Миллионщик (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 1

Ответом была звенящая тишина, нарушаемая лишь плеском воды и криками чаек.

— Давай, Сафар, залезай, посмотри, что там! — приказал я.

Сафар, легкий и проворный, как дикая кошка, ухватился за планшир, подтянулся и в мгновение оказался на палубе. Он осторожно подошел к небольшой надстройке в кормовой части. Через минуту появилась в дверном проеме.

— Никого нет! — сообщил он. — Солдата нет, и вещи его тоже. Только мусор да пустой шкалик из-под «казенки».

— Наверное, не вытерпел бедолага, решил до своих добираться, пока совсем не зазимовал! — предположил Тит.

Я не винил солдата Прокопчука. Торчать одному на севшей на мель посудине в ожидании неизвестно чего — очень незавидная перспектива!

— Ну, значит, баржа теперь бесхозный груз, — резюмировал я. — Раз уж казна ее бросила, значит, она теперь наша. Загружаем джонку!

Осмотр показал, что в трюмах баржи, залитой водой примерно по колено, действительно находится огромное количество тяжелых мешков. Мы с трудом выволокли несколько штук на палубу. Это была крупная серая соль и ржаная мука. Часть груза, конечно, подмокла от долгого стояния в воде, но даже за вычетом испорченного соли тут было не меньше трехсот пудов, а муки — около пятисот. Этого груза нам хватит надолго. Исключительная удача! Настоящее спасение!

Загрузив нашу джонку солью до самых бортов, так что она опасно осела в воде, мы оставили на барже Сафара и Тита.

— Держитесь, мужики, — сказал я им на прощание. — Через пару дней вернемся. Если что — палите изо всех стволов!

Они молча устроились в трюме брошенной баржи, мы же, поставив парус и помогая веслами, поплыли обратно к лагерю, тяжело маневрируя среди амурских отмелей и островков. В этот раз нам удалось избежать мелей: видимо, наши навыки управления парусной джонкой из категории «отвратительно» плавно перекочевали в разряд «сносно».

Вернулись мы как раз вовремя: на следующий день случился самый обильный ход кеты.

Теперь, благодаря соли, привезенной с баржи, мы смогли заготавливать рыбу впрок в больших количествах. Женщины-нанайки, наши новоявленные хозяйки из числа спасенных, тут же устроили «засолочный цех», да и остальные им помогали по возможности. Рыбу потрошили, щедро пересыпали солью и укладывали в спешно вырытые и выложенные берестой ямы, а также в освободившиеся бочки. Когда путина окончательно закончилась, после всех трех ходов, в наших импровизированных хранилищах и на вешалах под навесами оказалось около шестисот пудов соленой, копченой и вяленой рыбы. Запах ее стойко держался над нашим лагерем. Зима нам теперь была не так страшна. С голоду не помрем.

На баржу мы сделали еще три ходки, вывозя остатки соли и муки. Под нее даже пришлось по-быстрому строить несколько новых амбаров. Благо рабочие руки есть, а вокруг отличный вековой лес. Трофейную джонку вновь укрыли от чужих глаз, но были опасения, что нас на ней видели и сведения о ней рано или поздно дойдут до прежнего ее владельца.

В этих хлопотах прошло еще добрых две недели. Погода портилась: на Приамурье неумолимо надвигалась зима. То и дело припускал сухой, мелкий снег, утром все лужи сковывал лед, а трава и ветви деревьев покрывал искрящийся под солнцем иней. Прииск пока работал в полную силу, но было понятно, что зимой придется крепко пересматривать наши производственные планы. И вот как-то под утро намело добрых два вершка снега, и я понял, что пора ставить вопрос ребром.

— Что будем делать, Захар? — окинул я взглядом всю эту снежную красотень. — С кайлом людей отправим убиваться, как на Каре, или что получше придумаем?

— Обижаешь, Курила! — добродушно ухмыльнулся щербатым ртом Захар. — Я ж тебе не дурачок Разгильдеев, я науку старательскую понимаю!

— И что в этот раз говорит нам сухая наука? — ухмыльнулся я.

— Известно что. Под землю надо идти! Дудки копать, штольни вести. Вон тот косогор я давно заприметил. — Старик ткнул пальцем в сторону одного из склонов, образующих распадок, где протекает наш Золотой ручей. — Чую, эфеля[1] там дюже богатые. Вот зимою-то мы там и покопаемся!

— Ну, ты в этом деле понимаешь! Что нам понадобиться-то для таких работ? — прикинул я.

— Лес будет нужен! Крепь ставить, туды-сюды…

— Ну, здесь с этим проблем нет, — покосился я на окружающие прииск кедры. — Еще?

— Кайлами надобно подзапастись. В шахтах оне дюже быстро истираются!

— Ну, с этим трудней, конечно… но, ежели что, у маньчжуров за речкою купим. А еще?

— Помпа нужна, — почесал бороду Захар.

— Что? — не понял я сразу.

— Помпа. Мы ведь теперь не у самой воды будем работать, а подале… Ну вот, для промывки-то надо будет воду подавать. А как сильный мороз ударит, машину промывочную надо бы прямо в штольне собрать, там теплее будет, прорыть канал наружу для вывода.

Новость изрядно меня раздосадовала.

— Ну, ты удружил! Раньше-то нельзя было сказать? Где я тут помпу возьму? У китайцев? — скривился я.

— Може, сами смастрячим? — виноватым тоном спросил Захар. — Дело-то не дюже сложное!

— Дюже не дюже, а она на кедре не вырастет!

— Ну, это верно… — погрустнел старик.

— Ладно, — решил я. — Надобно подумать, как это все устроить.

Не в самом лучшем настроении отправился прогуляться, но тут на пути мне попался Орокан. Завидев меня, молодой охотник расплылся в улыбке, да так, что глаза его превратились в две лучезарные щелочки.

— Бачигоапу, Курила-дахаи! Снег легла, пойти кабан охота!

— Охота? — тут же встрепенулся Левицкий, как раз выглянувший из нашей избушки.

— Да. Кабан, мясо, шкура! — подтвердил Орокан.

— Ну так чего ты раньше молчал? — удивился я. — Конечно, давай пошли! Мясо нам сейчас не помешает, а то сидим на одной рыбе да крупе. Да и развеяться хорошо бы.

Я взял ружье, а Левицкий вооружился своим дальнобойным нарезным штуцером, которым очень гордился. Орокан проверил заряд своей китайской пищали, подсыпал пороху на полку. Его собаки, учуяв предстоящую охоту, нетерпеливо заскулили, перебирая лапами.

Мы двинулись вдоль берега Амбани Бира, вверх по течению, туда, где, по словам Орокана, кабаны чаще всего устраивали свои лежки в густых зарослях черемухи и ивняка. Воздух был свежим, морозным, с легким запахом прелой листвы и хвои. Свежевыпавший снег приятно хрустел под ногами. Ветер утих, и в тайге стояла тишина, так что слышно было, как где-то вдалеке дятел стучит по сухому дереву.

Вскоре Орокан заметил на снегу свежие следы — крупные, раздвоенные отпечатки кабаньих копыт.

— Вот они, дахаи! — прошептал он, указывая на цепочку следов, уходившую в глубь прибрежных зарослей. — Большой стадо здесь прошел недавно!

Он спустил по следу собак. Те, радостно взвизгивая, тут же взяли след и скрылись в кустах. Мы двинулись за ними, стараясь ступать как можно тише, внимательно осматриваясь по сторонам. Напряжение нарастало. Левицкий нервно сжимал свой штуцер, его лицо покраснело от азарта. Я тоже чувствовал, как учащенно бьется сердце. Охота — это всегда риск, всегда адреналин.

Вдруг из зарослей донесся яростный лай собак, а затем — сердитое, хрюкающее рычание.

— Тута! — прошептал Орокан, и его глаза блеснули.

Мы осторожно, пригибаясь, двинулись на звук. Картина, открывшаяся нам, была впечатляющей. В небольшой низине среди поваленных бурей деревьев металось несколько крупных кабанов — секач с мощными, торчащими клыками, несколько свиней поменьше и пара молодых подсвинков. Собаки Орокана, две его верные лайки, вели себя поразительно умно и смело. Старшая, более опытная, кружила у головы самого крупного секача, отвлекая его внимание на себя, ловко уворачиваясь от страшных клыков и копыт. Она не бросалась на зверя, а лишь настойчиво облаивала его, не давая уйти или атаковать нас. Вторая собака, помоложе, действовала по-другому. Она заходила сзади к кабанам и, выбрав момент, коротко, но сильно хватала их за задние ноги, заставляя садиться и обороняться. Это был классический прием нанайской охоты с собакой на кабана или медведя — «посадить» зверя, сделать его уязвимым для выстрела охотника.