Выбери любимый жанр

Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Цунвэнь Шэнь - Страница 11


Изменить размер шрифта:

11

— Братик, мы с тобой так хорошо ладим. Пожалуйста, не говори никому, что я плакала, а то кто-нибудь может огорчиться.

Разумеется, дома так никто и не узнал о случившемся.

Через полмесяца Хуагоу потихоньку собрал свои вещи и исчез, ни с кем не попрощавшись. Дед выспрашивал у Немого, вместе с которым тот жил, почему он пропал и где он? В горы к разбойникам подался, или записался в армию, подобно Сюэ Жэньгую?[25] Немой в ответ лишь покачал головой, сказав, что Хуагоу к тому же остался должен ему двести юаней, а перед тем, как уйти, даже словом с ним не обмолвился, — бессовестный. Немой говорил за себя, никак не объясняя причин бегства Хуагоу. Вся семья целый день гудела от удивления и обсуждала странный поступок работника до самой ночи. Однако он ничего не украл, никого не похитил, поэтому довольно скоро все позабыли о нем.

Сяосяо была той же Сяосяо, между тем ей не становилось легче. Было бы хорошо забыть Хуагоу, но ее живот рос и рос, и кто-то начал шевелиться внутри, заставляя Сяосяо испытывать чувство тревоги и проводить ночи без сна.

У нее испортился характер, появилась раздражительность; о переменах, произошедших в ней, знал только муж, с которым она стала обращаться строже.

Будучи по-прежнему неразлучна с мужем, она сама не очень хорошо понимала, что на нее находит, что творится в ее душе. Порой посещали мысли о том, что ей следовало бы умереть и что лучше всего, если прямо сейчас, тогда все уладится само собой. Но почему она должна умирать? Она так радовалась жизни и хотела жить дальше.

Когда кто-нибудь из домашних, не важно кто, случайно заводил речь о младшем брате мужа или о детях вообще, или же вспоминал о Хуагоу — эти слова, словно острые ножи, вонзались в сердце Сяосяо.

С наступлением восьмого лунного месяца она забеспокоилась, что правда скоро выплывет наружу, поэтому потащила мужа гулять в храм, где загадала желание и съела пригоршню пепла из курильницы. Это заметил муж, который тут же спросил, зачем она ест пепел. Сяосяо сослалась на боли в животе, при которых это средство помогает. Конечно, она все выдумала. Она молила всех святых о помощи, но те ей не внимали, и ребенок внутри нее продолжал расти.

Еще она часто ходила к ручью пить ледяную воду, что также не укрылось от глаз мужа; на его вопросы она отвечала, что, мол, просто хочется пить.

Никакие средства, к которым она прибегала, так и не смогли избавить Сяосяо от нежеланного существа. О большом животе знал только муж, но он не смел рассказать об этом родителям. Из-за того, что они так много времени проводили вместе, а также из-за разницы в возрасте, муж питал к Сяосяо смесь любви и страха — чувство более сильное, чем к собственным родителям.

Она все еще помнила клятву Хуагоу и другие события того дня. Стояла осень, и повсюду вокруг дома гусеницы превращались в куколок. Муж, словно специально дразня Сяосяо, часто напоминал ей о том случае, когда его ужалила мохнатая гусеница, тем самым каждый раз пробуждая в ней неприятные воспоминания. Из-за этого она возненавидела гусениц и непременно давила их ногой, если они попадались ей на глаза.

В один из дней вновь прошел слух о том, что в окрестностях появились студентки. Услышав эту новость, Сяосяо словно погрузилась в сон наяву и долгое время неотрывно, точно зачарованная, смотрела в ту сторону, где восходит солнце.

Она решила убежать, подобно Хуагоу; собрала немного вещей, намереваясь в поисках свободы примкнуть к студенткам на пути в большой город. Но еще раньше, чем она двинулась, ее намерения были раскрыты домочадцами. Для сельской местности это был очень серьезный проступок. Ей связали руки и заперли в чулане, оставив ее на целый день без еды.

Выяснив причину, подтолкнувшую ее бежать, семья обнаружила, что Сяосяо, которой через десять лет предстояло родить маленькому мужу сыночка и продолжить семейную линию, уже носит в себе семя другого человека. Разразился жуткий скандал. Спокойная семейная жизнь затрещала по швам. Все ругались, кричали и плакали, у всех нашлись свои дрова для общего костра. Чего только не приходило на ум доведенной до отчаяния Сяосяо: она думала о том, чтобы повеситься, утопиться, отравиться. Но она была так молода, и ей так не хотелось умирать, что она не решилась наложить на себя руки. Наконец, дед, исходя из реальной обстановки, здраво рассудил, что Сяосяо следует посадить под замок, приставить к ней надежную охрану из двух человек, и, переговорив с ее родственниками, решить, как с ней поступить: утопить или продать? Если тех волнует сохранение чести семьи, они выскажутся за то, чтобы утопить; если же они против смертного приговора — тогда надо ее продать. Из родственников у Сяосяо оставался только дядя, который работал на полях в ближайшей деревне. Когда его позвали, он поначалу думал, что его просто приглашают в гости выпить вина; прибыв и узнав, что честь семьи под угрозой, этот скромный и добросердечный глава семейства пришел в состояние крайней растерянности.

Беременность была налицо, и тут уж нечего было возразить. По традиции, Сяосяо должно было утопить. Но только главы семей, где чтили Конфуция, сотворили бы такую глупость во имя фамильной чести; дядюшка же Конфуция не читал, идея казнить Сяосяо была для него невыносима, и взамен он предложил выдать ее замуж во второй раз.

Такое наказание всем показалось вполне справедливым, ведь, согласно обычаю, стороной, терпящей убытки, является семья жениха, которая путем повторного замужества может вернуть себе хоть что-то в качестве компенсации. Сообщив Сяосяо о принятом решении, дядя засобирался в дорогу. Сяосяо, тихо всхлипывая, вцепилась в край его одежды. Дядя покачал головой и все-таки ушел, не сказав ей напоследок ни слова.

Время шло, а ни одна уважаемая семья не сватала Сяосяо; раз решено было услать ее с глаз долой, кто-то должен был согласиться ее принять, а до того момента она продолжила жить в доме своего мужа. Случай перестал казаться вопиющим и больше никого особо не волновал. Решение было принято, оставалось лишь ждать, поэтому все домочадцы постепенно успокоились. На первых порах мужу не разрешали проводить время с Сяосяо, но постепенно все стало, как прежде, и они вновь смеялись и играли, как брат с сестрой.

Муж знал о том, что Сяосяо ждет ребенка, знал также и о том, что из-за этого ее должны выдать замуж, и она уедет в далекие края. Но мужу совсем не хотелось, чтобы Сяосяо уезжала, да и самой Сяосяо не хотелось уезжать; все были совершенно сбиты с толку, и им приходилось поступать так лишь потому, что это предписывали правила. Когда задавались вопросом, кто же устанавливает правила, кто хранит обычай — старейшина рода? его жена? — никто не мог толком ответить.

В ожидании покупателя для Сяосяо прошел одиннадцатый месяц; никто не приходил, так что решили, пусть уж Сяосяо останется в семье на Новый год.

В середине второго лунного месяца следующего года Сяосяо родила круглоголового, большеглазого и громкоголосого мальчика. Все участвовали в заботах о матери и младенце; молодую мать потчевали цыплятами на пару и кашей из перебродившего клейкого риса — для укрепления здоровья. На милость богов сжигались ритуальные бумажные деньги. Всем членам семьи младенец пришелся по душе.

Поскольку родился мальчик, отпала необходимость для Сяосяо выходить замуж и уходить в чужую семью.

К тому времени, когда Сяосяо официально совершила поклоны новобрачной свекру и свекрови и начала жить супружеской жизнью, ее сыну было уже десять лет. Он выполнял половину взрослой нормы работы, смотрел за коровами, косил траву, став одним из добытчиков в семье. Мужа Сяосяо он называл дядей, и тот был не против.

Сыну Сяосяо дали имя Нюэр, Бычок. В двенадцать лет его женили, и жена была старше его на шесть лет — ведь только взрослая жена могла стать помощницей во всех делах, приносить пользу семье. Когда перед домом раздались звуки соны, сидевшая в свадебном паланкине новобрачная своим ревом просто свела с ума деда и прадеда.

11
Перейти на страницу:
Мир литературы