Воронцов. Перезагрузка. Книга 2 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 27

А через четыре дня от начала работ, когда доски начали скапливаться, и места для их хранения становилось все меньше, я отозвал Фому в сторонку.

— Пора тебе, Фома, в город скататься, — сказал я, присаживаясь на бревно у лесопилки.

— Нужно, значит поеду, Егор Андреич, — кивнул тот.

— Вот и отлично, — я хлопнул его по плечу. — Отправим тебя на двух телегах в город, чтоб попробовал первую партию досок продать. Как думаешь, пойдут?

Фома задумался, прикидывая в уме.

— Должны пойти, — наконец произнес он. — В городе-то строятся много, а леса вокруг уже повырубили. Доски нынче в цене.

Перед дорогой обсудили с ним, что по чем. Фома, почесывая бороду, рассказывал о ценах, которые помнил:

— Выходило, что бревна в два раза тоньше наших по 60 копеек за штуку шли. Такие как наши, что на доски используем, наверное, по 75–80 копеек было бы, но товар мало востребованный — кому охота самому пилить?

— А доски? — спросил я.

Оказалось, что про пиленые доски Фома не знал цену — не сталкивался. А вот обычные, колотые — там под рубль за доску. Но наши-то ровнее, значит, и дороже должны пойти.

Мы нагрузили почти сто досок в две телеги — уложили аккуратно, перевязали веревками. Лишь бы доехали в целости, не растрясло по дороге. Телеги скрипели под тяжестью груза, лошади фыркали, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты там не продешеви, Фома, — наставлял я его перед отъездом. — Наши доски ровные, без сучков почти. Меньше чем по рублю не отдавай. А если удачно пойдет — вот тебе список, что купить надобно.

Обговорили, что купить Фоме в случае удачной торговли — инструмент нужен был, гвозди разных размеров, пилы новые, да и по хозяйству всякая мелочь. Я выписал все на парусине, чтоб не забыл чего.

— Не сомневайся, Егор Андреич, — Фома спрятал список за пазуху. — Все сделаю как надо. Через седмицу буду обратно.

Проводив Фому, мы с мужиками продолжили работу. Лесопилка гудела с утра до вечера, доски складывали в штабеля в амбар.

К возвращению Фомы у нас было еще на две таких же ходки досок готово — работали не покладая рук. Я прикинул, что пора обновлять дома в деревне — многие избы обветшали, крыши текли, стены просели. С такими запасами леса можно было всю деревню обновить.

И вот, на седьмой день, когда солнце уже клонилось к закату, послышался скрип колес и конское ржание. Мы высыпали навстречу — Фома возвращался! И не с пустыми руками.

Как оказалось, отторговался, лучше, чем мы ожидали. Приехал аж с третьей лошадью с телегой — прикупил на вырученные деньги. Да не только лошадь — привел козу, молочную, с выменем полным, привез десяток кур и десяток уток. Бабы сразу засуетились вокруг живности, устраивая новоселов.

— Ну, Фома, рассказывай! — потребовал я, когда первая суета улеглась.

— Егор Андреич, — Фома сиял, как начищенный самовар, — доски наши нарасхват пошли! Как увидели купцы, что ровные, без сучков почти, так и начали торговаться. Я держался твердо. Сначала по девяноста копеек просили, потом, когда между собой спорить начали, объявил цену в рубль. Выгодно вышло. Всю сотню продал за день, мог бы и больше, да не было с собой.

— Привез еще три мешка картошки, как вы говорили.

Я картошку любил — урожайная культура, неприхотливая, и зимой хранится хорошо.

— А вот и пилы новые, — Фома достал из телеги завернутые в тряпицу инструменты. — Кузнец закалил, как вы и заказывали. Говорит, полгода точить не придется.

Я осмотрел пилы — добротные, с зубьями острыми, как бритва. Такими и работать приятнее, и быстрее дело пойдет.

— Молодец, Фома, — похвалил я, пересчитывая оставшиеся деньги. — С тебя хороший торговец вышел.

Озадачил Степана еще земли вскопать и сажать картошку — пусть и поздновато было, но до осени еще успеет вырасти.

— Бабы! — крикнул Степан. — Завтра картошку сажать будем! Корзины готовьте!

Отправили Фому с Митяем еще раз в город — теперь уже с большим обозом из трех телег. Загрузили каждую телегу по пятьдесят штук. Фома уехал, обещав вернуться через неделю — теперь он уже знал всех купцов, кому доски нужны были.

Сами же решили обновить дома в деревне. Начали с самого захудалого — у вдовы Марфы крыша совсем прохудилась, стены покосились. Решили просто обшить досками снаружи — и теплее будет, и крепче.

— Егор Андреич, — удивлялась Марфа, вытирая слезы концом платка, — да как же так? Чем я отплачу-то?

— Ничем не нужно, Марфа, — ответил я, прибивая очередную доску. — Деревня наша должна красивой быть, крепкой.

За три дня обшили Марфину избу, крышу перекрыли, окна новые вставили. Старуха не могла нарадоваться — изба стала как новая.

Я с Петром сходил за Быстрянку туда, где нашел кварцевый песок по запискам деда. День выдался не жаркий, но ясный — солнце играло в воде, отбрасывая блики на камни, покрытые влажным мхом. Быстрянка журчала, словно рассказывала свои речные истории, а мы, перепрыгивая с камня на камень, добрались до того самого места, где песок был особенно белый, почти сверкающий.

— Петь, гляди, какая красота! — я зачерпнул горсть мелкого песка. — Как серебро блестит, правда?

Петр присвистнул, рассматривая песчинки на своей широкой ладони:

— И впрямь, Егор Андреевич! Чистый, будто специально кто промыл.

Набрали по пол мешка и принесли к лесопилке. Мешки оттягивали плечи, заставляя идти чуть согнувшись, но ноша была приятной — я уже видел, как воплощу свою задумку.

— Нужно будет промыть хорошо и высушить, — сказал я, сбрасывая мешок у амбара и разминая затекшие плечи.

Петр, крякнув, опустил свой мешок рядом и вытер пот со лба тыльной стороной ладони:

— А зачем это, Егор Андреевич? — уже не первый раз за дорогу спрашивал Петр.

— Да есть у меня одна задумка, — я загадочно подмигнул.

— Опять? — удивился Петр.

— Не опять, а снова, — усмехнулся я.

— Да пусть хоть так, — Петр пропустил подколку мимо ушей, — а что за задумка-то? Может, помогу чем.

— Потом расскажу, — я похлопал его по плечу. — Сначала сам хочу всё обмозговать. А ты конечно же поможешь — куда ты денешься, — засмеялся я.

На следующий день, утром сказал Степану, который уже вскопал землю да посадили с бабами картошку, чтоб замесил глины с соломой да замазал избу бабе Марфе. Работа эта кропотливая, но нужная — так тепло по зиме держать будет и летом жарко не будет. Степан только кивнул, утирая пот с широкого лба тыльной стороной ладони, оставляя светлую полосу на загорелом лице.

— Сделаем, Егор Андреич, — ответил он, размышляя вслух. — Глина-то на Ореховом овраге самая жирная, её и наберём. А баба Марфа, поди, и самогона нальёт за работу.

Утро выдалось ясное, с прохладой, которая к полудню уступит место жаре. Мы с мужиками шли по просёлочной дороге к лесопилке.

Идя к лесопилке, по дороге неожиданно заметили, что в стороне от дороги, шагах в пятидесяти, роется под могучим дубом здоровенный кабан. Зверь был матёрый, с острыми клыками. Он копался под дубом и иногда поднимал рыло, чтобы принюхаться. Чёрная щетина на загривке стояла дыбом, а сам он, упитанный и крепкий, выглядел внушительно — пудов на шесть, не меньше.

Подняв руку, привлекая внимание мужиков, я приложил палец к губам, мол, тихо, и указал на кабана. Те, кивнув почти одновременно, дали понять, что задумку уловили. В глазах каждого загорелся охотничий азарт — такая добыча сама в руки идёт. Благо каждый был с топором — шли-то на лесопилку. А мужики сами по себе крепкие, жилистые, с топором каждый умел управляться.

— Обходим, — шепнул я, показывая направление. — Петь, ты справа заходи, Прохор — слева. Илья, со мной сзади зайдём. Не шуметь. Как окружим, свистну — и разом на него.

Петр, опытный охотник, только кивнул, перехватывая топор поудобнее. Его узловатые пальцы побелели от напряжения. Прохор, прижал палец к носу — понял, мол. Илья, уже примерялся, как ловчее обойти зверя.

Стали расходиться, обходя со всех сторон. Ступали осторожно, стараясь не хрустнуть веткой, не зашуршать травой. Кабан время от времени поднимал голову, принюхивался, но ветер дул от него к нам, и наш запах до зверя не доходил.