Шестнадцать - Чиж-Литаш Анна - Страница 26

— Я не хочу, — прохрипела она. — Отпусти.

— Заткнись, — он толкнул ее. Алена упала, довольно сильно ударившись головой о табуретку. Костя схватил ее за воротник и резко дернул — пуговицы вылетели, разбежавшись в разные стороны кухни. Алена поправила бретельку черного кружевного бюстгальтера. Когда он попытался расстегнуть штаны, поняла, что это вовсе не шутка.

— Отпусти меня или я закричу, — сказала она.

— Кричи! Здесь все свои! Может, еще друзья присоединяться, уж больно ты вкусная, — его ладони были потными, оставляли мокрые следы на ее коже.

Резкий удар ногой ему в грудь, второй — прямо в щеку.

— Сучка! — он прижимает ладонь к лицу.

Алена хватает кофту и на коленях ползет в коридор.

У выхода он нагоняет ее и хватает за голень.

— Иди сюда, тварь! Думала, что после этого я тебя отпущу? — он тянет ее за ногу по коридору.

— Помогите! Помогите! — она кричит громко, вкладывая оставшиеся силы в голос. — Карина! — хватается рукой за дверь зала и распахивает ее. — Карина, помоги!

— Ты дебил? Отпусти ее! — Карина в одних трусах выбегает в коридор. Одной рукой она прикрывает грудь, второй — убирает мокрые волосы с лица. — Кирилл, скажи ему, чтобы отпустил ее. Не дожидаясь ответа, разжимает его ладони и наклоняется над Аленой.

— Ты как?

Алена молча смотрит на свою обнаженную подругу.

— Синичкина, не молчи!

Девушка отползает назад, продолжая сжимать в руках свои вещи. Быстро встает, не сводя глаз с подруги, хватает ботинки, пальто и ногой толкает дверь квартиры. Не оборачиваясь, бежит по лестнице вниз: пятый, четвертый, третий … номера этажей мелькают в полумраке. Она бежит босиком, в разорванной рубашке. Ветер забирается под кожу. Ее знобит, трясет, она слышит стук своих зубов, но продолжает бежать. В голове лишь одна мысль — не оборачиваться, не останавливаться.

Она не помнит, сколько бежала босиком по заснеженному тротуару. Опомнилась около школы, спрятавшись под балконом первого этажа старой девятиэтажки — школьной курилки. Дышала так громко, что, казалось, весь район слышит ее хрипы.

— Не плакать! — сквозь зубы прошипела она.

Алена села на бетон, бросила вещи рядом и начала одеваться. Руки не слушались, то и дело роняя ботинок. Она попробовала растереть ноги — бесполезно, холодные. Быстро натянула ботинки. Пытаясь унять дрожь в теле, встала и надела пальто, тщательно застегнув его на все пуговицы.

Ей по-прежнему было холодно. Алена нащупала в кармане пачку сигарет и зажигалку, которые забыла отдать Карине. Присев на корточки, закурила. На улице тихо. В метрах ста от нее дорога. В это время машины были редкими гостями на проезжей части. Алена осматривала двор и дорожку, ведущую к школе — никого. Тишина, лишь треск сигареты нарушал ночной сон.

Она курила жадно, быстро, до горечи во рту. Бросив окурок на землю, снова закурила. Холод стал понемногу отпускать, но озноб будто парализовал тело. Через минут десять она заставила себя выбраться из-под низкого балкона. Достала телефон: без пяти минут двенадцать.

— Беги, Алена, беги, — теплый пар вмести со словами вырвался наружу. И она побежала. Спотыкаясь о сугробы, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, ускоряясь на ровной дороге и замедляясь возле подъездов домов. Она падала и вставала, продолжая бежать. Бежать от теней уходящего дня, от чуждых мыслей, мерзких слов и поступков. Бежать домой.

Добравшись до подъезда своего дома, поднялась на ступеньки и упала на колени.

— Не могу больше, — тихо сказала она. — Не могу, — тихий стон перешел в рыдания. Снег вперемешку со слезами смывал остатки дня. Она аккуратно вытирала воду ладонью, стараясь сохранить макияж.

Спустя десять минут встала. Найдя ключи в кармане, открыла дверь и подошла к лифту. Остальные двадцать шагов до квартиры она молилась, чтобы мама с папой спали. Молилась так громко, что, наверное, ее услышали наверху, так как никто не поднялся с кровати, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Дом погрузился в глубокий сон.

Следующие полчаса Алена смывала невидимую, но столь осязаемую грязь со своей кожи. Даже не подозревая, что мама так и не смогла уснуть этой ночью, а сестра Алеся выбросила рваную рубашку сестры в окно.

Катя вошла в квартиру и несколько секунд прислушивалась к звукам, пытаясь понять, дома ли отец.

Она старалась двигаться бесшумно. Аккуратно поставила сумку на пол. Медленно расстегнула молнии на сапогах и сняла пуховик. Тихо ступала по деревянному полу, обходя проваленные доски, которые издавали жуткий скрип. Дверь. Выключатель. Она в безопасности. Положив сумку на тахту, вернулась и закрыла дверь на защелку.

Села на край дивана и вытянула ноги.

— Убожество, — едва слышно сказала она, разглядывая свою комнату.

Темно-коричневые шкафы ровными колоннами стояли вдоль стены. На некоторых шкафчиках уже давно не было дверей или ручек. За стеклом на нескольких полках стояли статуэтки, куклы с растрепанными волосами и покрытые пылью игрушки. Возле окна жил широкий стол, усыпанный учебниками, тетрадями и журналами. Почетное место в углу комнаты занимала тахта. Она была почти новая, лишь на подлокотниках были небольшие потертости. Ее два года назад для Кати купила мама. Она копила деньги полгода, прятала от отца у подруги. Потом соврала ему, что купила тахту в комиссионке за копейки на премию. До этого Катя спала на кровати, которая досталась ей по наследству то ли от тетки, то ли от бабушки.

Девушка встала и подошла к окну, задернув занавески, начала доставать вещи из сумки. На самом дне в черном пакете была сложена одежда. Она достала кружевное белье и внимательно рассмотрела его со всех сторон. Затем чулки — вверху под резинкой была небольшая затяжка. Катя слегка потянула капрон в стороны.

— Вроде не рвется.

Она сложила бюстгальтер в сумку, а чулки и трусы спрятала под кофту. Затем, взяв ножницы со стола, вспорола шов на дне сумки и достала пакет. Внутри были деньги. Банкноты оказались изрядно помятыми. Катя брала по одной купюре, клала ее на диван и разглаживала ладонью.

— Двадцать пять, — пробормотала она.

Сложив деньги в стопку, достала коробку с носками из шкафа и вытянула со дна носок, который ей связала бабушка еще несколько лет назад. Достав из него стопку купюр, положила к ним деньги, которые лежали на диване, и еще раз пересчитала.

— Триста двадцать долларов, — прошептала она. — Этого должно хватить на второй курс лечения. Скрутив деньги в трубочку, засунула их в носок и вернула на место. Затем осторожно открыла дверь и вышла в коридор. Тишина. Катя прошла в ванну, где быстро приняла душ, постирав белье и чулки, вернулась в комнату и развесила «одежду» на батарее, спрятанной за письменным столом.

Когда забралась под одеяло, громко выдохнула, впервые за вечер почувствовав облегчение.

Катя не знала, сколько времени прошло после того, как уснула: час, три часа или пятнадцать минут.

— Собери мне пожрать!

Она не хотела открывать глаза, хотя точно знала, что это не сон.

— Я кому сказал! Ты что спишь? — он ударил ногой по дивану.

В темноте она не видела его лица, но точно знала каждую морщину, изогнувшуюся возле глаз в этот момент. Катя ненавидела этот запах. Ненавидела так сильно, что каждый раз к горлу подкатывал приступ тошноты, щекотавший язык и отравлявший дыхание. Она терпеть не могла его тон: надменный, властный, жесткий.

Она ненавидела своего отца. Ненавидела так сильно, что готова была взять нож и ударить в спину. В последнее время так часто представляла себе эту сцену, что стало казаться, что она уже сделала это, просто по какой-то причине он остался жив.

— Вставай, дрянь! — он снова ударил ногой, на этот раз задев ее. Катя не реагировала, зажмурила глаза и до боли стиснула зубы.

«Молчи, — раз за разом повторяла она про себя, — только молчи».