Воронцов. Перезагрузка. Книга 2 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 11
- Предыдущая
- 11/54
- Следующая
— Солнце, дома жди!
Ночь вокруг тёмная, хоть глаз выколи — только луна круглая, как блин, да зарево впереди путь освещают. Спотыкались о корни, проклинали всё на свете, но мы бежали, будто сам чёрт за нами гнался.
А сам подумал — только бы не увязалась следом, там сейчас не до неё будет. Ноги сами несли вперёд, будто не я ими управлял, а они мной. Впереди Петька нёсся, как угорелый, за ним Прохор. Илья с Митяем рядом со мной, пыхтят, как самовары, но не отстают.
Бежали, не разглядывая дороги. Ноги гудели, будто не свои, сердце колотилось, как молот в кузнице — быстро, гулко, до боли. В висках пульс стучал, во рту пересохло, словно песка насыпали. Прохор начал отставать, хрипя как загнанная лошадь.
— Давай, Прохор, не отставай! — крикнул ему Петька, обернувшись.
Два километра до Быстрянки пролетели на одном дыхании, будто не бежали, а летели. Благо тучи расступились и луна теперь светила, как фонарь — круглая, яркая, прямо над головой висела. А зарево впереди только усиливалось с каждым шагом — было оранжевым, а стало почти красным. Дым уже тянуло к нам — горький, едкий, от него глаза слезились и першило в горле.
Я только стиснул зубы:
— Ничё, потушим и заново отстроим, — процедил я, сам себя успокаивая.
У перепада пылал пожар, горела куча брёвен из тех деревьев, что мужики сложили, из свежесрубленных. Странно — они должны были плохо гореть, сырые ведь. А полыхали, как сухие. Воняло едким дымом и чем-то ещё кислым, как будто бы поджигатели маслом плеснули запах резкий, не древесный. Сразу мысль мелькнула — не само загорелось, да и от чего.
Желоба, что мы с Петькой так старательно делали, тоже пылали, как факелы. Языки пламени лизали их жадно, с треском, искры летели в разные стороны, словно огненные мухи. А ещё пламя уже лизало край помоста — того самого, что мы сколотили для лесопилки. Сердце оборвалось — если помост сгорит, считай, всё заново начинать.
— Мужики, перекинется дальше, а там, гляди, и на опоры! — закричал я, чувствуя, как страх сменяется злостью.
Мужики тут же разбежались, как муравьи. Кто затаптывал мелкие очаги ногами, обжигаясь, но не отступая, кто, пыхтя, тащил вёдра от реки. Я даже не заметил, что они их прихватили с собой, пока мы бежали. Умно — значит, думали головой, не то что я, сломя голову понёсся.
— Помост тушите! — рявкнул я, перекрикивая треск и гул огня. — Желоба уже не спасём!
Прохор с Ильёй кинулись к речке, черпая воду. Бегали как угорелые — от берега к пожару и обратно, ведро за ведром. Вода шипела, встречаясь с огнём, пар поднимался, а пламя словно злилось, взвиваясь ещё выше. Митяй сбрасывал уже занявшиеся доски в реку, руки все в волдырях, а он хоть бы что — в глазах решимость.
А я с Петькой набросились на горящие брёвна. Они лежали как раз на возвышенности, и если бы огонь пошёл дальше, прощай все труды — всё бы сгорело дотла. Сбросили их вниз, к воде, уперев палками и топорами, задыхаясь от дыма.
Я прокричал ему, перекрикивая треск разгоревшегося дерева:
— Гляди, Петька, как занялось! Смолой пахнет, чуешь?
— Чую, Егор Андреевич! — крикнул он в ответ, откатывая очередное бревно. — Не само это, кто-то руку приложил!
— Разберёмся потом! — бросил я, чувствуя, как внутри всё кипит от ярости. — Сейчас потушить надо!
Вокруг было настоящее пекло. Жар опалял лицо и руки, дым забивался в лёгкие, заставляя кашлять до хрипоты. Но мы работали — молча, зло, отчаянно. Каждый понимал: сейчас на кону всё — и лесопилка наша, и надежды на лучшую жизнь, и сама судьба.
— Давай сбрасываем их в воду! — заорал я, толкая ближайшее горящее бревно.
Тут как раз подскочил ещё один мужик. Мы втроём налегли изо всех сил, толкая пылающие брёвна топорами и какими-то палками, что под руку попались. Древесина трещала и шипела, огонь лизал нам руки, но мы не отступали.
Горящие чурбаки скатывались с грохотом в воду, подняли целую тучу искр, словно праздничный фейерверк, только страшный. Искры сыпались, как золотой дождь, а брёвна, шипя и клокоча, плюхались в Быстрянку. Вода аж взбурлила от жара, пар повалил такой густой, будто в бане на раскалённые камни добрую шайку плеснули.
— Митяй, лови их, чтоб не уплыли! — крикнул я сквозь дым и треск пламени.
Митяй зайцем рванул по берегу, догоняя брёвна, что уже начали было отплывать по течению. Бегал взад-вперёд, как угорелый, цепляя их какой-то палкой и разворачивая обратно к берегу. Задыхался от дыма, но не сдавался — вытаскивал одно за другим.
Я огляделся, протирая слезящиеся от копоти глаза. Оба колеса — и с лопастями, и с кривошипом — стояли поодаль целёхонькими, словно их кто-то специально обошёл стороной. Удивительно даже — то ли поджигатели в темноте не заметили, то ли решили, что желоба с помостом главнее всего остального.
Вдалеке, за деревьями, мелькнули какие-то зловещие отблески. Присмотрелся — факелы, три или четыре, не разглядеть в точности, мельтешат между стволами, но они удалялись вглубь леса, словно призраки растворялись в ночи.
Чёрт возьми, это же поджигатели! Первая мысль была — сорваться с места и погнаться за негодяями, настичь, разобраться по справедливости. Но по помосту еще трещало яростное пламя, лизало его доски жадными языками — некогда было думать о погоне, тушить надо было, и срочно.
Прохор, сплёвывая сажу, лил воду из вёдер, что приносил не переставая. Илья же, как заведённый, быстро набирал одно ведро за другим, бегая к реке и обратно. Пётр, надсадно кашляя от дыма, сбивал огонь рубахой, намочив ее в реке.
Я кинулся к помосту, поддевая топором горящие доски, что пылали, как свечки. Руки горели от жара, но я продолжал сбрасывать их в реку. Каждая брошенная в воду доска шипела и дымилась, словно раненый зверь.
Дым, едкий и густой, ел глаза нещадно, въедался в лёгкие, но мы не останавливались. Работали, как проклятые, не давая огню ни секунды передышки. Пот смешивался с сажей, стекал по лицам чёрными ручьями, но никто не жаловался.
Пожар мы затушили к рассвету, когда небо на востоке уже стало розоветь, обещая новый день. Помост, слава богу, спасли. Почернел, правда, местами, словно его углём обмазали, да часть досок пришлось выбить и сбросить в воду, чтобы огонь дальше не перебрасывался. Но по большей части конструкция была цела.
Желоба же сгорели в хлам, остались только обугленные остовы. Жалко до слёз — столько труда вложили, а теперь заново делать придётся.
Брёвна Митяй из воды выловил и все до единого, вытащил на берег — мокрые, дымящиеся, но целые. Потом мы залили водой всё, где хоть намёк был на какой-то дымок, чтобы даже малейшей искорки нигде не осталось.
Я, вытирая сажу с лица рукавом рубахи, устало выдохнул. Повернувшись к мужикам, которые стояли, чумазые, но довольные, что справились, с искренней благодарностью сказал:
— Спасибо вам, мужики. Без вас лесопилка наша сгинула бы дотла. Долг я перед вами имею теперь.
Петька только махнул рукой, смущённо улыбаясь:
— Да что вы, барин, разве можно было бросить? Дело общее ведь.
Митяй, тоже весь перемазанный в копоти, сказал:
— Егор Андреевич, я тут останусь, покараулю. Вдруг вернутся, так я успею предупредить. Че тут бежать-то?
— Хорошо, — кивнул я, — только не высовывайся и не геройствуй. Неизвестно, сколько их там и что у них в голове. Покалечат ещё.
— Да вроде убегали быстро, как нас увидели, — хрипя, буркнул Пётр. — Да, точно. Игнат, сукин сын. Или же с Липовки, может, кто. Больше некому.
— Ладно, Петь, разберёмся, — отрезал я. — Главное, колеса оба целы. Остальное отстроим, не беда.
Мужики, умаянные, кивнули, а я прикинул: желоба заново придётся делать, помост подлатать. Основа ангара же совсем нетронутая осталась — можно сказать, что повезло нам.
Вернулись домой, когда петухи уже орали, как на митинге. Ноги гудели, от нас пахло гарью. Скинул с себя одежду, рухнул на лавку, и меня прямо отключать стало. Машка присела рядом, подложила мне подушку под голову:
- Предыдущая
- 11/54
- Следующая