Выбери любимый жанр

Английская портниха - Чэмберлен Мэри - Страница 28


Изменить размер шрифта:

28

Как-то в жаркий день дверь отворилась и, постукивая тростью об пол, в комнату вошел герр Вайс, подтянутый, холеный, в белой сорочке и жилетке защитного цвета.

– Nönnchen[32], – приветствовал он ее. – Племянник сообщил мне, что вы здесь.

Она не ошиблась. Герр Вайс все это устроил, воспользовался родством с оберштурмбанфюрером, которого Ада до сих пор ни разу не видела. Она подобралась, сжала кулаки так, что пальцы вонзились в ладони, стиснула зубы.

– Ну же, моя малышка сестра Клараляйн. – Металлический наконечник трости звучно сигналил о его приближении. – Вы мне не рады?

Зачем он явился? Спустя столько месяцев? Что ему нужно?

– Вы даже не улыбнулись вашему старому профессору. – Потянувшись тростью, он приподнял подол ее рясы. – Разве не чудесно вновь услышать английскую речь?

Будь вежлива с ним. Не напрашивайся на неприятности. Ада улыбнулась коротко, принужденно. Добившись своего, он расплылся в улыбке.

– Я уже забыла, как она звучит, эта речь.

– Родной язык нельзя забыть, – засмеялся герр Вайс. – Он остается с нами навсегда. Не присесть ли нам?

Ада взяла за правило убирать свою постель по утрам, возвращать подушки на кресло, сворачивать наплечник сестры Жанны и прятать его под нижнюю подушку. Она придумывала себе повседневные обязанности, чтобы привнести порядок в свою жизнь, и эти самые обыкновенные действия, напоминавшие о другом мире, помогали держаться.

– Здесь лишь одно кресло, – заметил герр Вайс, направляясь, прихрамывая, к ее «постели». Стук, стук. Он сутулился сильнее, чем прежде. Совсем старик, подумала Ада.

– Я сяду на табуретку, – сказала она. На безопасном расстоянии.

– Как хотите, – пожал плечами профессор, – как хотите.

Она села, напряжение спало, мускулы расслабились. Не бойся, твердила она себе. Он пришел, просто чтобы поговорить, еще один урок английского. И не более того.

– Как вам здесь? – спросил герр Вайс.

– Как в тюрьме, – ответила Ада, – неплохо.

Это было правдой. Куда тяжелее мыть стариков, мертвых или умирающих, со сморщенными мошонками и руками-клешнями, цепляющимися за одеяло. Пусть она недоедала, и у нее не было ни сменной одежды, ни приличной кровати, и работала она с утра до ночи, но этой работой она могла гордиться. Хотя фрау Вайс никогда не хвалила ее и тем более не благодарила, Ада знала, что хозяйка ценит ее мастерство.

– Я не сомневался, что вам понравится, – заявил герр Вайс. – Я пришел бы навестить вас раньше, но подумал, что надо дать вам время освоиться.

Он явно хитрил. Что у него на уме? Они были одни в комнате, и никто сюда не зайдет. Ножницы на столе, Ада легко до них дотянется. Если он подойдет к ней, она вскочит и схватит ножницы. Сердце у нее колотилось. Получится ли у нее? Он хотя и старик, но крепкий старик, сильный. А она худа и слаба. Неравный бой.

– Странно, дорогуша, – говорил он, – вы не кажетесь счастливой. В жизни случаются вещи и похуже, поверьте. В следующий раз, когда я приду, я бы хотел рассчитывать на более благосклонный прием. Но сейчас пора ужинать, мой племянник помешан на пунктуальности.

Он рывком встал с кресла, взял трость, которую прежде прислонил к подлокотнику. Щелкнул каблуками, поклонился:

– Полагаю, нам подадут дикого кабана с отменным французским кларетом. Урожай 1921 года. Наше немецкое вино – хорошее вино, но ему недостает французской текстуры. Доброго вам вечера, сестра Клара. – Он заковылял к двери, но задержался на секунду, обернувшись в Аде: – Нам многое нужно отпраздновать. Русские отступают. – Герр Вайс улыбнулся, кивнул на прощанье: – До следующего свидания.

Ада не шевелилась, пока звук его шагов не смолк в глубине коридора. Утерла глаз тыльной стороной ладони. После стольких месяцев она воображала, что освободилась от герра Вайса, от его липких заигрываний, костлявых пальцев, что мертвой хваткой прижимали ее ладонь к его паху, пока он извивался и стонал. Ее тошнило от этих воспоминаний, и вот теперь эта гадость вновь нависла над ней. Придет ли войне конец когда-нибудь, начнет ли она новую жизнь? Но что останется, когда закончится война? Кто останется? О том, как идет война, она мало знала. Фрау Вайс никогда об этом не говорила. Но если русские отступают, это что-то значит. Ада плохо разбиралась и в географии, и в политике, но отец, помнится, рассказывал ей об огромной России. И даже не о России, но Союзе Советских Социалистических Республик. Ты только подумай, Ада, величайшая страна в мире, и это социалистическая страна. Рай на земле. Если они отступают, значит, теперь Германия – самая великая. Как там герр Вайс называл свою страну? Третий рейх.

Она мечтала услышать отцовский голос. Хлебнула ты лиха, дочка. Мечтала начать сначала, с того момента, когда все в ее жизни пошло не так, потому что она встретила Станисласа. Вернуться к миссис Б. и в тот лондонский вечер сделать иной выбор. Нет, спасибо. Я должна ехать домой и не могу принять вашего приглашения на чай в «Рице». Где бы она была сейчас? Мисс Воан, наша самая искусная модистка. Она смогла бы найти себе мужа. Верного, честного, а не предателя, как Станислас. Мужа себе под стать.

Вместо всего этого ее заперли в тюрьме, где герр Вайс может делать с ней что пожелает, где она портит себе зрение, а ее молодость улетучивается. Рабский труд, Ада это понимала, – но все же она шьет, она создает. Модистка. Когда война закончится, если она вообще закончится, Ада опять поедет в Париж. Почему нет? В конце концов, опыта у нее изрядно прибавилось. И она не станет распространяться, откуда этот опыт взялся. Дом Воан. Нужно, чтобы кто-нибудь ее поддержал на первых порах, как Коко Шанель в свое время, тот, кто разглядит ее талант. Modiste extraordinaire[33]. Как назывались те стародавние волшебники, что превращали металл в золото? Алхимики. Она из их числа и занимается тем же. Вот что такое война, ее война. Металл. И она превратит это в золото. Когда-нибудь. Возможно. Она должна надеяться. Ада потеряла любимого человека, родителей, братьев и сестер, своего ребенка, но это ей нельзя потерять.

Она бросилась к ведру, и ее вырвало сухой саднящей желчью. Ей нечего было изрыгать, кроме тоски и горя.

Доковыляла до табуретки. Она в тупике. Если она выйдет отсюда живой, больше никогда и никому не позволит собой помыкать.

Она снова взялась за шитье, склонилась над столом, щурясь, воткнула иголку. Наверху опять закричал ребенок. И у Ады перед глазами сразу возник Томас – его худенькое несчастное личико, над которым вот-вот закроется саквояж священника. Она не могла избавиться от мыслей о нем, ее мальчике, сыночке, брошенном на произвол судьбы. Аде тоже хотелось кричать. Что с вами не так, фрау Вайс? Ваш ребенок страдает, а вам хоть бы что? Его нужно утешить. Или дать укропной воды. Он плакал часами напролет, потом, обессилев, натужно всхлипывал и наконец смолкал. Лучше бы Аду пороли каждый день, чем вынуждали беспомощно слушать, как мучается ребенок. Лучше герр Вайс с его грязной похотью.

Лучше умереть.

Она уставилась на ножницы, пощупала, насколько они остры. Сколько времени понадобится, чтобы истечь кровью? Час? Целый день? Повеситься выйдет быстрее. Сплести веревку – пара пустяков. Она накинет ее вокруг лампочки под потолком. Отодвинет стол, встанет на табуретку и оттолкнет ее. Провод на вид изношенный. Может не выдержать ее веса. Она должна быть уверена, что умрет.

Ада положила ножницы на стол. Этого они добиваются? Чтобы она уработалась до смерти? Или они хотят свести ее с ума? Что произошло с той женщиной, что была здесь до нее? Обезумела от тишины и одиночества? От страха? От криков ребенка? Эти вопли, не вгоняли ли они ее в тоску по собственным детям?

Ада опять поглядела на электрический шнур. С табуретки забралась на стол. Стол зашатался, и Ада пригнулась, удерживая равновесие.

28
Перейти на страницу:
Мир литературы