Кулачник (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 1

1996 год, октябрь.

Где-то на просторах Российской Федерации.

Стук кулаков о лапы отдавался глухо, но точно.

— Держи темп, держи! — сказал я, и ученик снова ударил — двойка, уклон, апперкот.

Он сбился на дыхании, опустил руки и в этот момент я «сунул» ему прямой прямо между перчатками.

— Я пощадил, а соперник в бою не пощадит, — пояснил я, пока Славик растирал ушибленный нос.

— Извините…

— За «извините» бьют чаще, — бросил я и взъерошил ему волосы на голове. — Продолжай.

Он снова начал отрабатывать комбинацию. Но теперь на отходе плотно прижимал руки к подбородку.

Мы повторили комбинацию еще несколько раз, пока меня не удовлетворил результат. А потом… в дверь зала отчаянно застучали. Я обернулся.

— Все, отдыхай, Славик, — бросил я. — К бою ты готов.

Я снял перчатки, бросил на настил и слез с ринга. Черт возьми, кого принесло в такое время?

Света, моя названная сестра, стояла на пороге боксерского зала.

— Слава богу, что ты здесь! Он меня точно убьет! — сказала она, едва я успел открыть дверь.

Живот уже заметный, подмышкой ребенок, в другой руке чемодан на колесиках собранный наспех — даже молния не до конца застегнута. Пальто запахнуто криво, но синяки все равно видно.

Все еще жена Виктора Козлова.

Но уже не его женщина.

— Если Виктор узнает, что я ушла… — голос дрожал. — Он сожжет все. Меня, дом, детей…

Света осеклась. Глаза наполнились слезами, она с трудом сдерживалась.

— Саш… Витька Козлов продает отраву тем же, кем мы сами были. В наш детдом, Саш. В наш!

Она ждала моей реакции. Не получила. Я знал о «делах» Вити. Но надеялся, что хотя бы туда он не полезет.

Посмотрел на ребенка. Девочка держала в руке плюшевого мишку. Мордочка у игрушки грязная, будто ее катали по полу. Малышка смотрела на меня сердито, настороженно.

Дочь Козлова — Линда. Я достал леденец, сунул ей. Она взяла и замерла, словно ждала, что за это получит по рукам.

— Скажи, что это неправда? — прошептала Света, в ее глазах тлел последний уголек веры.

— Заходи, — сказал я. Это все, что ей сейчас было нужно услышать.

Сегодня я задержался в зале, чтобы подготовить своего ученика к бою. У Славика завтра было важное выступление на кмс. А сегодня… сегодня пацан все понял без слов. Нырнул в раздевалку за сумкой и вышел из зала. Мужик растет. Своими учениками я горжусь!

— Чай? — предложил я Свете.

Светка кивнула, шмыгнула носом.

— Без сахара, пожалуйста, — сказала она так тихо, будто ждала, что Козлов вылезет из сахарницы.

Я понимал, что у нее внутри все горит… Витька. Наш Витька… бывший брат, нынешний моральный урод.

Когда-то мы втроем стояли под дождем на линейке, ели хлеб с маргарином. Втроем ушли из приюта «четверки» — сбежали в новую жизнь. Светка тогда утащила библиотечную «Золотую рыбку», Витька старенькую гитару, а я взял боксерские перчатки из зала. Мы поклялись, что вместе выбьемся в люди и чтобы не произошло, за друг друга будем стоять до самого конца.

Я поставил чайник, сыпанул в кружку чай.

Вспомнилось, как Витя потом два года пел под гитару песни Цоя. Он тогда грезил о сцене, мечтал стать бардом.

Потом наши пути разошлись. У них со Светкой всегда была какая-то совершенно безумная любовь — с песнями под окнами, записками на уроках, с поцелуями в подвале, как в дурацких сериалах. Она верила, что Витька станет артистом, а мне они вдвоем втолковывали, что бокс — для хулиганов и бандитов.

Только что-то пошло не так. Свадьба, Антонов с «Летящей походкой» из колонок теплохода, запах цветов… А потом поножовщина. Витя приревновал Светку к какому-то парню, схватился за нож, ударил… и тот не встал.

Витька сел. А я остался и присматривал за Светкой. Но потом настали девяностые, и когда Витька вышел… он уже не пел. Козлов потянулся в криминал, полез в «делишки». Звал меня с собой «держать район»… наверное, надо было тогда все пресекать и не дать Светке выйти за него замуж. Но повторю, любовь у них была безумной. Да и в Витю я тогда все еще верил.

У меня же была своя жизнь. Я доработал до мастера спорта, выступал по России, на международных турнирах по любителям. Дрался часто, наколотил три сотни боев. Я не толкал отраву и не крышевал барыг. Хотя однажды сел перед полкой с медалями, грамотами и кубками и понял, что теперь все это стоит меньше пачки дури у барыги.

Так и живем. Я выступаю и тренерую пацанов, которым стараюсь не дать скатиться. А Козлов правая рука Муртазалиева. Пацан, что мечтал быть вторым Высоцким, теперь травит детдомовцев тем же, чем его самого когда-то убивали.

И Светка… Она всегда верила в Козлова. Говорила, что ее Витя — это сердце и песня, а не кулак и шприц.

Но что бы там ни было, одно я знал точно: Светку я в обиду не дам. Если надо глотку зубами перегрызу, но с нее не упадет ни один волосок.

— Помнишь, как мы с тобой воровали хлеб в подсобке, а Витька взял все на себя, чтобы нас не били? — Света устало улыбнулась.

Достала сигарету. Пальцы скользнули и пачка чуть не вывалилась. Я забрал сигарету, сломал и выкинул.

— На седьмом месяце не курят, Свет. Даже если все горит к чертям.

Она всхлипнула, но спорить не стала.

— Я понимаю, что не знаю этого человека, Саш… — шепнула она.

— Как ты узнала о его делах? — спросил я.

— Звонила Зинаида… она плакала…

Зинаида была когда-то нашей воспитательницей в детдоме, и как и все, кто в то время знал Козлова, была от него в восторге. Теперь она не могла понять, что стало с любимым воспитанником.

Я не ответил Свете. В подсобке как раз зашипел чайник. Залил кипяток в чашку, помешал ложкой, чтобы заваривалось быстрее. Поставил чашку на столик рядом со Светой.

— Прости, Саш, — шепнула она. — Мне не надо было приходить… — кивок на чемодан. — Просто… больше некуда, Саш… прости меня…

Она отпустила дочку и та вприпрыжку побежала по залу, крепко держа своего плюшевого медвежонка. Мелкая еще, не понимает… А Света нырнула лицом в ладони и заплакала.

Я подошел и обнял ее. Сквозь ткань чувствовал, как слезы медленно прожигают плечо. Светка молчала, тихо плакала, всхлипывала. Сейчас ей нужно было только одно — чтобы кто-то был рядом. Ей действительно некуда идти, никто бы не рискнул переходить дорогу Козлову в этом городе…

Никто, кроме меня.

Тук-тук-тук.

Стук. Я медленно обернулся, чувствуя легкое напряжение. В дверях, прислонившись плечом к косяку и сунув руки в карманы брюк, стоял он. Тот, кого я когда-то звал братом.

Виктор Козлов.

Тот самый Витька, с которым мы когда-то делили хлеб, линейки, побои и мечты. Волосы аккуратно зачесаны, пальто накинуто на плечи небрежно, как всегда. Перстень на мизинце, толстая золотая цепочка поверх водолазки и черные «итальянки», натертые до блеска. По виду типичный «пахан» с рынка девяносто шестого. Только в глазах нет ни понтов, ни блатной романтики. Там была чистая сталь.

Он наклонился, машинально взъерошил рукой волосы дочки, будто просто зашел в гости. Хотел обнять малышку, но та убежала.

— Здорова, Саш, — сказал он, как будто вернулся с рыбалки. — Решил, с кем семья остается? Ты мне то хоть решение озвучь?

Козлов усмехнулся, прошелся по залу, кивнул на ринг.

— Мы с пацанами тут думаем… поднять движуху. Подпольные бои. Не те, что во дворах, а с нормальной ставкой, с кассой. Все красиво, — он вздохнул. — Я сейчас спортом занялся. Хочешь, будешь у меня чемпионом. Бабки хорошие, я своего брата не обижу рублем. Если договоримся, долю дам. Может твои детдомовцы ученики тоже захотят силой померятся.

Он скользнул взглядом по снарядам.

— Знаешь как компанию назову? Вектор!

Я вспомнил, что Вектором он называл своего щенка со времен детдома. Сентиментальность Витьке не свойственная. Но он из тех, кто больше любит животных, чем людей.