Служу России! (СИ) - Старый Денис - Страница 25

Ещё часа три продолжалась наша встреча. В какой-то момент я уже подумывал над тем, как бы это в достаточной мере намекнуть, чтобы поняли родственники, что стоит и честь знать. Не говорить же прямо! Хотелось быть все же более тактичным, а не становиться токсичным.

Однако встреча оказалась куда как информативной, полезной. И вот что я узнал о себе от близких родственников…

Так, между моим отцом и дядькой пробежала… моя мама. Отец привёз ее то ли из Азова, то ли после участия в подавлении бунта Кондратия Булавина. И мама моя… татарка, да ещё и крымская.

Видно, женщина она жгучая, что даже братья рассорились из-за неё. А мой отец возьми да и обвенчайся с мамой, в то время как дядька в полюбовницы хотел её и был против брака. В какой-то момент я почувствовал себя чуть ли не бастардом. Но… мама не была какой-то девкой. То ли дочь бея, то ли еще к какой татарской элите относилась.

Не отец у меня, оказывается, а башибузук; казак, а не офицер. Впрочем, насколько я знал, у того же Кутузова был грешок, лет так семнадцать, татарского происхождения, и его, грех этот, он возил постоянно с собой.

Мама, конечно, приняла православие, и сейчас она никак не Гульнара, а Прасковья. Ну братья и рассорились, разделили наследное поместье, где большая часть и без того небогатой земли и крестьян отошла моему отцу.

— Ну всё, пойдём мы. Ты не хворай, Александр Лукич, да выправляйся. Коли в сей месяц не поедем, так зайдём до тебя. И ты, коли что, присылай до нас людей своих, — прощался Сергей Норов.

А вот кузен Алексашка Норов насупился. Не одолжил я ему денег. Точно — игрок и мот.

Как только родственники всё-таки ушли, прилетел мой ангелочек.

— Вот, передали вам! — сказала Марта, протягивая ладошку с небольшим листком бумаги.

Я взял записку, развернул. И было там написано только три слова: «Сие сделал Лесток». Ничего нового для меня, но вот кто же и с каким почином написал это? Мне скармливают Иоганна Лестока? Зачем? Впрочем, отвечать всё равно нужно.

Но… порой дела можно и отложить. Особенно когда так долго ждёшь. Получилось резко переключится от общения с братьями. Вопрос с местью на данный момент для меня превосходил все иные. Хотя… есть еще один вопрос, который не дает мне полноценно думать.

Я посмотрел на Марту. Она стояла, смущаясь под пристальным моим взглядом.

— Иди ко мне! — сказал я и притянул к себе девушку.

Общее состояние было сносным. А вот держаться более, смотреть, как ангелочек туда-сюда бегает возле меня, а я всё никак не польщусь на женскую сущность прекрасного создания, становилось невыносимо.

Я стал развязывать тесёмки на корсете девушки, но шустро не справлялся. Снова ждать? Тогда я начал в нетерпении задирать её юбки.

— Я сама! — тяжело дыша, сказала Марта и стала, также проявляя нетерпение, раздеваться.

Вот она явила моему взору часть себя обнажённой. Я прильнул к женским губам, одновременно давая волю рукам. Встал с кровати, чтобы уложить туда уже оказавшуюся полностью обнажённой женщину, сущего ангела, пусть и порочного, свергнутого с небес, но ещё не растерявшего своего сияния.

Ничего не болело, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди — так оно забилось. Не хватало воздуха, и я дышал часто, глубоко, но не мог надышаться. Постепенно, но неуклонно я отдавался эмоциям, порывам. Марта же нечаянно издала стон, так что я оказался на новой волне страсти.

Она отвечала на мои поцелуи, пусть неумело, но касалась меня, приводя нас двоих в неистовство. Закрыли ли мы дверь? Уже было неважно. Я не смог бы остановиться, даже если бы сюда кто-то вошёл. И я вошёл… в ту дверь, открыть которую мечтают все здоровые мужчины.

Красивая женщина извивалась змейкой, приноравливаясь под мои движения. Это то, чему нельзя выучиться, что даётся самой природой. Не просто движения, а желание стать одним целым и не разрывать единство мужского и женского начала никогда. Стоны… скрип кровати… тяжёлое дыхание, а, может, и моё рычание, которого я не слышал…

— Я люблю тебя! — простонала Марта, изгибаясь и закатывая глаза.

И я был в порыве сказать то же самое, но не мог проронить ни слова. Девушка грациозно изогнулась, ещё громче простонала. Я… И мы оба со счастливыми улыбками обмякли.

А потом лежали и изучали друг друга. С неизменным интересом, проводя руками по наиболее извилистым рельефам тела, останавливаясь на самых интересных участках. Можно сколь угодно долго смотреть на обнажённую женщину, быть с нею. Но природа всё равно делает своё, постоянно возбуждая интерес смотреть ещё и ещё, желать ещё больше.

И уже скоро стало понятным, что изучение женской анатомии у меня, как и мужской со стороны Марты, ведёт к новой попытке соединить инь и ян навечно. И пусть понятно, что это невозможно, но разве из-за этого не совершать ещё и ещё попытки? Нет, я буду настойчивым.

В этот раз всё было нежно, неспешно, смотря глаза в глаза друг другу. И ничего не болело, не беспокоило, разве что кроме совести. Ведь я понимал, что вряд ли нам быть с Мартой вместе до глубокой старости, стремиться к единству душ и тел. Но… подумаю я об этом потом. Да и зачем думать? Я ещё раньше всё сказал: я с ней честен.

— Ты устал? Да? Давай я сама… — сказала Марта, и я лёг на спину, вновь забывая почти обо всём.

Сволочь Лесток только лез в голову. И это было какое-то извращение, когда я хотел женщину, когда она старалась, а я наслаждался плодами её трудов и одновременно представлял, как убиваю медика Лестока. Как он смотрит на меня глазами, полными ужаса перед неизбежностью, мольбы о пощаде. И постепенно, с тем как из моего врага уходит жизнь, этот взгляд замирает.

Нужно решать эту проблему. Нужно наказать обидчика.

— Ты со мною ли нынче? — обиженно, тяжело дыша, спросила Марта.

— Только с тобой! — сказал я, начиная помогать моей труженице, ученице, которая, как бы не превзошла со временем своего учителя, если на первых же уроках способна ТАК любить.

Чем гениальнее ваш план, тем меньше людей будут с ним согласны.

Сунь Цзы

Петербург

26 июня 1734 года

Итак, я, наконец-таки, определился с главными направлениями программы развития России, как это видно мне, человеку из будущего. И сейчас я, находясь все еще в своей комнате, поедая овсяную кашу с изрядным куском варёной говядины, перечитывал основные пункты этого плана.

Казалось бы, написать всего лишь листок бумаги. Но не так то было легко. Нужно же еще продумать способы реализации всех целей, которые я расписал. Иначе, все это чистой воды прожектерство. И без того, на пути реализации хоть чего из программы найдется куча подводных камней.

Первым пунктом программы было не допустить резкую смену власти в России. И это было самым сложным, так как Анна Иоанновна не оставляет наследников, лишь только назначает их. Согласно закону, это все правильно. Но есть еще и здравый смысл. Анна Леопольдовна, вызванная из Мекленбурга не кажется никому достойной преемницей.

Между тем, часть нынешних элит нужно сохранять. Можно по-разному относиться к Бирону, Остерману, Миниху. Ну не заменять же молодежью тех, кто уже умеет многое, и обладает колоссальным опытом. Смена элит на некоторое время остановит развитие, посеет хаос. И лишь потом, набив изрядно шишек на лбу, можно — а часто так и нельзя — наладить систему управления. Нужна преемственность, обязательно.

Как минимум, если убрать Миниха, то армия в значительной степени ослабнет. Пётр Александрович Румянцев, вероятный следующий значительный полководец, пока, скорее, славится своими безобразными выходками, чем ратными подвигами. Ему нужно перерасти этот возраст, набраться военного опыт, и уже тогда делать ставки на именитого в иной реальности полководца [был даже случай, когда-то ли голый, то ли неприлично одетый, Петр Румянцев призывал к интимной связи женщину, замужнюю, под ее окном, когда и муж был дома].