Грани искушений (СИ) - Лэйр Ария - Страница 3

— Ты сильная, Агнес. Ты справишься. Уильям всегда говорил, что ты умная и справедливая, и точно найдёшь в себе силы, чтобы двигаться вперёд.

На этом месте мне захотелось развернуться и уйти. И тут тётя, со вздохом, почти торжественно, произнесла ещё одно из своих неуместных «утешений»:

— Ты ведь не одна. У тебя есть Дэвид. Он твой муж, он поддержит тебя, милая.

«Какого чёрта? Да он не муж, а холодный, бесчувственный кусок дерьма. Стоит тут рядом, но, по сути, его будто бы и нет — разве это можно назвать поддержкой?». Внутри я сдерживала ярость, но уже чувствовала, как закипаю от гнева.

Он держался как можно дальше, отстранённо, будто бы на мне висел ярлык прокажённой, вся его «близость» была жестокой издёвкой. Его взгляд и не думал касаться меня — он уже говорил с каким-то приятелем, явно поглощённый этим разговором куда больше, чем всем происходящим.

Я больше не могла врать себе, что между нами может быть хоть что-то настоящее.

— О, да конечно, — сказала я тихо, почти шёпотом. Тётя Милдред, не заметив, как меня корёжит изнутри, ещё немного постояла рядом со мной, прежде, чем уйти, продолжая свои сентиментальные речи.

Я снова перевела взгляд на надгробие и не могла поверить, что это действительно конец. Уильям Хантли был мёртв, и всё, что от него осталось, это гроб, покрытый цветами.

Похоронная церемония подходила к завершению, и, когда гроб медленно погружали в землю, воздух словно замер — казалось, что вместе с ним закапывают последние обрывки моей прежней жизни.

Люди стояли полукругом вокруг могилы, молчаливые и сосредоточенные, пока земля неторопливо оседала, закрывая его навсегда. Тяжёлые горсти влажной земли падали с приглушённым стуком, каждый удар словно гвоздь в крышку воспоминаний, которые больше никогда не вернутся.

Лишь когда могильный холм принял свою окончательную форму, окружающие начали медленно отходить, разделившись на небольшие группы.

Я осталась стоять одна, будто прикованная к этому месту, смотря на надгробие, не обращая внимания на потоки дождя, лившегося принизывающими, металлическими струями, равнодушными к моему горю.

И вдруг, тот гнев, что клокотал во мне всю церемонию, словно последний огонь жизни, начал медленно угасать. Вода смывала его, капля за каплей, пока от него не осталась только тусклая искра.

Я опустилась на корточки перед могилой, не обращая внимания на мокрую землю, впитывающуюся в подол моего траурного платья. Ладонь сама собой скользнула по надгробной плите.

Он ушёл. Ушёл навсегда, оставив меня среди обломков надежд и иллюзий, которые теперь казались не более чем детскими фантазиями. Мне некому было сказать это вслух, некому было обратиться, чтобы разделить хоть крупицу моего горя.

— Миссис Эванс, — раздался приглушённый голос позади меня. Я медленно обернулась и увидела Виктора, нашего водителя, стоящего чуть поодаль. На его лице можно было прочитать лёгкое смущение и непонимание. Вероятно, он чувствовал, что должен выразить сочувствие, но не знал, как это сделать.

— Мистер Эванс сказал, что пора ехать, — добавил он с неуверенностью, будто догадывался, насколько его слова сейчас лишены всякого смысла.

Я перевела взгляд на дальний конец дорожки, где, едва различимый сквозь дождь, стоял чёрный автомобиль. Видимо Дэвид уже сидел внутри, его силуэт едва просматривалась через запотевшие окна.

— Я поняла, — ответила я Виктору едва слышно.

Виктор кивнул, молча направляясь к машине, а я осталась стоять перед могилой, глядя в пустоту. Мне нужно было уходить, но я медлила, словно что-то удерживало меня здесь, на этом промокшем клочке земли, у могилы человека, который когда-то был моим единственным настоящим защитником.

Я в последний раз провела пальцами по надгробию. Встав, заметила, что комья грязи прилипли к подолу моего платья. Проведя рукой по ткани, я попыталась отряхнуть их, но лишь сильнее размазала, оставив липкие пятна.

Наконец, сделав последний глубокий вдох, я направилась к машине. Виктор стоял у задней двери, молча открывая её, и, как только я села, передо мной предстал пристальный взгляд Дэвида. Он сидел, его руки были небрежно сцеплены, а глаза — полные упрёка, — тут же скользнули по моему платью.

— Ты долго, — наконец проговорил он с явным раздражением. — И платье всё в грязи. Ты испачкаешь сиденье, — добавил он, чуть откинувшись назад, словно боялся, что я случайно его коснусь.

— Ты хочешь сказать, что я должна была торопиться? — спросила я, на мгновение забыв про приличия. Голос сорвался, но я не остановилась. — Ты ведь даже не удосужился подойти, чтобы… хотя бы просто сказать слова сочувствия.

Он лишь приподнял одну бровь, его глаза сузились, выражая презрительную иронию.

— Гм… Тебе не хватило утешений от присутствующих?

Я откинулась назад, сдерживая клокочущий в груди гнев. Улыбка Дэвида сводила меня с ума — эта тупая насмешка, словно я находилась здесь для его развлечения.

— Знаешь, сейчас я вижу насколько ты гнилой человек, Дэвид. Единственное, что тебя волнует в жизни — это ты сам, — чётко произнесла я, глядя ему прямо в глаза. — Для тебя всё это, просто развлечение? Где границы твоей человечности?!

На его лице мелькнуло нечто, похожее на удивление. Губы чуть приоткрылись, взгляд задержался на мне дольше, чем обычно. Это было почти похоже на то, что он впервые услышал меня по-настоящему. Но только на мгновение.

— И что ты мне хочешь этим сказать? — холодно процедил он, но теперь в его голосе было что-то, похожее на раздражение. — Ты ждёшь от меня жалости?

Меня охватил приступ горького смеха, он сорвался с губ, прежде чем я успела его сдержать.

— Жалости? Да пошёл ты со своей «жалостью». Ты неспособен испытывать это чувство. Ты всё время был занят только собой, своим драгоценным самолюбием. Ты был так слеп, что даже не видел меня, ни разу, ни единого раза! Тебе просто плевать. Ты убивал меня медленно, каждый день, пока я смотрела на тебя, как на идеал.

Его брови чуть нахмурились, но я не дала ему перебить. Мне нужно было выговориться, вылить на него всю ту боль, что годами копилась во мне, съедая меня изнутри.

— Ты вытравил из меня всё. И надежду, и любовь. Ты выжег всё, как мусор. Оставил одну только пустоту! Так что поздравляю тебя. Это конец, — сказала я, с трудом сдерживая слёзы, которые, казалось, готовы были хлынуть в любой момент. — На этот раз — окончательный.

Дэвид молча смотрел на меня, его лицо не выражало ничего, кроме острого недовольства. Он поднял руку и слегка провёл ею по плечу, словно стряхивая невидимую пыль.

— В таком случае больше не трать моё время, — сухо отозвался он, слегка приподнявшись в кресле. — Ты давно уже знаешь, где выход.

Я глубоко вздохнула, чувствуя, как нарастает в груди то самое чувство. Тихое бешенство, что копилось годами, медленно тлея под пеплом молчания. Глядя на этого человека рядом, я не могла понять, как вообще когда-то могла видеть в нём того, за кем готова была идти.

— Знаешь, что всегда говорили люди вокруг, твои друзья и коллеги, Дэвид? «Невинная Агнес», «жертвенная овечка». Так называли меня за глаза. «Слабая, бесполезная игрушка, которая нужна только для вида». Я слепо верила, что они делали это у тебя за спиной. Но признайся, ты ведь сам позволял им это? Ты стоял рядом, слушал и тебе было плевать! Неужели у тебя не возникало мыслей встать на мою защиту хоть раз, хотя бы для вида?

Дэвид слегка нахмурился, но всего на миг. Это было так быстро, что я даже не успела понять, что в его глазах мелькнуло нечто, похожее на… сомнение? Но он тут же выровнял плечи, откинулся назад, положив одну ногу на другую.

— Агнес, — проговорил он спокойно, с лёгким оттенком отеческого снисхождения. — Если ты закончила с этим дешёвым театром, могу напомнить тебе, что ты сама согласилась на все эти условия. Ты сама выбрала быть «овечкой». К чему теперь эта буря негодования?