Продавец надежды. Найти смысл жизни в мире, где тревога – норма, а спокойствие – бунт - Кури Аугусту - Страница 3

Странный человек понял, что задел глубокую рану, и тоже сменил тон.

– Я уважаю твою боль, – сказал он. – Не мне о ней рассуждать. Твоя боль уникальна, и только ты можешь ее по-настоящему чувствовать.

Эти слова прояснили туман в голове человека, который уже готов был разрыдаться. Он понял, что никто не вправе судить о чужой боли. Он понял, что уникальной была боль, которую чувствовал его отец, поэтому никто, кроме него самого, не мог ни познать ее, ни понять, насколько она глубока. Он всегда осуждал своего отца, но теперь впервые взглянул на него по-новому. И в этот момент, к его удивлению, странный человек произнес слова, которые могли быть в равной степени и похвалой, и критикой:

– По-моему, ты смелый человек, раз готов разбить свое тело вдребезги, чтобы потом вечно спать под могильной плитой! Но это, конечно, иллюзия, хоть и красивая… – Здесь он умолк, давая самоубийце время представить непредсказуемые последствия его поступка.

И снова несчастный спросил себя, что это за человек пытается расстроить его планы. Кто он такой? А как говорит! Вечный сон под могильной плитой… Нет, этого он не хочет. И все же в упрямой попытке исполнить задуманное бедняга сказал:

– Я не вижу причин продолжать эту гребаную жизнь!

И нахмурился, тяжело выдохнув, когда непрошеные мысли снова охватили его. Тогда незнакомец заговорил, энергично жестикулируя:

– Гребаную жизнь? Какая неблагодарность! В эту самую секунду твое сердце пытается вырваться из груди, чтобы кровавыми слезами оплакивать жизнь, которую ты собираешься уничтожить! – Здесь он, как опытный оратор, сменил тон, изображая сердце самоубийцы: – «Нет! Нет! Пожалей меня! Я миллионы раз неустанно перекачивало твою кровь, делало для тебя все… Я никогда не жаловалось. А теперь ты хочешь заставить меня замолчать, даже не давая права на защиту? А ведь я было самым преданным твоим рабом – и как ты меня отблагодарил? Что я получаю в награду? Нелепую смерть! Ты хочешь остановить мое движение, только чтобы прекратить свои страдания. И кто ты после этого, несчастный эгоист? Вот бы мне уметь перекачивать смелость! Эгоист, научись жить свою жизнь!»

И странный человек попросил самоубийцу прислушаться к своей груди, чтобы услышать отчаяние его сердца.

Человек ощутил вибрацию под своей рубашкой. Он и не замечал до этого, что его сердце вот-вот взорвется. Кажется, оно действительно кричало внутри груди. Самоубийца похолодел, изумившись тому, как слова странного человека действуют на его мысли. Он уже готов был поддаться, но собрал последние остатки решимости.

– Я уже приговорил себя к смерти. Надежды больше нет.

Тогда бродяга нанес последний удар:

– Ты приговорил себя? А ты не думал, что самоубийство – самый несправедливый приговор? Тот, кто убивает себя, казнится смертной казнью, отнимая у самого себя право на защиту. Если есть самообвинение, то где самозащита? Дайте хотя бы себе право допросить своих призраков, признать свои потери и бороться со своими пессимистическими мыслями! Конечно, легче сказать, что нет смысла жить… А это называется – несправедливость к самому себе!

Странный человек, по всей видимости, хорошо знал: люди, которые собираются покончить с жизнью, совершенно не представляют масштаба своих действий. Он знал, что они отступят, дадут себе право на защиту, увидев горе близких и поняв невообразимые последствия самоубийства. Знал, что записки и письма – никакая не защита. Человек, стоявший на крыше высотки Сан-Пабло, пытался объяснить необъяснимое в записке, которую оставил своему единственному сыну.

Он и сам не раз говорил о своих суицидальных мыслях с психиатрами и психологами. Его подвергали анализу, интерпретировали, ставили диагнозы, заваливали предположениями о патологиях церебрального метаболизма, ему предлагали преодолеть конфликты и по-новому посмотреть на свои проблемы. Но достучаться до него так и не смогли. Ни одно из этих объяснений и вмешательств не вызвало в нем отклика.

Этот человек был недоступен. И вот впервые в жизни он был оглушен, огорошен этим странным человеком, который заговорил с ним на крыше высотного здания. Судя по одежде и неопрятному виду, это был бездомный. Однако речь выдавала в нем специалиста по раскалыванию крепких умов. Его слова вызывали беспокойство. Он как будто знал, что без беспокойства нет размышлений, а без размышлений нельзя найти альтернативу, нельзя увидеть все возможности. Самоубийца пришел в такое волнение, что решился задать незнакомцу вопрос. Он очень долго боялся это сделать, опасаясь услышать ответы. Так и произошло.

– Кто вы?

Самоубийца надеялся на короткий и ясный ответ. Но вместо ответа на него посыпались вопросы.

– Кто я? Как ты смеешь спрашивать, кто я, если сам не знаешь, кто ты? Кто ты, человек, который пытается на виду у изумленной публики смертью заглушить жизнь?

Самоубийца дал саркастический ответ, как будто хотел унизить допрашивающего:

– Я? Кто я? Я – человек, которого через несколько секунд не будет. И тогда я уже не буду знать, кем я был и кто я теперь.

– Ну а я не такой. Ты перестал искать себя. Ты стал богом. А я каждый день задаю себе вопрос: кто я? – Тут он лукаво улыбнулся и снова спросил: – И знаешь, какой я нашел ответ?

Самоубийца в замешательстве кивнул. Незнакомец продолжал:

– Я тебе скажу, только ты мне сперва ответь. Из каких философских, религиозных или научных источников ты почерпнул идею о том, что смерть – это конец жизни? Мы живые атомы, которые после распада не могут выстроиться в ту же конструкцию? У нас есть только организованный мозг или еще душа, которая, сосуществуя с мозгом, выходит за его пределы? Разве это знает хоть кто-то? Ты это знаешь? Какой верующий будет защищать свои убеждения, не ссылаясь на веру? Какой нейролог будет защищать свои утверждения, не основываясь на предположении? Какой атеист или агностик будет защищать свои идеи, ни минуты не сомневаясь?

Незнакомец познал и расширил сократовский метод. Он засыпал собеседника вопросами, оглушив его этим взрывом. Он был атеистом, но внезапно открыл, что его атеизм – повод для дискуссий. Как многие «нормальные люди», он рассуждал об этих предметах с непоколебимой уверенностью.

Человек в лохмотьях и с подозрительным лицом задавал эти вопросы и себе. Не дождавшись ответа собеседника, он поставил точку в беседе:

– Мы оба ничего не знаем. Разница лишь в том, что я это признаю.

Пока на крыше шел спор о высоких материях, часть людей внизу начала расходиться, не дожидаясь развязки. Они не понимали, что происходит, и теряли интерес. Но толпа почти не поредела: людям не терпелось увидеть, чем все закончится.

Вдруг сквозь толпу стал протискиваться пьяница. Его звали Бартоломеу, и свои глубокие душевные раны он привычно заливал алкоголем, после чего терял человеческий облик. Его растрепанные и чуть отросшие черные волосы многие недели не расчесывали и, судя по всему, не мыли. Лет ему было около тридцати. У него была светлая кожа, густые брови, а одутловатость лица свидетельствовала о бурной жизни. Бартоломеу был настолько пьян, что еле волочил ноги. То и дело он спотыкался, а когда ему помогали встать, вместо благодарности ругался, едва ворочая языком.

Одним он говорил:

– Эй, куда прешь! Я совершаю обгон слева!

К другим обращался так:

– Браток, дай пройти, я спешу.

Сделав очередной шаг, Бартоломеу споткнулся о решетку канализации. Чтобы не растянуться на земле, он попытался за что-то уцепиться и в итоге схватился за какую-то старушку, на которую и упал, чуть не сломав ей позвоночник. Та ударила его клюкой по голове и заверещала:

– Пошел вон, а то я тебя!

У Бартоломеу не было сил отойти, поэтому он заорал, перекрикивая женщину:

– На помощь! Убивают! Старая карга взбесилась!

Окружавшие их люди перестали глазеть на небо и обратили внимание на пьяницу со старухой. Они заступились за женщину и прогнали Бартоломеу со словами: