Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Цунвэнь Шэнь - Страница 8
- Предыдущая
- 8/81
- Следующая
Но были и такие, кто выходил замуж без слез. Сяосяо[19], когда ее везли в паланкине, не плакала. Она рано осиротела и маленькой девочкой была отдана на воспитание в деревню к дяде — старшему брату отца, который работал в поле. Целыми днями она ходила с бамбуковой корзинкой по обочинам дорог и разделительным межам на полях, собирая собачьи фекалии. Замужество означало для нее лишь переход из одной семьи в другую. Поэтому в тот день девочка не плакала, а смеялась. Ей не было стыдно или страшно; вот так, ничего не зная и ни о чем не ведая, она и стала мужней женой.
Когда Сяосяо выходила замуж, ей было двенадцать лет, а мужу не исполнилось еще и трех. Он был лет на девять младше нее, и его лишь недавно отлучили от материнской груди. По заведенному в здешних местах обычаю, войдя в дом, ей полагалось звать его братиком. Ее обязанностью стало каждый день выносить братика на прогулку к ивняку за деревней и гулять с ним на берегу ручья. Стоило малышу проголодаться, она кормила его, стоило заплакать — забавляла: то положит на голову маленькому мужу сорванный цветок тыквы или веточку щетинника, то начнет целовать, приговаривая: «Братик, чмок! Еще раз, чмок!» — вот так, осыпая поцелуями грязное личико, она заставляла ребенка смеяться. Придя в радостное возбуждение, он становился непослушным, мог схватить своими короткими ручками Сяосяо за волосы. А по-детски светлые волосы, если они растрепаны, привести в порядок непросто. Иногда, когда малыш особенно долго тянул за косичку и стягивал красный шелковый шнурок, она, рассердившись, шлепала его, и ребенок, естественно, начинал реветь. Тогда Сяосяо притворялась, что сама вот-вот заплачет, и, показывая пальцем на заплаканное лицо мальчика, говорила: «Вот, если кто-то не слушается, бывает плохо!»
Ясные дни сменялись непогодой, жизнь шла своим чередом. Сяосяо нянчила братика, помогала по хозяйству, делала все, что умела и могла. Часто ходила к ручью стирать пеленки и между делом находила время, чтобы насобирать полосатых улиток, которыми забавляла сидевшего тут же мужа. Засыпая по ночам, она часто видела сны, которые снятся девочкам ее возраста. Ей снилось, как она нашла много-много медных монет у задней калитки или еще где-нибудь; снилось, как она ест что-то вкусное, как лазает по деревьям, как, обернувшись рыбкой, резвится в воде; или что ее тело вдруг становится совсем маленьким и невесомым, и она взмывает в небо к звездам, где нет никого, только белый и золотой свет. Тогда с криком: «Мама!» — она просыпалась, а сердце продолжало бешено биться.
Разбуженные домочадцы всякий раз ругали ее: «Сумасшедшая, и что только у нее на уме! Днем ничего не делает — знай себе забавляется, вот ночью сны и снятся!» Сяосяо ничего не говорила на это, только посмеивалась, думая о других радостных снах, которые иногда прерывались плачем мужа. Муж засыпал вечером рядом со своей матерью, чтобы ей удобнее было кормить его грудью, но, то ли от большого количества молока, то ли по какой-то другой причине, он нередко просыпался среди ночи, чтобы справить малую или большую нужду. Когда свекровь ничего не могла поделать с плачущим ребенком, Сяосяо потихоньку слезала с постели и в полусне шла к кровати, брала мальчика на руки, убаюкивала, отвлекая внимание светом лампы и сиянием звезд. Или целовала его и, встретившись с ним глазами, по-ребячески корчила гримасы: «Эй, эй, смотри — кошка!» — и так развлекала его, пока муж не начинал улыбаться. Потом ребенка клонило в сон, и его глаза медленно закрывались. Когда он засыпал, Сяосяо укладывала его в постель и некоторое время наблюдала за ним, а потом, заслышав далекий крик петуха и понимая, что скоро утро, ложилась в свою кроватку и, свернувшись калачиком, засыпала. Несмотря на бессонную ночь, девочка шла встречать восход солнца: ей доставляло удовольствие открывать и закрывать глаза, чтобы наблюдать, как подсолнух с пурпурной сердцевиной и желтыми лепестками меняет формы прямо у нее на глазах. Это было так же весело и интересно, как смотреть сны.
Когда Сяосяо вышла замуж и стала маленькой женой крошки мужа, ей не приходилось страдать так, как раньше. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы понять, как она физически окрепла за последний год. Ее дни проходили в трудах и заботах, но она быстро росла и развивалась, словно бы не думая о муже. Это было похоже на то, как с каждым днем становится все пышнее и раскидистей куст клещевины в дальнем углу сада, хотя его никто не замечает.
Летние ночи сами по себе прекрасны, как сон. После ужина все садились отдыхать в вечерней прохладе посреди двора, обмахивались веерами из листьев рогоза, смотрели на звезды в небе, похожие на светлячков, слушали стрекот кузнечиков, подобный мерному жужжанию прялки. Непрерывный поток далеких и близких звуков напоминал шум дождя, а лицо обдувал ветерок, наполненный ароматами злаков и цветов, — столь приятная обстановка располагала к шутливым разговорам.
Сяосяо была высокой и частенько без посторонней помощи забиралась на стог сена; прижимая к груди сомлевшего мужа, тихонько напевая придуманную на ходу незатейливую песенку, вскоре засыпала и сама.
На площадке во дворе собрались свекор со свекровью, дед, бабка и двое наемных работников; они сидели порознь на низеньких скамейках и болтали.
Рядом с дедом светился во мраке курившийся дымком пучок. Это был жгут, сделанный из полыни, для отпугивания комаров. Свернутый в спираль, он лежал у ног, словно чернохвостая змея. Время от времени дед поднимал его и помахивал, отгоняя назойливых насекомых.
Перебирая события прошедшего дня, дед сказал:
— Слышал, как Саньцзинь сказал, будто бы третьего дня снова проходили здесь студентки.
Все стали громко смеяться.
Чем был вызван этот смех? Просто тем, что у студенток нет косичек, они собирают волосы в перепелиный хвостик, как у монашек, хотя и непохожи на них. Они носят одежду, как у иностранок, но выглядят совсем не как иностранки. То, что они едят, чем пользуются… словом, все у них не как у людей, одно упоминание о них вызывало смех.
Сяосяо не знала, о чем идет речь, она не смеялась. Поэтому дед заговорил снова:
— Сяосяо, когда ты вырастешь, ты тоже сможешь стать студенткой!
Все покатились со смеху.
Сяосяо, будучи совсем не глупой девочкой, поняла, что такая перспектива таит в себе что-то нехорошее, поэтому поспешила возразить:
— Дедушка, я не стану студенткой!
— Да ты же вылитая студентка, так что тебе не отвертеться.
— Все равно не стану!
Собравшиеся стали подначивать Сяосяо, в один голос заявляя:
— Сяосяо, дедушка правильно говорит, ты не можешь не пойти в студентки!
Сяосяо, от волнения не зная, как быть, выпалила: «Ладно, если надо, стану, я не боюсь!» Сяосяо и правда не понимала, что плохого в том, чтобы быть студенткой.
Появление студенток в здешних местах всегда было необыкновенным событием. Каждый год с наступлением жары в шестой лунный месяц, то есть в начале летних каникул, они по трое-пятеро появлялись здесь, приезжая из одного невообразимо шумного места и уезжая в другое, далекое. В глазах деревенских жителей они были пришелицами из другого мира: странно одевались и еще более странно вели себя. Когда проходили студентки, деревенские целыми днями отпускали шуточки в их адрес.
Дед был родом из здешних мест, но, вспомнив то, что знал о жизни студенток в больших городах, пошутил, что Сяосяо нужно стать студенткой. Услышав ее ответ, он счел его забавным, но в то же время почувствовал и некоторый страх, уловив в сказанных Сяосяо словах, что шутка была не совсем безобидной.
Дед знал о студентках примерно следующее: они одеваются не по погоде, едят вне зависимости от того, голодны или сыты, спать ложатся за полночь, днем ничем путным не занимаются, лишь распевают песни, играют в мяч и читают иностранные книжки. Все они могут позволить себе любые расходы; на те деньги, которые они транжирят за год, можно было бы купить шестнадцать буйволов. В провинциальных столицах, если студенткам хочется куда-то отправиться, им не нужно, идти пешком, достаточно залезть в большую «коробку», которая доставляет их в нужное место. В городах есть «коробки» на любой вкус, большие и маленькие, и все они двигаются посредством моторов. В учебных заведениях парни и девушки ходят на уроки все вместе. Познакомившись с парнями, девушки спят с ними по собственному желанию, им не нужны свахи и свадебные подарки. Это у них называется «свободой». Студентки становятся окружными и уездными чиновниками, и, отправляясь к месту назначения, берут с собой семьи, однако по-прежнему называют мужа «господин», а сына «молодой барин». Они не держат коров, но пьют коровье и козье молоко, словно телята или ягнята. Покупая молоко, они наливают его в металлические бидоны. В свободное время студентки ходят в похожие на большой храм дома, где показывают представления. Вынимая из кармана серебряный доллар (на который в деревне можно купить пять куриц-несушек), они отдают его за клочок бумаги, с которым можно зайти внутрь, сесть и смотреть теневые представления, разыгрываемые иностранцами[20]. Когда их обижают, они не ругаются и не плачут. Некоторые из них в двадцать четыре года все еще не замужем, есть и такие, кто решается выйти замуж в тридцать, а то и в сорок лет. Они не боятся мужчин, думают, что мужчины не смогут им навредить. Но если такое случается, они отправляются в ямынь и затевают тяжбу, чтобы взыскать с обидчика деньги. Полученные деньги они иногда забирают себе, а иногда делятся с судьей.
- Предыдущая
- 8/81
- Следующая