Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь - Чемберлен Диана - Страница 28

– Привет, Молли! – сказал он, кивнув на узкую свободную полосу кровати, и я присела – осторожно.

Как-то раз, пару лет назад, я умудрилась плюхнуться прямо на его мочеприемник, устроив жуткий беспорядок, с уборкой которого пришлось мучиться Расселлу.

– Как вы развлекались с бабулей? – спросил он.

– Хорошо, – ответила я. – Посмотрели запись с Дорианной и кино. – Я не стала упоминать о записи его танца, но спросила: – А как закончилась история Дорианны?

– Великолепно, – ответил он. – Она стала искусной притворщицей. Таковы зачастую стеснительные дети, а все потому, во‑первых, что слишком много воображают себе. Какое кино вы смотрели?

– «Окно во двор».

– Ах, отличный фильм! Мне нравилось его смотреть, ведь герой Джимми Стюарта там тоже привязан к инвалидному креслу. По крайней мере отчасти. Однако травма не сделала его беспомощным.

– Точно, – признала я.

– К тому же Хичкок там весьма мудро подмечает семейные ценности. – Папа приподнял брови. – И безусловно, оригинален феминистский ракурс героини Грейс Келли.

Я застонала.

– Твоя критическая разборка так прозаична, что начисто лишает героев и комедийности, и лиричности, – застонав, заявила я.

– Ох, неужели правда? – Он рассмеялся. – Не думаешь ли ты, что твоя мама слегка похожа на нее?

– На кого? На Грейс Келли? – недоверчиво уточнила я, но уловив его мысль, рассмеялась.

Стейси говорила мне, что самой большой эрогенной зоной является мозг. Может, единственным органом сексуальной активности у отца остался именно мозг, и если ему хочется представлять Грейс Келли, глядя на мою маму, то я не собираюсь разрушать его фантазии.

– Немного, – согласилась я и, положив руки на колени, спросила: – Ну а как прошло ваше собрание?

– Собрание было… омолаживающим. – Он улыбнулся.

Он и правда выглядел помолодевшим.

– А с какой стати на него приехали Дженет и Питер с Хелен? – спросила я.

– Видишь ли, – ответил он, – иногда полезно, в целях объективности, учесть мнение посторонних людей.

– Так дядя Тревор отказался от идеи продажи земли? – уточнила я.

– В общем, Тревор по-прежнему продолжает дурить, но не будем думать об этом сейчас. Приляг рядом и спой со мной, ладно? – Он кивнул на мамину половину кровати. – Выбери какую-нибудь благозвучную песню «Иглз» и запевай.

Давненько мы не пели дуэтом. А в детстве делали это часто. Я перелезла через него и плюхнулась на мамину половину кровати.

– Может, давай «Лживые глаза» [23], – предложила я.

– С начала и до конца! – воскликнул он. – Ставлю пять баксов, что ты не помнишь всех слов.

Это была его излюбленная уловка с самого моего детства – он заключал со мной пари на то, что я не смогу что-то сделать, отлично зная, что смогу. Я вдруг опять почувствовала себя восьмилетним ребенком, но сегодня вечером мне хотелось порадовать его, поэтому я не стала спорить.

– Согласна, – сказала я и начала с первого куплета. Мы пропели все три куплета, а на припевах я начинала размахивать в такт руками. Пару раз, правда, я перепутала слова, впрочем, так же, как и он.

– Молодчина! – воскликнул он, когда песня закончилась. – Утром попрошу маму раскошелиться и выдать тебе пятерку.

– Отлично, – сказала я, со счастливым видом глядя прямо в потолок.

Он пребывал в прекрасном настроении, и я поняла, что бабуля беспокоилась зря. Хотелось бы мне, чтобы она увидела его сейчас. Тогда она точно успокоилась бы.

– А что ты думаешь о той девице с лживыми глазами? – спросил папа. – Она ведь бросает мужа ради старого приятеля, но по-прежнему не находит счастья.

– Она шлюха, – попросту констатировала я.

– Гм-м. Не кажется ли тебе, что это немного грубовато? Какие у нее мотивы?

Я задумалась, вспоминая текст песни.

– Ну, она живет со стариком, и руки у него холодны как лед, – ответила я. Потом перекатилась на бок и, шутливо чмокнув его в плечо, воскликнула: – Ну вот, ты опять все испортил! Разобрал любовь по косточкам. Это же всего лишь песня. Разве ты не можешь просто наслаждаться ею, ни о чем не задумываясь?

Повернув голову, он взглянул на меня, и я удивилась, как серьезны его глаза.

– Ты права, малышка Молли, – признал он. – Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на критические разборки. Я постараюсь исправиться.

– Молли, почему ты еще не спишь? – спросила мама, входя в комнату со стопкой сложенных отцовских футболок.

– Мы пели, – сообщила я.

– Да уж слышала. – Открыв верхний ящик комода, она положила туда футболки. – Но теперь тебе пора в свою кроватку, уже первый час ночи.

– Представляешь, Нора, после стольких лет семейной жизни я наконец понял, кого ты мне напоминаешь, – сказал папа.

– И кого же? – закрыв ящик комода и повернувшись к нему, спросила она.

– Грейс Келли, – игриво произнес папа.

Мама рассмеялась. Мягко похлопав его по накрытой одеялом ноге, она заправила за ухо непослушную прядь своих волнистых белокурых волос и вдруг действительно слегка напомнила мне Грейс Келли. Она улыбнулась отцу, и они обменялись особым взглядом, очевидно, забыв о моем присутствии. Мне вообще не следовало видеть этот взгляд.

– Я иду спать, – заявила я, скатываясь с маминой половины кровати. Поднявшись на ноги, я прошла к двери.

– Крепких снов, – произнесла мама таким отстраненным тоном, словно уже перенеслась на другой конец земли.

– Спокойной ночи, солнышко, – произнес папа, не сводя взгляда с маминого лица.

К телефону подошла Сиенна, и меня сразу поразил теноровый тон голоса, сказавшего: «алло». Тембр такого довольно низкого голоса, добавив своей обладательнице несколько лишних лет, напомнил мне голос актрисы Джулии Стайлз [24]. Я подумала об Амалии, вспомнив, что она забеременела мной в двадцать один или в двадцать два года. Мысленно я сейчас разговаривала по телефону с молодой беременной Амалией и испытывала те же смешанные чувства любви и возмущения, которые всегда возникали, когда я думала о собственной биологической матери.

«Смехотворно, – подумала я. – Она же мне совершенно чужой человек. Семнадцатилетняя незнакомка».

– Привет, Сиенна, – ответила я. – Мы с мужем так рады, что вы захотели поговорить с нами. Я знаю, что вы хотели поговорить также с парой других семей и…

– Я уже поговорила с ними, – перебила она. – Не сказала бы, что разговоры получились особо приятными.

Мое настроение слегка улучшилось. Мне отчаянно хотелось спросить, почему же разговоры с другими семьями получились «не особо приятными», чтобы избежать сделанных ими ошибок, но я понимала, что лучше ни о чем не спрашивать.

– Должно быть, очень трудно разговаривать с людьми, когда так много поставлено на карту, – заметила я. – Естественно, я и сама сейчас слегка нервничаю.

Она долго молчала, и я уже испугалась, что она бросила трубку. А потом вдруг осознала, что она плачет.

– Сиенна? – взволнованно спросила я. – С вами все в порядке?

– Да, – всхлипнув, выдавила она.

– Это ужасно трудно, правда?

– Правда.

– Может, хотите поделиться со мной своими чувствами? – Я вдруг вспомнила, как Зоуи советовала во время наших первых разговоров с биологической матерью придерживаться легких нейтральных тем. Говорить о любимых занятиях. Или о погоде. Не погружаться сразу в проблемы усыновления.

Она сопела и хлюпала носом. Я ждала, закусив губу. Голос у нее, возможно, звучный и взрослый, но плач выдал юную девчонку, и я сама расстроилась из-за нее.

– Просто… – начала она, – просто мне хочется убедиться, что я найду для моего ребенка по-настоящему идеальный дом. Из-за этой беременности я пережила столько страхов, но теперь мне необходимо убедиться, что она попадет в хороший дом. В идеальный дом.

«Она…» Так это девочка! Мне не терпелось сообщить это Эйдену.