По следам мистера Волка (СИ) - Кофей Ева - Страница 7

Он валится в кресло, вытягивает ноги и с удовольствием прикрывает тяжёлые веки.

— Разуться, — отвечает Герберт мрачно. — Для начала, просто разуться. Хотя бы. Элис! — зовёт её вновь. — Ты не говорила, что за тобой придёт вся родня.

Она, мрачная, застывает на пороге, сложив руки на груди и поджав губы, обдумывая ответ.

— Замок призвал его, — тянет заунывно, — ваши предки клялись так же, как и его предки, поэтому в обозначенных рамках, он имеет больше отношения к вам, чем ко мне. И только вам решать, что с ним делать. Это. Не должно. Учитываться. В моём. Испытательном. Сроке!

Герберт вздыхает. Хотел бы настоять на обратном, чтобы в итоге выставить вон их обоих, да было бы несправедливо.

— Хорошо, ступай… А, нет, хотя задержись, — и кивком указывает ей на грязь на полу. — Я… к себе поднимусь пока. После всё обсудим. Проследи тут… за всем.

В глазах плывёт, ему лучше постараться поспать ещё пару часов, прежде чем он отправится на место преступления. Хорошо бы взглянуть, что там и как… На всякий случай.

— Молока? — тянет Элис.

— Нет, — отвечает он хрипло. — От простуды мне что-нибудь сделай…

— Да, господин, — кивает она, на что Курт усмехается недобро.

Герберт, уже почти скрывшись за поворотом коридора, возвращается и за локоть притягивает Элис к себе, выводя её из кухни, чтобы новый гость их не слышал.

— Ты его хорошо знаешь, всё нормально, я точно могу уйти? Просто не хочу разбираться с ним прямо сейчас.

Сказать бы «не могу», да гордость не позволяет.

— Вообще, он вор, — хмурится она, — и бывает шумным, но… У вас ведь и брать нечего.

— Ах ты… маленькая… — он напряжённо подбирает слово, не желая её обидеть и одновременно стремясь ударить словами в ответ.

Впрочем, вряд ли она намеренно пыталась его задеть…

Герберт выдыхает.

— Вор? Не нравится мне это… А ещё родственники у вас есть?

— Нет, к вашей радости, мы с кузеном единственные в наших семьях, кто пережил лихорадку шесть лет назад.

Раздражение с Герберта как рукой снимает. Тут уж неуместно язвить или… радоваться?

— Ох, — устало трёт он шею, прикрывая глаза, — милая, ты прям… в угол меня загоняешь.

— С вами всё в порядке? — оглядывает она его. — Переживаете? Когда здесь рылись джентльмены из стражей, у меня создалось впечатление, что они намеривались обвинить вас в любом случае.

— Это странно, — отзывается он тихо, задумчиво. — То есть, понятно, что я попал под подозрение. Но чем и кому я мешаю… Впрочем, мне тоже так показалось. Но ты, — сверкает его взгляд, — не забивай себе голову.

Она кивает. Это звучит как само собой разумеющееся замечание мужчины девушке, да к тому же, прислуге.

— Я сделаю вам чая с красным перцем, здесь завалялся.

— Сделай… И не лезь куда не следует, а то и правда зашибёт кто-нибудь. Жалко, — добавляет он вдруг, — тебя будет…

— Мне не нравится этот город, в моём погода была гораздо лучше, — с улыбкой рассказывает она, принимаясь растапливать печь, — но люди такие же. Так что…

Это почему-то вызывает у него интерес, и Герберт не спешит уходить.

— А какие здесь, по-твоему, люди?

— Нормальные, — фыркает она, — я же говорю, такие же, как везде. Люди как люди. Так что я ничего хорошего и не жду.

— И при этом — нормально, значит? — усмехается он. — И я тогда нормальный, по-твоему?

— Ага, — она разжигает, пачкая запястье в саже и хмурясь. — Да. Кажется.

Герберт смеётся и тут же закашливается, складываясь пополам.

— Ничего, ничего страшного, — говорит то ли на её слова, то ли о своём состоянии. — Пойду…

Но в дверях появляется Курт, он подпрыгивает на месте и кричит:

— Шлюха и сапожник! Ой! А вы пробовали кофе? Дура!

— Он ещё и больной у тебя? — интересуется Герберт у Элис, не понимая уже ничего. — Или он пьян?

— Да, — отряхивает она подол фартука и поднимает на него свои большие, красивые, салатовые глаза. — Конечно.

— Что, конечно? Он ещё и пьяница у тебя? — Герберт недовольно цокает.

— Не у меня.

— Мы сквозь огонь и воду прошли, сестр… — у него внезапно дёргается голова так, что хрустит шея.

— Ну вот, — подытоживает Элис.

— Эм… Мм, — Герберт вздыхает. — Давай запрём его пока где-нибудь? Мне тревожно оставлять вас наедине, а я хочу отдохнуть и ни о чём не думать.

— Он просто иногда грязно выражается и дёргается, идите, я скоро принесу вам чай. Что желаете на завтрак? Мне лучше знать заранее.

Курт в этот момент, проходя мимо, шлёпает Герберта по заднице.

И Герберт, несмотря ни на что, всё ж таки прикладывает его об стену.

— Овсянку, — шипит, отвечая Элис, не отвлекаясь от того, кого прижимает к стене, оторвав от пола, одной рукой.

И Курт начинает орать и дёргаться. Громко. И визгливо.

Герберт не отпускает, лишь оборачивается к Элис и смотрит недоумённо.

— Я ничего такого ему не сделал… Что за истеричка?

Она сосредоточенно перебирает какие-то травы в мешочках, нахмурив светлые бровки.

— Мистер Оуэн, пожалуйста, не отвлекайте меня! Вы не видите? Я работаю.

— Работаешь? — удивляется он, и слегка, правда, совсем слегка, ещё раз для верности ударяет Курта об стену, прежде чем отпустить. — И как я вообще могу тебя отвлекать от работы, скажи на милость? Разве ты не должна… Ай, ну да бог с вами, — машет он рукой.

— Враг! — верещит Курт, словно чайка, которую убивают.

И уже спустя секунду, поправив волосы и встряхнув головой, добавляет:

— Псих!

Герберт хмыкает, резко притягивает его к себе за ворот и пристально вглядывается в глаза.

— Ты в моём доме, — говорит вкрадчиво. — Я не потерплю к себе такого отношения. Поэтому либо впредь держи себя в руках, либо как пёс, сиди под крыльцом. Я понятно выражаюсь?

— Найди способ отпустить меня, иначе я тебя и снаружи достану! А Элис… Можешь её, конечно, тоже оставить, но она… воровка!

Герберт отступает от него и выгибает бровь, бросая на Элис быстрый, сверкающий взгляд.

— Да ну? А о тебе она сказала то же самое.

— Это не считается, — не отрывается Элис от своего дела.

— Считается! А ты что… сдаёшь меня какому-то… ему?

— Кажется, он спросил, — тянет она почти лениво, будто с дитём малым разговаривает, — я не могу соврать своему господину, это плохое начало рабочих отношений.

— А что именно не считается? — интересуется Герберт с живым любопытством. — Я вас никому не сдам, если что вдруг. Поэтому можете рассказать.

Элис набирает в грудь воздуха и оборачивается к нему, переминая в пальцах край сероватого фартука.

— Ну… В общем… Я знаю, что это плохо, но однажды…

— Да, давай, пусть он знает, какова твоя суть!

— Один дедушка как-то пнул его. Мы были д-детьми. И я… ну… украла у него… несколько яблочек.

Герберт трёт переносицу, хмурясь, закрыв глаза, и одновременно с этим как-то болезненно улыбаясь.

— Несколько яблочек… — звучит сдавленно.

Конечно, как для девушки и служанки у Элис поведение далеко не положительное. Сомнительная она барышня, позволяет себе многое, ведёт себя, хотя и старается, но… своеобразно. Однако…

Герберт не выдерживает и смеётся в голос, вздрагивая от головной боли, что со смехом вгоняет в его висок будто ржавый гвоздь.

— Яблочко она украла. Как не стыдно? — тянет он деланно строго, что, впрочем, совершенно портит нахлынувшая весёлость. — А ты, а этот, — передумав обращаться к нему, кивком указывает он Элис на Курта, — он то что украл?

Она опускает глаза вниз, шаркает ножкой и перечисляет сосредоточенно:

— Коня, невесту градоначальника одного… Бакалейную лавку ещё с дружками… Колбаса у нас всё равно вся испортилась. Плохая была колбаса.

— Девка! — рычит Курт.

— Часы у одного джентльмена, скатерть, туфельки дорогие… Ээ… Мачете ещё помню. Ржавое.

— Мм, ясно, — роняет Герберт спустя минуту. — А невесту куда потом дел?

— Так её выкупили, — ухмыляется Курт, — я ей, понравился, кстати. Плакала!