Табельный наган с серебряными пулями (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 17

Под низким потолком, с которого чуть ли не до макушек снующих туда-сюда половых — которых сложно было назвать «услужающими», просилось именно это, дореволюционное словцо — за круглыми столиками, покрытыми белыми скатертями, сидела… публика. Хотя любого ресторатора, увидь он ее в своем заведении, хватил бы удар на месте. Каких только типажей здесь не было. От солидных бородатых граждан во фраках и бабочках, до одетых чуть ли не в лохмотья. Серый твид сменялся матросской формой, купеческая поддевка — лохматым овчинным полушубком, накинутым на голое тело, сукно солдатской шинели — хромовой кожей. В глаза бросались брошенные на столы, небрежно заткнутые за пояс, валяющиеся в тарелках — пистолеты, револьверы, маузеры, наганы, браунинги… Удивительно, но при этом в кабаке — все ж таки рестораном это я назвать не мог — было тихо и мирно. Нет, в дальнем темном углу кому-то били морду, но вполне спокойно, я бы даже сказал — деловито. То ли шулера поймали, то ли решали накопившиеся вопросы по привычной схеме. То там то сям мужскую компанию разбавляли дамочки различной степени приличности и одетости. В дальнем углу — другом, не том, в котором дрались — одна из таких уже танцевала на столе в кружевных панталончиках. На дощатой сцене, обрамленной темно-красными бархатными шторами, извивалась похожая дамочка, в обтягивающем платье, с таким декольте, что того и гляди, она вывалится из него целиком. Дамочка что-то шептала, изображая пение.

В общем, мы с Чеглоком на здешнем фоне не выделялись вот вообще никак. Впрочем, подозреваю, сунься я сюда один — и меня выкинули бы на улицу, не пустив в общий зал. На входе стояли два громилы, прям как из песенки, такие здоровенные, что можно было б заподозрить в них примесь троллей крови, если бы тролли с людьми скрещивались, конечно. Однако Чеглока, с его всегдашним выражением «Я купил этот город!», они пропустили, ничего не спрашивая.

Мы прошли к стойке, за которой, по привычке всех трактирщиков, протирал стаканы — честно говоря, и после протирания мутные — мордатый тип в ярко-красной рубахе, с вислыми усами, из-под которых поблескивали золотые зубы. Он молча налил нам в граненый стакан водки и двинул к нам. Чеглок, так же не говоря ни слова, выцедил свой стакан, крякнул, бросил типу бумажку и они негромко заговорили:

— Я человека ищу.

— Выбирай. Тут людей полно, вот если б ты хюльдру искал — вот тогда б заганул загадку…

— Мне коровьи хвосты без всякой нужды…

Я делал вид, что отпиваю из стакана — ну и сивуха! — тем временам посматривая, чтоб к начальнику никто не подошел со спины. А то мало ли — сунут заточку и всё…

Певичке на сцене надоело шептать, и она запела громче и даже, на мой пролетарский слух, красиво:

— В Москве проживала блондинка

На Сретенке в доме шестом

Красива была как картинка

И нежная очень при том…

Меня отвлекли от приобщения к искусству. Рядом со мной на высокий стул подсела девица, одна из тех, что сидели на коленях у посетителей, визжали и всячески веселились.

— Мужчина, огоньку не найдется? — спросила она меня, растягивая слова, как будто пропевая их. Вроде бы и симпатичная, если бы не худое бледное лицо, аж скулы выступали и не темные круг вокруг глаз, явно не от косметики.

— Мужчина? Ау!

Я, чтобы не привлекать к себе внимания, достал из кармана спичечный коробок с надписью «Наркомлес. Главспичкапром» и чиркнул о серный бок. Лучше б, наверное, отказал — дамочка заинтересовалась «галантным кавалером» и принялась тормошить меня вопросами. А мне общение с ней ни в какой бок не впилось — во-первых, я здесь по службе, мне не до болтовни с женским полом, а во-вторых, даже будь я на отдыхе и не будь у меня моей Марусеньки — к этой «красотке» я б и палкой не притронулся. Понятно, чем она себе на жизнь и жемчужные бусы зарабатывает, да к тому же — я успел посмотреть в ее глаза. Зрачки приобрели форму восьмерок и медленно вращались в радужке. Это уже даже не кокаин, это сказочная пыльца. Ее еще пыльцой фей называют, но это ерунда — у фей никакой пыльцы нет. Эта дрянь позволяет человеку видеть все вокруг в этаком радужно-сказочном мире, цветастом и волшебном. Вот и сейчас она вполне может видеть вместо меня принца в раззолоченных доспехах или еще какого рыцаря. Штука забавная, по первому разу, только потом, чем больше ее употребляешь, тем меньше то, что ты видишь, похоже на настоящую реальность. Сказочная пыльца — путь в дурдом, без вариантов.

— Кого, говоришь, ищете? — усмехнулся трактирщик, блеснув золотом.

— Человека, — терпеливо вздохнул Чеглок, — Высокий, плечи широкие, каштановые волосы до плеч, короткая борода. Или среднего роста, худощавый, лицо узкое, бритое, на левой скуле — шрам от ожога. Или среднего же роста, широкоплечий, чуть сутулится, глаза светлые, опять же борода, темно-русая. Или опять высокий, волосы черные, кудрявые, нос горбинкой.

— Так ты одного или четырех ищешь?

— Одного. Кто-то из них мог сюда войти, не так давно.

Трактирщик внезапно перестал улыбаться и наклонился вперед всей своей тушей:

— А я тебе что, агент, за людями следить? Ты кто такой, чтоб ходить тут вынюхиваааай!

Чеглок мгновенно ухватил его за вислый нос и сжал, как клещами:

— Я — Чеглок, — вежливо и с улыбкой произнес начальник ОБН МУРа, — И если ты не хочешь, чтоб я прямо сейчас вычистил твой пчельник[4], лучше отвечай.

Дамочка раскрыла было рот — красивый, надо признать — но тут же икнула, испуганно глядя на меня. Вернее, на предмет в моей руке.

На спичечный коробок.

— Молчи, — произнес я, честно пытаясь скопировать вежливо-угрожающие интонации Чеглока, — а то…

Со стороны выглядело так, как будто я просто предлагаю даме спички, а уж чем ей этот коробок казался… Главное — она точно не может понять, чем я ей угрожаю и, зная особенности пыльцы, подозревает, что чем-то серьезным. А понять, что я не буду размахивать здесь оружием… Людям, способным это понять, хватает ума не садиться на волшебные наркотики.

— Внимательнее смотри, — прогундосил трактирщик, осторожно щупая свой посиневший нос. С этими словами он постучал пальцем себе по виску… а, нет, это он на глаз показывал. В котором вращались восьмерки зрачков. Тьфу ты, он сейчас не пойми что вместо настоящей внешности видит, понятно, что по описанию никого опознать не сможет.

— Шалый! Шалый! — выскочил из узкого коридорчика, ведущего к туалетам, половой с рыжими, прилизанными волосами, — Там в курсальнике Стеклянного замочили!

6

Рыжий немного приврал — тело лежало не в туалете, а в умывальне, прямо под раковиной, в которую из рыжего крана продолжала бежать вода. Человек в перешитой шинели лежал ничком, на спине расплывалось темное пятно, из кармана торчала рукоятка нагана, рядом валялся на боку кожаный саквояж, из которого по доскам пола рассыпались блестящие металлические инструменты. Фомка, лапка, тройножка… Набор матерого медвежатника, взломщика несгораемых шкафов.

— Ну, теперь мы хоть знаем, в чем курьер нес… — он бросил быстрый взгляд на навострившего уши рыжего полового, — … краденое.

Ну да. В саквояже. Картина ясна — неведомый нам пока курьер зашел в туалет, увидел человека с саквояжем, заподозрил, что это — его, недолго думая, пырнул медвежатника ножом в спину, проверил содержимое, бросил его и вышел… Постойте…

Мы с Чеглоком посмотрели друг на друга. Потом повернулись к замершим у двери в туалет трактирщику с половым. Но вопрос, который задал мой начальник, был неожиданным. Я думал, что он спросит, кто только что выходил из туалета, а задано было:

— Кто спрашивал о людях с саквояжем?

— Меня — никто, — буркнул трактирщик, вытирая вспотевший лоб, — Леня ж с меня теперь спросит, он же со Стеклянным…

— Меня спрашивали, — поднял взгляд половой.

— Кто? — сощурился Чеглок.

— Семен какой-то. Высокий, но чуть сутулится. Глаза светлые, борода короткая, одет в пальтуху с воротником и котелок…