Шестнадцать - Чиж-Литаш Анна - Страница 20

Алена говорила о правилах игры, которые все знали наизусть, что участвовала в ней, хотя и не хотела. Не решилась рассказать ему о том, что делала Таня по вечерам в подъезде, чтобы получить новые джинсы. А еще о том, чем занималась Катя, чтобы заработать деньги на лечение мамы. Алена умолчала и о себе — она не была с парнями, даже никогда не целовалась. И ей было очень стыдно. Только вот за что именно, сама не понимала.

Ленька слушал ее внимательно, ни разу не перебив. Ноги замерзли, а руки превратились в камень. Но он сидел и слушал, не позволив себе даже сдвинуться с места.

— Переезжай к нам! — спустя минуту после того, как Алена замолчала, сказал он.

— Ты серьезно? — она ухмыльнулась. — Как ты это представляешь?

— Очень просто! — он встал со скамейки и начал прыгать на месте. — Едешь в Минск, собираешь сумки, пишешь заявление о переводе в другую школу и все. Приезжаешь и сидишь со мной за одной партой!

Алена слушала Леньку и улыбалась. Ресницы покрылись инеем, а щеки напоминали два спелых яблока.

— У тебя все так просто! А как же родители?

— Вот проблема! Поживешь у бабушки. Уверен, она будет счастлива! А потом вернешься в столицу поступать в университет.

Алена представила, как собирается в школу, причесываясь перед бабушкиным трюмо. Садится за круглый стол, застеленный скатертью, и кушает горячие блины. Видела, как бежит по каменной дорожке, открывает калитку, которая издает протяжный скрип, и скрывается в зарослях узкого переулка. На углу улицы встречает Валю с Таней, затем к ним присоединяется Ленька, который тащит на плечах увесистый рюкзак. На следующем перекрестке они обнимают Сашу, Вику и Инну. Дорога до школы короткая, но за этот путь они успевают прожить маленькую жизнь, в которой есть место только смеху, любви и заботе.

Катя сидела на краю больничной койки и не сводила глаз с маминых рук. Сухие и одновременно мягкие, покрытые тонкой сеточкой вен. Ногти коротко обрезаны. Подушечки пальцев шероховаты от воды. Девушка положила ладонь сверху и сильно зажмурила глаза, не давая слезам дождем упасть на щеки.

Татьяна Николаевна приоткрыла веки. Взгляд был уставшим. Катя еще сильнее сжала мамину руку.

— Прости меня, — сказала она.

Соленая вода смочила ее губы.

Женщина посмотрела на дочь. Опершись на локти, она подтянула ноги и села на кровати. Было видно, что каждое движение причиняет дискомфорт.

— Мама, прости меня, — она не поднимала глаз, продолжая рассматривать грязные ботинки.

Татьяна Николаевна помотала головой.

— Это я должна просить у тебя прощения, — она говорила тихо, словно не было сил даже повысить голос.

Катя спрыгнула с кровати и встала на колени, продолжая держать маму за руку.

— Мама, я хотела помочь! Мне так стыдно, — она говорила сбивчиво, быстро, повторяя одни и те же слова. — Я не знала, как это сделать… А тут мне рассказали… Я не хотела, чтобы так вышло, — она уронила голову на постель и, вцепившись зубами в простынь, зарыдала.

Татьяна Николаевна положила ладонь на голову дочери и ласково погладила. Они не знали, сколько прошло времени. Час, два или десять минут. Больше никто не проронил ни слова. Лишь шелест волос нарушал тишину.

— Что это? — Катя взяла в руки лист бумаги и быстро просмотрела.

Доктор, сложив руки на груди, будто готовясь к нападению, начал говорить. Он долго объяснял симптомы болезни, что-то говорил о больших шансах на выздоровление, срочной покупке лекарств и много чего еще, что Катя пропустила мимо ушей.

— А в больнице нет лекарств? — она теребила лист, пытаясь унять дрожь в теле.

— Этих нет, — его голос был спокойным, даже черствым, как корки хлеба, которые Катя бросала птицам на подоконник. В этом голосе не было жизни, не было сочувствия. И поддержки тоже не было. Ей на мгновенье показалось, что кто-то просто включил запись на магнитофоне, а незнакомый мужчина лишь открывает рот.

— Как срочно нужно купить лекарства?

— Чем быстрее, тем лучше.

— Сколько дней? Один? Семь? Тридцать? — крик эхом разлетелся по узкому коридору.

— Неделя. Максимум, — чуть мягче сказал он. — Она здесь уже неделю. Если бы вы пришли раньше, мы бы уже смогли начать лечение.

— Я не могла прийти, — оскалилась Катя. — Значит, неделя. Это цены? — она указала на цифры.

— Да.

— Увидимся через неделю, — бросила она на ходу. Дойдя до поворота, остановилась. Доктор не сдвинулся с места.

— Нам в школе говорили, что мы живем в социальном государстве, которое должно заботиться о нас. Тогда почему в больнице нет лекарств, чтобы вылечить мою маму!? — она сделала глубокий вдох, давясь слезами. — Неужели государству не интересно, где шестнадцатилетняя школьница возьмет такие деньги? Не интересно? Очень жаль! Потому что это весьма веселая история с очевидным финалом, — сказала и скрылась за углом.

Холодный ветер больно ударил ее по лицу. Катя замотала головой, прогоняя его прочь. Добежала до ближайшей скамейки, покрытой слоем снега, и рухнула на нее. Достав из кармана мятую пачку сигарет, закурила. Дым и холод обжигали горло, но она продолжала жадно затягиваться. В руке был зажат лист. Развернув его, снова изучила цены.

Докуривала на бегу, догоняя сонный автобус номер девяносто шесть с картонной вывеской сбоку «Зеленый луг 6 — Ангарская».

— До Шабанов идет? Прямо до кольцевой? — спросила Катя у женщины в рыжей меховой шапке перед тем как запрыгнуть в автобус.

Днем в магазине людей немного. Несколько скучающих женщин прогуливаются между рядами пестрой одежды, заполнившей все вокруг. Обтряхнув ноги от снега, Катя заходит вовнутрь.

— Добрый день, — девушка лет двадцати пяти приветливо улыбается. — Я могу вам помочь?

— Я сама, — буркнула Катя и быстрым шагом направилась к дальним стеллажам с одеждой. Несколько минут делала вид, что внимательно изучает ассортимент. Повесив рубашку на руку, ищет примерочную.

— В конце зала и направо, — подсказывает продавец.

— Отлично, — шепчет она и исчезает из вида.

Скрывшись за шторой, небрежно бросает рубашку на скамейку и открывает рюкзак. Два учебника, тетради, пенал, на самом дне — пакет с одеждой. Катя медленно достает вещи: черные капроновые чулки, кружевной бюстгальтер и стринги.

Отражение: черные густые длинные волосы; бледная мраморная кожа, алые губы и карие глаза. Черный застиранный свитер прячет крепкое тело, темные джинсы подчеркивают длинные ноги и широкие бедра. Катя встает перед зеркалом и стягивает одежду. Оставшись голой, внимательно изучает тело. Проводит рукой по большой груди, ладонью сжимает ягодицы, затем поворачивается спиной, в полразворота разглядывая себя в зеркало. На бедре — темно-синие пятна. Под грудью — небольшая царапина. На ягодицах тоже. Убрав волосы от лица, изучает ярко-синее пятно на шее — синяк не сходит уже неделю.

Девушка прикусывает губу, мысленно проклиная себя за жалость.

— Красивая… вроде, — шепчет она, все ближе наклоняясь к зеркалу. Затем начинает тереть руками тело. До красноты. Алые полосы проявляются мгновенно. Ей больно, но она не останавливается.

Спустя несколько минут успокаивается и начинает одеваться. Сначала белье, потом достает из сумки резиновые перчатки и аккуратно натягивает чулки — дорогие. Нервная улыбка касается ее губ, когда смотрит на отражение в зеркале.

— Красивая.

Пять часов вечера. Быстро натягивает джинсы, свитер, зашнуровывает ботинки. Достает из рюкзака косметичку, ловкими движениями красит ресницы и пудрит лицо, замазывая подростковые прыщи и черные точки. Расческа бежит по черным сбившимся локонам.

Катя выходит из примерочной, направляясь к стойке с продавцом, за которой стоит улыбающаяся девушка.

— Не подошла, — Катя бросает рубашку на стол и выходит из магазина. Она прячет лицо от снега и ветра: боится испортить макияж.