Шестнадцать - Чиж-Литаш Анна - Страница 23

Она увидела его силуэт издалека. Он как раз опустился на колени, уткнувшись лбом в крышку гроба. Остановившись на узкой бетонной дорожке, перевела дыхание и вытерла слезы, проступившие от ветра.

— Успела, — пробормотала она и рванула дальше. — Олег! — крикнула Алена, огибая ограды.

Он резко повернул голову, услышав знакомый голос.

— Алена, — на лице появилось подобие улыбки. Он поднялся, продолжая наблюдать, как она бежит к нему.

Через пару секунд ничего уже не чувствовал, кроме тепла. Ему больше не было страшно, потому что появился человек, которому не наплевать на него. На Олега Ковтуна. Падальщика.

Хотелось сбросить эту ужасную одежду, вытереть слезы и кружить Алену на руках среди угрюмых берез и высокомерный дубов, которые устало смотрели на людей посреди поля из каменных плит. Хотелось крепко сжимать ее руку и бежать вперед. Он не мот так быстро придумать, куда они будут держать путь. Это неважно. Главное, сохранить тепло ее ладоней.

Она плакала. Громко, срываясь на стоны. Он не смог найти в себе силы, чтобы дотронуться до ее лица и вытереть слезы, был уверен, что никогда не отмоет грязь со своих рук. Поэтому просто стоял и смотрел, боясь, что Алена может исчезнуть или вовсе оказаться миражом.

— Спасибо, — с силой разжав губы, сказал он.

— Я боялась опоздать.

— Откуда ты узнала?

— Карина позвонила сегодня утром.

— Карина?

— Она не приходила? Я была уверена, что придет, Алена осмотрелась. Никого.

— Время, — поторопил мужчина, подходя к i робу.

— Ты попрощался? — Алена крепко сжала его руку.

Он кивнул.

Гроб опустили, быстро засыпали землей. Олег наблюдал как замерзшие комья песка и глины с грохотом падают на крышку. От каждого звука он вздpaгивал, прикрывал глаза и еще сильней сжимал хрупкую руку Алены. Затем звук стал глуше. А скоро и вовсе слился с тишиной кладбища. Еще десять минут и небольшой холм появился над могилой матери. У них не было венков, лишь две замерзшие гвоздики упали на песочный холм.

— Пойдем отсюда, — Олег сделал шаг вперед, не выпуская Аленину руку.

— А папа?

Он посмотрел на отца, который курил, прислонившись к березе.

— Сам разберется. Пойдем.

И они ушли. Вдвоем. Держась за руки. Такие разные и такие похожие друг на друга.

Спустя час, когда тишина снова вступила в свои права, приказав замолчать даже птицам, на дорожке послышались шаги. Силуэт посетителя был почти неразличим, сумерки съедали детали, оставляя лишь размытый образ. Кто-то подошел к насыпи, которая уже успела покрыться плотным слоем снега. Долго стоял на одном месте, а затем еще столько же сидел рядом на белоснежном ковре, укрывавшем землю.

Десять гвоздик на следующее утро нашел дворник на могиле без креста. Отбросив одну в сторону, он забрал букет и исчез.

— Как ты? — Алена остановилась на углу двухэтажного дома, покосившегося от времени и ветров.

Олег пожал плечами, вглядываясь в темные окна своей квартиры. Она проследила за его взглядом:

— Твоего папы нет дома.

— Его сегодня не будет. Похороны — повод для того, чтобы выпить.

— Тебе не хочется домой? — Алена вглядывалась в его усталое лицо.

— Мне ничего не хочется.

— Может, прогуляемся? — ежась от холода, спросила она.

Олег встретился с ней глазами и улыбнулся:

— Иди домой, ты очень замерзла. Я тоже пойду. Завтра увидимся в школе.

— Ты придешь?

— Да, — он сделал шаг навстречу к ней, но остановился. Хотел попросить Алену не уходить, побыть с ним, разговаривать, пока сумерки не съедят солнце. Мечтал позвать ее в гости, напоить горячим зеленым чаем, а потом вместе устроиться перед телевизором и посмотреть все части фильма «Один дома». Так сильно желал снова взять ее за руку и вдохнуть аромат ее вязаной шапки, что у него закололо в ладонях. — Спасибо тебе огромное за все. Не передать, как ты помогла мне.

— Не за что, — пожала плечами Алена.

Всю дорогу домой она представляла себе Олега, скрутившегося калачиком на старом диване в полутемной квартире.

Звонок звенел громко и назойливо. Бросив сумку на подоконник, Алена прикрыла уши ладонями. Ночь не подарила ей сон. Часами она перекатывалась с боку на бок, то набрасывая одеяло, то раскрываясь от внезапного приступа жара. Она еще никогда не встречалась со смертью. С бабушкой они часто бывали на кладбище, как говорила мама — проведывали дедушку. Там ей было спокойно, а чувство страха смерти оставалось непознанным. Она могла одна гулять среди обшарпанных оград, ступая по узким, поросшим жесткой травой, тропинкам. Алена с любопытством разглядывала фотографии людей на памятниках.

Вчера было иначе. Это реальная смерть, а не просто фотография на камне. Это была мама ее друга, которую она иногда встречала возле магазина или на дорожке, ведущей к школе. Дедушку Алену не знала. Не видела его морщинки под глазами от улыбки: бабушка говорила, что он все время улыбался. Не знала, как он пахнет и насколько громкий у него смех. Все, что ей было известно, — это портрет, стоженный из бабушкиных и маминых рассказов. Поэтому его смерть была чем-то нереальным, историей из фильма, картинками из книги.

Маму Олега она помнила живой. Ее терпкий запах пота и алкоголя туманные глаза, в которых редко загорался огонь, сутулую спину, согнувшуюся под бременем ненужней жизни. От ветра и алкоголя ее кожа всегда была сухой и красной. Алене казалось, что, если провести по ней ладонью, то можно пораниться.

Она не испытывала к ней жалости, сострадания. Ее смерть стала для нее ужасом, концом света. Впервые осознала, что жизнь человека может закончиться, как день, как лето. Разница лишь в том, что на смену осени и весне снова придет жара, а день, сменившись ночью, опять вдохнет жизнь в города. И все снова побегут по кругу. Все, кроме мамы Ковтуна, и тех, чью жизнь беспощадно забрала ночь.

— Синичкина, не спи! — Таня подкралась сзади и хлопнула ее рукой по попе. — Пошли, твоя любимая алгебра начинается.

Алена бросила усталый взгляд на белокурую подругу, чьи глаза излучали столько света, что могли осветить все школьные коридоры.

— Чего вы все такие тухлые? — Таня, выпрямив спину и вздернув подбородок, вышагивала по коридору.

Алена отмахнулась. Таня остановилась и резко повернулась к ней.

— Это все из-за Ковтуна? Точнее, из-за его мамы?

— Есть немного.

— Что вы все с ума сошли из-за ее смерти! — Таня тяжело дышала. Ее белоснежная кожа наливалась краской. — Да, грустно! Да, тяжело! Бедный, несчастный Ковтун! Честно, мне тоже немного его жалко. Совсем чуть-чуть. Настолько чуть-чуть, что смерть его мамы равноценна смерти вон того голубя за окном, — он ткнула пальцем в запотевшее окно.

Алена хотела выразить протест, возмутиться, наброситься на нее. В эту секунду ей управляли эмоции, с которыми она не могла справиться. Еще немного — и ее тело разлетится на тысячи осколков. Таня не дала ей сказать.

— Почему вы его жалеете? Ладно, ты, страдалица! Но Карина? Она то куда лезет?!

Алена пошла по коридору. Таня за ней.

— Стой! Я не договорила! — она схватила Алену за рукав и развернула к себе. — А ты знаешь, сколько по всему миру за день умирает детей? Или взрослых? Нормальных взрослых, а не такое отрепье, как мамаша Ковтуна! Почему вы не страдаете и не убиваетесь по ним? Не льете слезы? Не посылаете им письма сочувствия? Не приходите на похороны? — Таня не могла остановиться, из нее сочился яд. Каждое слово разрушало ее, делало больно, но она продолжала говорить, как заводная кукла, у которой сломался механизм, и она повторяет одни и те же слова, нервно размахивая руками.

— Да что с тобой?! — завизжала Алена. — Ты достала уже! Откуда в тебе это все? Откуда? — Алена схватила ее за воротник. — Что тебя так злит? Что не поделила с Ковтуном? Стой! Можешь не отвечать, я знаю!