Укрощение строптивого Дракона - Мишечкина Мальвазия - Страница 7

Устала уже очень за целый долгий день на лошади, поэтому хочу только спать после сытного ужина.

Постелила на более-менее чистый, недавно вымытый, пол оба одеяла из шерсти здешних одногорбых верблюдов, сначала тщательно вытряхнув их от пыли в широко раскрытое окно на головы все еще толпящихся во дворе работников каравана.

Одеяла забрала у служанок, справедливо рассудив, что они своей верхней одеждой смогут прикрыться на кроватях, а мне желательно свою будущую постель помягче устроить, чтобы выспаться получше.

Забрала себе еще одну пухлую перьевую подушку, ее выбивать от пыли можно бесконечно долго, поэтому стукнула пару раз за окном и накрыла ее своим личным чистым полотенцем, чтобы поменьше дышать всякой хренью внутри ее.

Здесь про клещей-сапрофитов еще очень долго никому ничего известно не будет, нет никакого смысла объяснять и переживать, что такое именно я сейчас делаю.

Вот так, сходив в кусты около постоялого двора, когда он уже оказался хорошо виден, заранее перед ночлегом и стараясь лишнего не пить, я растянулась на паре одеял прямо под оставшимся открытым окном, чтобы получить максимально возможную в данных исторических реалиях вентиляцию с охлаждением.

А то искать свободный куст вокруг переполненного постоялого двора можно бесконечно долго, потому что в местные нужники лишний раз по возможности заходить вообще никогда не стоит.

Особенно мне с моим чутким носом и высоким воображением.

Точно не стоит, когда куча мужиков с постоянным, хроническим несварением желудков оккупирует эти самые нужники с вечера до утра.

Ну, еще все кусты в округе минируют самым непритязательным образом в темноте, так же стараясь не светить лицами под светом лун.

Служанки пожаловались друг другу очень тихим шепотом на мою твердую жизненную позицию, чтобы не спать в полной темноте и при сильно повышенной духоте. Как привыкли они сами за свою немудреную жизнь, сходили по очереди на горшок, заставив меня брезгливо морщиться несколько минут, выставили его в коридор для выноса местной прислугой, потом быстро разлеглись по кроватям.

«Когда в ночи немного посвежеет, а обе луны переберутся на нашу сторону, ставни все же можно прикрыть!» – я кладу свою саблю-палаш под рукой, чтобы не вставать самой потом.

Дома здесь строят и размещают в них окна тоже только так, чтобы меньше времени из них были видны обе Луны. Ни справа, ни слева в окна не заглядывали, проходили именно над коньком крыши.

А дотянуться и прикрыть ставни я смогу даже во время своего глубокого сна.

Затихли все служанки, как мышки, вскоре дружно засопели, но без храпа даже, отучены уже от такого дела старательной службой при графине.

Когда приходится спать при ней по очереди, только сегодня графиня Цецилия довольно наивно надеется все же затащить графа в свою постель.

Или сама его так неотвратимо навестить для выполнения супружеского долга, раз уж их комнаты близко оказались, поэтому всех служанок отослала от себя прочь.

Не то, чтобы здесь как-то положено обращать внимание благородному сословию при интимных делах на безмолвную прислугу.

Совсем наоборот, она должна прислуживать все время, подавать воду, обмывать рабочие части тел перед соитием и после него, и все такое прочее старательно выполнять с абсолютно неподвижным лицом.

Никак не показывать свое отношение к стоящим органам, быть незаметной и полностью безмолвной.

Отношение примерно такое же к прислуге у благородного сословия, как к той же собаке или корове.

Но граф постоянно старается найти любой предлог, чтобы избежать выполнения супружеских обязанностей при совместном возлежании на ложе. Вот сослался недавно на то, что та же Вилия слишком громко сопит, похрапывает просто и отвлекает его своим присутствием, поэтому у него ничего не получилось с супругой.

Примерно в трех случаях из пяти, как можно очень легко прочитать по утру на крайне недовольном лице графини, не получается у графа.

Вилия получила хорошую трепку от хозяйки, только та сама тоже понимает, где-то очень глубоко внутри себя, что дело совсем не в служанке. А в полном нежелании неисправимого графа-кобеля покрывать свою нелюбимую супругу даже минимально положенное местной церковью количество раз.

«Притом, что в комнатенке Старшего над стражей пара сдобных крестьянок уже их ждет для дела приятного, наверняка, – усмехаюсь я, выжимая быстро свою дождевую шляпу, пока дождь притих. – Гонцы, предупреждающие появление каравана нашего светлого графа, наверняка, донесли до хозяина постоялого двора его желание порезвиться с местными девками за какое-то небольшое серебро. Поэтому охраняющие комнаты дружинники тоже пожмут плечами, ни за что не расскажут графине, где ее супруг сейчас находится, в какой именно комнате ночует его приятель и верный помощник она тоже не знает. Так что если они особо громко там радоваться с девками не станут, то не найти никак бедняжке своего муженька!».

«Даже если сама найдет по любовному шуму, никто ей дверь не откроет, как бы она не стучалась, – и такое развитие сюжета тоже хорошо понимаю я. – А утром муженек ответит с самой наглой мордой, что караулы и сторожевые посты всю ночь без конца проверял, как самый правильный воинский начальник!»

«Да, постоянно служить при графине – тот еще непроходимый геморрой, просто даже слова благодарности не дождешься от замученной своей патологической ревностью полусумасшедшей дуры, – отчетливо понимаю я, снова пришпоривая Гнедку. – Но помочь ей вообще невозможно, перевоспитать гулену-графа тоже никак не получится, остается только всем невольным свидетелям его любовных похождений постоянно делать по любому такому поводу рожу кирпичом».

Что очень приветствуется самим графом и Старшим над дружиной.

Никак не помогая графине, которая сама постоянно храпит влет, как станковый пулемет, но другим даже всхлипнуть при себе не разрешает из-за своего крайне нервического состояния.

Все мы оказались очень уставшие за долгий день пути с раннего утра и почти до заката.

Я бы сказала по земному времени, с пяти часов утра и до семи вечера на ногах, с единственным перерывом на пару часов на обед. Который я сначала хорошо, хоть сидя, охраняла графиню в таверне, лениво ковыряющуюся в жареном боку поросенка из-за постоянного отсутствия аппетита, потом провожала ее со служанкой в местный туалет, где она, слава богам, пробыла не так долго, как обычно. Потом охраняла ее всегда беспокойный сон в карете, пока служанки заняли места под ней же с теневой стороны.

Ну, там уже все проще получилось, сама графиня не видит, как я несу службу, продолжая храпеть, как паровоз, понятие здесь никому не известное. Поэтому я тоже присела в тенек, настроила себя ментально на ее приглушенный храп и прикорнула на половину местного часа, на примерно наших сорок минут.

Не выспалась, конечно, полностью, но хоть освежила голову, а меня саму перестало клонить постоянно в сон.

Зато, когда храп внезапно прекратился, уже оказалась готова и встретила срочно выбравшуюся под куст графиню со служанкой с доброй улыбкой, делая вид, что невероятно бдительно наблюдаю за возможными врагами вокруг ее кареты.

«Тоже уже реально привыкаю к местной жизни, обретаю способность спать сидя и реагировать на внешние раздражители, типа того же храпа», – понимаю я про свою вживаемость в образ бравой охранницы, настоящей такой воительницы.

Короче, вымоталась еще днем, одна радость, что не пришлось никого утихомиривать из караванщиков, которые уже хорошо понимают, как благородные господа и госпожи ценят свои личные минуты сна.

И что готовы за его нарушение приказать мне, если простые мужики расшумятся вдруг.

Да, вчера было парилово и пекло временами просто адски в предгорьях, а вот сегодня все трясутся от холода, кроме, конечно, самого господина светлого графа, его светлости Альгарда тон Квитунга Четырнадцатого, его считарей, прочих помощников и личного мага Альфириума с парой своих приближенных служек.