Табельный наган с серебряными пулями (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 18

— Монгол… — протянул начальник, — Он сразу в туалет прошел?

В туалет начали ломиться нетерпеливые и трактирщик остался организовывать «уборку». Мы с половым вышли к выходу в зал.

— Неет, не сразу… Я ему сказал, что троих видел: Стеклянного, только его не видно было, наверное, сразу в курсальник пошел, Петьку-Приправу, стоперкой промышляет, да вон еще тот фрайер, который на углу бусый спит… Он сразу к фрайеру и пошел.

За маленьким столиком на краю зала и впрямь сидел, опустив длинный нос к груди, человечек в потертом френче, с накинутым на плечи пальто. Под ногами валялся открытый саквояж.

Открытый?

Мой начальник присмотрелся:

— Что-то для пьяного он слишком не дышит.

И впрямь, когда мы подошли поближе, оказалось, что типу во френче уже ничего в этой жизни неинтересно. Чеглок отодвинул ворот пальто — под ним на груди чернела рана. В саквояже белели какие-то бумаги, золота там, понятное дело, не было.

— Подошел, ткнул финкой, глянул, что в саквояже, понял, что это не его — и ушел. Не глядя ни на людей вокруг, ни на что. Точно, Монгол, его повадка. Плохо. У остальных хоть какие-то тормоза есть, а Монголу что убить, что поздороваться. Правда, Алмаз был бы еще хуже, тот мало того, что берегов не имеет, так для него убийство — это развлечение. Так, Рыжий, как твой Петька выглядит?

— Ну так — молодой, чернявый, усики тонкие носит, под Макса Линдера… Зуб у него еще платиновый сделан… Только нет его здесь, не смотрите. Он вон за тем столом с одним гайменником сидел, а сейчас ушли куда-то…

— Мимо нас не проходили. Второй выход есть?

— Вон там. А… вы вообще — кто?

— Прохожие.

— Понятно…

7

Скрипнула дверь черного хода, открылся вид на задний двор. На кучи непонятного в темноте мусора, сломанные ящики, бочки без дна, крыс…

И два трупа, лежащих посреди двора валетом.

Один — ничком, заколотый в спину, второй — лицом вверх, с перерезанным горлом. Его пальцы еще сжимали наган. Достать успел, а выстрелить — уже нет. Лихо… С одним ножом, не раздумывая, против вооруженного человека…

Саквояжа поблизости не было.

С неба продолжал сыпать легкий снежок, сослуживший нам в этот раз добрую службу — он успел замести все следы… кроме последних. От двух тел к забору тянулась цепочка отпечатков ботинок.

— Степа, за мной.

Мы протиснулись в дыру в заборе и сразу увидели его. Широкоплечий мужчина, в пальто и котелке. С саквояжем в руке. Он уходил по улице, спокойным шагом, как будто только что за несколько минут не убил пятерых.

— Монгол, — негромко сказал Чеглок, — Стоять.

Тот замер, поднял руки и оглянулся:

— Чеглок.

— Он самый.

— А ты что ж, теперь, на побегушках? Фикс[5] хозяину таскаешь, как песик тапочки?

Монгол, нисколько не уязвленный его словами, пожал плечами:

— Бывают люди, которым и послужить незазорно, Чеглок.

— Вот, как раз про этих людей ты мне и расскажешь.

— Нет, легавый, не расскажу. Мне еще пожить охота, а там такой человек, что и из Иры меня достанет.

— С чего ты на блатную музыку перешел, Монгол? Ты же не жиган, культурный человек, в кадетском корпусе учился…

И это упоминание его прежнего состояния Монгола нисколько не вывело из себя:

— Темпора мутантур эт нос мутамур ин иллис, — непонятно произнес он.

— Ну, вот для тебя времена в очередной раз и поменялись. Давай, свою финку из кармана доставай, наземь урони и ногой в нашу сторону-то и подтолкни.

Вот тут Монгол явственно дернулся:

— Откуда про нож мой узнал?

— Тело, тобою осущенное в проулке нашли. Так и догадались, кто тут шкодит.

— Эх… Специально ж никого в буктире не сушил, чтоб не поняли. Но там уж другого выхода не было…

— Это ты потом в МУРе расскажешь. Нож на землю, Монгол, если не хочешь на простреленной ноге скакать.

Он медленно, осторожно полез в карман пальто и двумя пальцами достал нож.

Нет, не нож. Длинный, узкий предмет.

Расческу.

Чеглок выстрелил, не целясь, я замер, не понимая, что не так, Монгол успел коротким взмахом руки бросить расческу на снег.

И больше я его не видел.

В одно мгновенье прямо перед нами поперек улицы вырос лес. Полу-деревья, полу-кусты, колючие, искривленные, переплетенные друг с другом так, что и палец не просунешь. Не то, что ствол револьвера, как тут же убедились мы с начальником, подскочив к зарослям, в оставшейся надежде хотя бы задержать Монгола. Я вспомнил, что это такое — зачарованный лес, он вырастает из брошенного наземь предмета, обычно как раз гребешка или расчески, и держится не так долго.

Но достаточно для того, чтобы Монгол от нас ушел.

Вот так я узнал еще одно отличие рассказов о Ван Тасселе и реальной жизни.

В жизни сыщикам не всегда везет.

8

От начальства мы оба получили нагоняй, за упущенное золото, за упущенного дива, за упущенного Монгола и до кучи — за убитого начальника секции из Моссукна, того типа во френче, которого походя зарезали в воровском ресторане.

— Плохо, что мы упустили Монгола, — произнес Чеглок, отпивая глоток горячего чая из жестяной кружки и с хрустом откусывая от осколка сахарной головы. Нам на паек выдали колотого сахара, — Но есть и хорошее.

— Что уж тут хорошего…

— Не скажи. Есть у меня подозрение, что видели мы Монгола в последний раз. Его хозяин страсть как не любит, когда на его след выходят. Он такие следы рубит вместе с ногами. Что мы, когда Монгола все-таки поймаем, не смогли от него узнать, кому он служит.

— А если все ж таки оставит его в живых?

— А тогда еще лучше. Тогда мы будем точно знать хотя бы одного человека Нельсона.

— Кто такой Нельсон? — не понял я.

И Чеглок, чуть помявшись, произнес:

— Степа, ты же читал рассказы про Ван Тассела?

[1] Туфта — поддельный кусок мануфактуры, всунуть туфту — подменить при продаже хорошую ткань негодной, в переносном смысле — подменить хорошее плохим

[2] «Трехсотые» — статьи УК РСФСР, карающие за преступления, связанные с колдовством и нечистью

[3] Взять на лапу — вскрыть несгораемый шкаф

[4] Пчельник — на уголовном жаргоне 1920х годов так называли кабак, трактир, чайную. И угрозыск.

[5] Фикс — золото

1

Обнаружилось еще одно сходство между реальной жизнью и рассказами о Ван Тасселе. У того, помню, был этакий заклятый враг, доктор… не помню фамилию, что-то такое, паучье в ней было… в общем, этого доктора даже сам сыщик, при всем своем умище, не мог победить. Так, пару раз планы нарушил — и всё. А доктор тот злодейский не просто так доктор был — он под себя всю преступность Лондона и окрестностей подгреб. Навроде как у наших доморощенных жиганов есть иваны, самые, значит, опытные и уважаемые воры и грабители. Другими ворами и грабителями уважаемые, понятно, уж точно не честными людьми. Только у нас нет такого единственного ивана, чтобы над всеми стоял.

Ну, так я думал.

Рассказал мне товарищ Чеглок, что есть у него подозрение, временами перерастающее в уверенность, что за некоторыми, если не сказать — многими, преступлениями в Москве стоит некий человек. Вроде того доктора. Только, в отличие от того же доктора, этот человек за славой не гонится и скрывается куда как лучше. Настолько хорошо скрывается, что даже те, кто его планы выполняют, и не в курсе, что не только на себя работают, но и еще на кого-то. Ни один информатор моего начальника про такого человека не знает и не слыхивал. Разве что — на уровне каких-то смутных слухов, а то и того самого «ощущения». Только про чувства и ощущения хорошо девочкам на лавочке говорить, а к начальству с ними не пойдешь. Вот Чеглок и роет землю в поисках этого верховного преступника в одиночку.

Раньше он вдвоем его искал. Вместе с Карлом Иосифовичем. Был такой сотрудник в МУРе, еще до меня. Да что там до мен — еще до самого МУРа. Он еще в сыскной части до революции служил. Как товарищ Чеглок рассказывал — в семнадцатом году Карл Иосифович сам пришел в новосозданную советскую милицию и предложил свою посильную помощь. Честно сказал, что большевиков считает бунтовщиками, но видит их меньшим злом по сравнению с разгулом преступности, начавшимся после того, как из тюрем в феврале не только политических выпустили, что правильно, но и уголовников, что уже нет. Сейчас его, за такие слова, может, и вычистили бы из милиции, не глядя ни на какие заслуги, но тогда дореволюционные специалисты не больно-то рвались советской власти помогать. Так что взяли его и служил он не за страх, а за совесть. Только убили его бандиты, в двадцатом. Но до того успел он нынешнему начальнику ОБН рассказать о том, что еще до революции заподозрил Карл Иосифович, что кто-то преступниками Москвы играет, прямо как куклами-петрушками. Вон откуда еще эта зараза тянется, аж с царских времен. Рассказал, показал материалы, которые смог насобирать, даже прозвище сказал, которое он этому неуловимому кукловоду дал.