Разрешаю себе Любить (СИ) - Адам Карина - Страница 21

И вот теперь — мы с Сенькой. Как воспримут это наши семьи, если всё-таки окажется, что мы действительно вместе? Ещё вчера я бы рассмеялась от одной только мысли. Сенька был не тем, кто мог бы вызвать у меня бабочек в животе.

Но потом появилась Соня. И всё переменилось. Она, как вспышка, осветила мои чувства — или, может, разбудила их. Внезапно я увидела в Сеньке совсем другого человека. Близкого, тёплого, понятного… и желанного.

Я до сих пор не знала, как с этим справиться. Вчерашний разговор открыл слишком многое. Мы решили попробовать — просто узнать друг друга по-новому. Он пообещал оставить Соню в прошлом. Сжечь мосты.

А сегодня мне предстояло снова встретиться с ним. И я понятия не имела, как на него смотреть. Как говорить. Как дышать.

Толпа студентов медленно рассасывалась по коридорам. Воздух пах мелом, кофе из автомата и чужими разговорами. День тянулся в своей привычной, чуть утомительной рутине — и только я знала, что сегодня всё стало иначе.

Сенька ждал меня у двери. Стоял, как всегда — небрежно, будто случайно оказался именно здесь, хотя я знала: он пришёл за мной.

Девчонки, выходящие следом, тут же начали хихикать и строить ему глазки. Обычно я не замечала таких сцен, отмахивалась внутренне — ну, Сенька, все его любят. Но теперь… теперь что-то внутри меня сжалось. Ревность — тонкая, вязкая, липнущая к сердцу, как паутина. Хотелось повести себя по-звериному просто и честно: схватить его за руку и сказать — «Он мой». Глупо. Дико. Необратимо.

Лерка, выходя из аудитории, скользнула по мне взглядом и подмигнула. Единственная, кто знал хоть что-то. И судя по её лицу, она поняла: между мной и Сенькой сегодня что-то изменилось. Что-то перешагнуло. Как будто мы с ним разом пересекли ту невидимую черту, которую годами берегли как границу между дружбой и чем-то иным.

Он шёл рядом, не касаясь — но я чувствовала его. Как чувствуют сквозняк: не видишь, но знаешь — рядом кто-то живой, тёплый, настоящий.Он хотел что-то сказать — обернулся, открыл рот……И не успел.

— Какая ты всё-таки быстрая.—Голос разрезал воздух, как лезвие.

Я резко обернулась. Соня стояла метрах в трёх от нас. Пальто перекинуто через руку, волосы растрёпаны. Глаза — уставшие. Не знаю, была ли она на занятиях, или просто ждала. Может, давно.

Она смотрела не на Сеньку. На меня.

— Я, знаешь, думала, что у тебя есть достоинство. Или хотя бы совесть.

Её голос был негромким, но звенел, как фарфор перед тем, как треснуть. Хрупкий, почти прозрачный — и всё же режущий по живому.

— Соня… — начал Сенька, но она подняла руку.

Спокойно. Жест не остановки, а — отказа. В её молчании звучал приговор.

— Подожди, — сказала она ему, и вновь обратилась ко мне.

— Скажи честно: тебе было всё равно? Или ты просто хорошо притворялась?

Я застыла. Пальцы стали ледяными. Всё в груди сжалось — как от удара, которого ждала, но не смогла увернуться.

— Я не притворялась, — ответила я тихо. — Я просто долго молчала. Наверное, слишком долго.

— Молчание — это тоже выбор, — сказала она, едва заметно усмехнувшись. — Очень удобный выбор. Особенно когда хочется, чтобы всё решилось без тебя. Само.

— Я не ждала, что он бросит тебя, Соня…

— А что ты делала? — она чуть склонила голову. В голосе — почти любопытство, но глаза были полны боли.

— Просто стояла рядом. Такая хорошая. Такая честная.

Она сделала шаг вперёд, и только тогда я поняла: она не злится. Она обижена. Глубоко, отчаянно.Так может чувствовать себя только тот, кого не выбрали.

— Он тебе нравится, — сказала она. — Я знала это раньше, чем он сам.

Я не ответила. Зачем? Любое слово было бы как шорох бумаги — бессмысленным звуком на фоне того, что уже произошло.

— Просто запомни, — добавила она, уже тише. — Если начнёшь с предательства, то на нём и закончишь.

И развернулась. Ушла. Мягко, как в замедленной съёмке. Не обернулась. Уходила, как те, кто всё ещё надеется, что за ними побегут.

Но никто не побежал.

Сенька молчал. И я молчала.Но внутри будто что-то рухнуло, и впервые за долгое время стало тихо. Не пусто, просто тихо. Как бывает после бури.

Колючая, острая тишина, в которой нет больше места для притворства.И, может быть, в этой тишине начнётся что-то новое. Или всё закончится окончательно. Но по-настоящему.

Мы молча вышли на улицу. Асфальт после недавнего дождя блестел под ногами, словно мир вымыт заново, но запах оставался прежним — мокрая пыль, резина, городская усталость.

Сенька шагал чуть впереди, но не отдаляясь. Он, как и я, будто не знал, что делать с этим воздухом между нами — слишком плотным, чтобы просто молчать, и слишком хрупким, чтобы говорить.

— Пройдёмся? — спросил он негромко, почти не оборачиваясь.

Я кивнула.

Мы свернули с центральной улицы, миновали знакомые здания, и вскоре город начал звучать тише — остались только редкие машины и стук наших шагов. Я чувствовала, как рядом с ним становится теплее. Не телесно — почти физически, но как будто не в теле. В груди.

— Прости, — сказал он вдруг.

Я остановилась. Он тоже. Повернулся.

— За что?

— За то, что она должна была сказать тебе то, что должен был я. — Он смотрел прямо, честно, без попытки уйти взглядом. — Я ведь обещал, что разберусь. Что всё скажу. А в итоге она сказала первая. И тебе, и мне.

— Ты всё равно бы не успел, — сказала я. — Она знала раньше нас. Наверное, с самого начала.

Он не ответил. Только шагнул ближе.

Не касаясь. Но рядом.

— Я не ждал, что всё будет просто, — сказал он. — Но, честно, я думал, что будет… легче.

— Мы с тобой никогда не выбирали лёгкое, — ответила я.

Он усмехнулся.

Мы прошли ещё немного. Город вокруг постепенно растворялся. Оставались только мы, наши шаги и эта тонкая, неловкая, но тёплая связка молчания между словами.

— Хочешь… я могу уйти, — вдруг сказал он. — Чтобы тебе было проще. Или честнее. Или… правильнее.

Я посмотрела на него. Прямо, не прячась.

— А ты хочешь уйти?

Он покачал головой.

— Тогда не уходи, — сказала я.

И мы пошли дальше. Молча. Но теперь тишина была другая. Не тяжёлая. Наполненная. Как вечер перед летом, когда уже не холодно, но ещё не жарко. Когда воздух в тебе и снаружи совпадают.И вдруг становится понятно: ты не один. И это, не страшно.

Мы шли, не торопясь. Весенний вечер вытягивал из земли сырой, живой запах влажной травы, кирпича, который прогрелся днём и теперь остывал. Сенька засунул руки в карманы и чуть наклонился вперёд, как всегда делал, когда хотел что-то сказать, но не знал с чего начать.

— Помнишь, — наконец выдохнул он, — тот день у реки, когда ты чуть не утонула?

Я резко повернулась к нему.

— Ты чего вдруг вспомнил? Я же была тогда мелкая. Лет девять мне?

— Десять, — сказал он, не улыбаясь. — Тебе десять. Мне одиннадцать. Аглая как раз уехала с родителями, а ты вцепилась в меня, потому что боялась плавать.

— Я не боялась, — фыркнула я. — Я просто не доверяла воде.

Он усмехнулся.

— Ага. И всё равно влезла на самый край старого пирса, где дно сразу обрывалось в глубину.

— Потому что ты полез первым.

Он кивнул. Тихо. И добавил:

— Я тогда подумал, что если ты утонешь, я утону вместе с тобой.

Я остановилась. Медленно, будто слова его не сразу дошли до меня.

— Ты был ребёнком, Сень. Мы оба были.

— А вот это… — он повернулся ко мне, — это не детское было. Я просто понял, что если ты исчезнешь, что-то во мне исчезнет тоже.

На секунду повисла тишина. Уличный свет мягко ложился на его лицо, на скулах отблеск фонаря, в глазах серьёзность, такая редкая для него. И в этот момент я увидела не только того мальчишку, который прыгнул за мной в ледяную воду, я увидела того, кто остался рядом.

Всегда.

— Я тогда тебе от страха пощёчину дала, помнишь? — сказала я, чуть улыбаясь.