Вернись и начни сначала (СИ) - Медведева Марина - Страница 12
- Предыдущая
- 12/53
- Следующая
— Пришли! – выпалил Иван и постучал в массивную железную дверь.
Дверь выглядела новой и явно была установлена не так давно.
Пару минут мы ждали, потом лязгнул засов, и в подземелье хлынул поток света.
— Привет, Люк, — сказал Иван и вошел в дверь.
Я щурилась от яркого света, разглядывая невысокого, щуплого парня, густо заросшего черной бородой. Над бородой угольками блестели живые, умные глаза. Темные волосы Люка были слегка растрепаны, будто он только проснулся. В правой руке он держал пистолет. При виде оружия у меня по спине пробежал едкий холодок. Что за тайны они охраняют за толстыми дверями?
Люк тщательно запер за нами дверь. Сначала на замок, потом на засов. Когда меры безопасности были соблюдены, посмотрел на меня и протянул руку. Левую, без оружия.
— Люк Чапман, физик—экспериментатор, — голос у него оказался приятным. Глубоким, бархатным.
— Аня Дивинская, — ответила я, умолчав о профессии. Иван просил не говорить, зачем привел меня на Конечную. Иначе Кристина откажется со мной разговаривать.
— Где Кристи? – спросил Иван, когда мы поднимались по гладким ступеням.
— Рядом с Машиной. Они с Сэмом вносят изменения в программу. С самого утра не отходят. Пару раз звал их обедать – ни в какую. Принес им сэндвичи.
Лестница закончилась. Люк толкнул еще одну дверь, и мы выбрались наружу. Я удивленно замерла. Знакомая мне с детства станция метро Конечная походила на корабль, потерпевший крушение. Стены пузырились лопнувшей краской, штукатурка на сводах потрескалась, вот-вот посыплется на голову. На серебристых рельсах уныло застыл электровоз с одиноким вагоном, местами покрытым пятнами ржавчины. Почти все свободное от рельсов пространство было заставлено оборудованием. Сверху над ним натянут полог – от осыпающейся штукатурки. У одной из стен мигали разноцветными датчиками корпуса серверов и компьютеров. В дальнем углу виднелась железная лестница на второй этаж. Оттуда слышался ровный, приглушенный шум. Все пространство станции освещали желтые диодные лампы, отчего Конечная напоминала пещеру с сокровищами. И, полагаю, здесь хранились истинные сокровища. Иначе их бы не прятали так хорошо.
— Постойте здесь, я приведу Кристину, — скомандовал Иван и оставил меня наедине с Люком.
— Будете кофе? – спросил Люк, когда я сняла, наконец, грязные перчатки и расстегнула куртку. На станции было довольно тепло.
Люк провел меня к кофейному автомату и нацедил стаканчик дымящейся жидкости. Я с наслаждением пригубила пахучий напиток.
— Для девушки Ивана вы слишком молодая, — заметил Люк. Я чуть не поперхнулась.
— Иван сказал, что я – его девушка? – спросила я, пожалев, что не узнала раньше, что за «легенду» он мне придумал, лишь бы не спугнуть Кристину.
— Сказал, — ответил Люк, с любопытством разглядывая мое лицо. – Похоже, вам тоже стирали память. И не раз.
— Это так заметно? – спросила я. Хотя сама привыкла к некоторой растерянности, внезапному погружению в себя на лицах пациентов, перенесших эту процедуру.
— Вы смотрите так, будто пытаетесь что-то вспомнить, но не можете. Меня чистили один раз, после чего я долго не мог работать. Хорошо, Сэм нашел меня и привез сюда. Иначе после очередной чистки вместо физики мне пришлось бы заниматься уборкой помещений.
— Я была здесь. В детстве, с отцом. Еще до войны. В квартале отсюда был парк развлечений, и мы приезжали сюда по воскресеньям. Катались на аттракционах, стреляли по воздушным шарам, плавали по реке на лодке. Мать не любила такое времяпровождение и обычно оставалась дома. А мы с отцом были здесь счастливы.
— Ваши родители живы? – нахмурившись, спросил Люк.
— Да. Но теперь все иначе, — мне не хотелось говорить об этом. И он не спросил. Лишь тихо сказал:
— Теперь у каждого все иначе.
Мои отношения с родителями не назовешь теплыми и дружелюбными. Сколько помню, мама вечно ко мне придиралась, винила то в неряшливости, то в недостаточных способностях к точным наукам (она всю жизнь занималась математикой). Отец был нейрохирургом, обладал слишком мягким характером и не мог достойно противостоять властности и напору моей матери.
Родители не одобрили мой выбор колледжа, и мне пришлось зарабатывать на учебу своим трудом. По вечерам я трудилась официанткой, а в выходные работала курьером. Я поступила в колледж в 2142-м году, когда подписали мирный договор. Хоупфул-Сити еще только начал отстраиваться. В городе повсюду были стройки, метро не работало, и мне приходилось добираться до колледжа на велосипеде.
Благодаря своему упорству, которое мать считала вредностью, я хорошо училась. Но родители по-прежнему считали мою профессию «никчемной блажью», а мои стремления наладить личную жизнь – жалкими потугами дурнушки.
Все изменилось, когда родился Димка. Сыночек у меня получился красивый, смышленый, добрый. Родители сменили гнев на милость и теперь часто приезжали к нам в гости. Помогали деньгами, дарили подарки. Я видела, как мать ласкает моего сына и чувствовала, как теплые лучи ее любви согревают и мое сердце. И ошибалась. Когда не стало Димки, они вылили на меня целый ушат гадостей. Я – эдакая росомаха, не смогла уследить за единственным ребенком. Убила их любимого внука. Вместо любви и поддержки я получила злобу и ненависть. И такое их отношение в те дни лишь обострило мою депрессию.
— Вы не жалеете, что оставили прежнюю жизнь? — спросила я Люка. – Дом, родных, карьеру.
— И да, и нет, — нахмурился Люк. – Мой выбор был не тяжелее, чем у других.
Десять лет назад тридцатилетний Люк Чапман работал вместе с Сэмом Воткиным. Люк тогда был молодым ученым, только окончившим университет, а Сэм — маститым доктором наук, обладателем наград и званий. Люк был горд и счастлив трудиться под эгидой Сэма. Институт хорошо платил за работу, Люк купил дом в пригороде Хоупфул-Сити, женился на Элис. А потом все рухнуло.
В год, когда у Люка и Элис родилась дочь Миранда, к власти пришли Новаторы. Открыли нейроцентры, ограничили права и свободы граждан Хоупфул-Сити. У Люка был выбор – остаться в Хоупфул-Сити и работать на Новаторов или бежать. Решить было непросто. Побег в Трущобы ставил его семью вне закона. Если сбегут, Люк никогда не станет доктором наук, не сможет опубликовать свои работы на научных сайтах, не получит признание. Жизнь в Трущобах сделает его невидимкой для научного мира. Изгоем для бывших друзей и знакомых. Его жене Элис придется отказаться от уютного дома с лужайкой, покинуть родных, забыть о легкой и комфортной жизни. Их дочь не сможет учиться в хорошей школе, не поступит в колледж. Над ними всегда будет висеть дамоклов меч закона. В любой момент их смогут арестовать и подвергнуть принудительной чистке памяти.
Но Люк не одобрял законы Новаторов, их стремление насильно загнать граждан в нейроцентры, подчистить их воспоминания, превратить в покорных марионеток, «беззаботиков». Люк, как и Сэм, участвовал в протестах оппозиции и, когда все закончилось, и протестная волна захлебнулась, бежал в Трущобы.
— Не сказать, что я был плохим семьянином, — усмехнулся Люк. — В последний вечер в Хоупфул-Сити я предложил Элис остаться. Знал, что им с дочкой будет лучше в городе, где жили родители Элис. Где все привычно и знакомо. Но тогда, семь лет назад, Элис еще любила меня и последовала за мной. Хотя в тот момент мы даже не представляли, с какими трудностями придется столкнуться. Знай об этом заранее, возможно, решили бы по-другому.
Я внимательно слушала. Странно. Люди часто были откровенны со мной, когда не знали о моей профессии. Но стоило им узнать – замыкались в себе, закрывались, словно моллюск в раковине.
Откуда-то сверху послышались голоса. Я поставила пустую чашку на край стола и подняла голову. По лестнице спускался Иван, за ним шла тоненькая девушка с забавно торчащими прядками волос. Будто кто-то взял ее за волосы и обрезал концы тупым ножом.
— Так вот ты какая, — приветствовала меня Кристина, оглядывая с головы до ног. – Интересно, где вы познакомились?
- Предыдущая
- 12/53
- Следующая