Другая жизнь. Назад в СССР-2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 4

Командир руку опустил и держал прямо перед собой до тех пор, пока сигарета вдруг не исчезла, а я не опустил ногу, поставив её на землю.

— Э-э-э… Не понял, — сказал старлей. — Это, что он сделал?

— Ногой махнул, — сказал сержант, стоявший сбоку. — Правый маваси. Очень быстрый.

— Не заметил, — удивился старлей. — Видел, как он приподнял колено и как он поставил ногу обратно. Давай ещё!

Старлей достал сигарету и вытянул перед собой руку, отведя её чуть в сторону. Я снова махнул ногой туда-сюда и поставил ногу на асфальт.

— Быстро, — резюмировал командир. — Так может поспаррингуем с ногами?

— Только босиком, — сказал я.

— Согласен. Надеюсь, ты в голову сильно бить не будешь? Ха-ха… Когда и где?

Старлей аж место себе не находил от предвкушения схватки.

— Э-э-э… Так давайте на той же полянке. Там, вроде, чисто. Ребята ещё раз осмотрят, чтобы на стекло не напороться.

— Осмотрим, осмотрим, — зашумели ребята.

— Пошли? — спросил я.

— Ну ка покажи кулаки, — приказал старлей.

Я протянул к нему обе руки с красными от постоянных отжиманий на кулаках суставами.

— Ну-у-у… Это не серьёзно, — он скривился. — Ты занимаешься от силы полгода. Как ты так умудрился растянуться, не понимаю. Специфика организма? На самбо увлекался растяжками? Гипер-подвижность суставов? Отработал самый эффектный удар и, думаешь, — всё? Это, к сожалению не даёт практики боя. Посмотри на мои руки. Я пять лет занимаюсь карате.

Руки старлея и впрямь выглядели устрашающе. У него были набиты все суставы, а не первые два. Рёбра ладоней выглядели как обухи топоров, а на кончиках пальцев имелись мозоли. И не от гитарных струн, как у меня, а от протыкания минимум пятимиллиметровой фанеры.

— Качественные руки! — согласился я. — Трудовые мозоли. Однако… Давайте попробуем. Обещаю сильно не бить.

— О, мля! — удивился старлей. — Хамишь парниша. Хе-хе… Мне такие нравятся, но таких я ем даже не на обед, а на десерт. Ты бы видел, малыш, какие у нас учились ребята. Я доску пятёрку кулаком ломаю, а это, между прочим, семьсот килограммов силы. Мы замеряли на излом. Ты такие ломал?

Я покрутил головой.

— Да, какая разница? — спросил я. — Доска сдачи не даст.

— Хм, — старлей скорчил в недоумении лицо, поджав верхнюю губу нижней. — Настаиваешь?

— Настаиваю, — и я заговорил очень быстро. — Только, если я выиграю нокаутом, мы переходим на самоподготовку, а сержант нам только подсказывает, если мы что не так делаем. Договорились?

— Нокаутом? — выдавил из себя старлей и закашлялся.

— Ну, кхе-кхе, нагле-е-е-ц. Ты смотри на него, сержант! Как он самоуверен! Согласен, конечно! Но если проиграешь, будете на камбузе вечными дежурными. Но здесь спарринговать мы не будем. Не достойно звания советского офицера сие действо производить в форме. Погоны, то, сё… Приходи после ужина в спортзал. Там у нас ринг имеется вот на том квадрате и распишем «пулечку».

Мне не хотелось попадать под его кулаки. Не хотелось, чтобы он попал мне даже по корпусу и даже в перчатках. Нафиг-нафиг. И я просто всандалил ему левый маваси в печень. Прямо под локоть нога зашла. Как и обещал сержанту. Это был любимый удар «предка», стал он любимым и мне. Я качнул туда-сюда маятник и на уклоне вправо, молниеносно выбросил левую ногу. Поначалу никто даже не заметил моего удара, а потом ноги старлея резко подтянулись к его груди и он рухнул на канвас, словно подкошенный. Я бил не шлепком голени, а проникающий подушками поднятых пальцев и ступни. Этот удар я отрабатывал дома на макиваре и на старой папиной рабочей кожаной сумке, набитой опилками и повешенной мной на стену. Становишься так к стене боком, заносишь ногу, разворачиваешь корпус, выносишь бедро и разворачиваешь таз, опираешься на стену руками и всаживаешь в стену ступню.

Вот так я и всадил старлею свою ступню под плавающие рёбра. Не со всей силы, но быстро, резко и глубоко. Я специально, по рекомендации «предка», разрабатывал таз, доворачивая его максимально. А поэтому при постановке опорной ступни в прямой позиции, то есть, носком строго вперёд, бьющая маваси нога разворачивалась практически в позицию «ёко гири» и даже чуть больше. Да и бил я пальцами. Поэтому старлей не правильно оценил дистанцию и принял удар под рёбра. А мне пяти сантиметров хватило, чтобы «проткнуть» ему печень. Командира откачали минут через десять. Но он ещё долго, кроме: «Ох, ни хрена себе», сказать ничего не мог.

Командир не обиделся, но попросил реванша. Я отказался ссылаясь на его раненную печень и мой гуманизм. Дескать, это тоже мой коронный приём, а бить его в печень повторно у меня не «поднимется нога». Чисто из гуманных соображений… Тогда он, паразит, предложил мне поспарринговать с его бойцами. Типа, не в полную силу… Ага! Морпехи и не в полную силу? Ну-ну…

Короче, я отказался категорически. А мой взвод попросил меня, уж если я сам взялся проводить физподготовку, включить туда элементы «ногомашества» и «рукоделия». Ну, что ж, просили — получите. Теперь мы не просто так бегали и ходили, а с махами руками, имитирующими удары бокса, а также удары локтями. Ничего сверхъестественного, но такие упражнения дают сумасшедший эффект. Они учат перемещаться с различными ударами. Через неделю все ребята легко и непринуждённо махали руками и немного ногами.

Ничего необычного на сборах больше не случилось. Я занял третье место по разборке и сборке автомата, отстав от лидера на полсекунды. А в предпоследний день сержанты устроили на берегу мамаево побоище, «столкнув» в рукопашной две школы, нашу и двадцать седьмую. Видимо специально. Почему? Да потому, что общая свалка победителя, естественно, не выявила, и вызвали на поединок взводных.

Против меня вышел тот «вольник», который тоже заборол своего сержанта. И я ему чуть не продул. Боролись по правилам самбо и вольной борьбы, и он меня чуть не «затушил», на песке «мост» делать проблематично. Э-э-э… Делать-то его удобно. Песок ведь, а не камни, но спина почти на песке.

Поэтому я перешёл на бок, а он зацепил мою руку в локте и дожимал. И дожал бы, если бы не Вовка Верёвочников — борец-классик.

— Руку проверни, — крикнул он. — Что ты тянешь?

И я провернул, выскользнул телом, вывернулся и, навалившись на него, завалил и «открутил» сопернику руку. И среди наших прославился. А так бы «опарафинился» на весь оставшийся учебный год и на всю оставшуюся, хе-хе, жизнь.

— Интересно, — сказал предок, когда мы возвращались в лагерь — со мной тоже так же было.

— В смысле, так же? — насторожился я.

— В прямом… Всё, что с тобой было тут в той или иной степени происходило и со мной в моей жизни. Я же из параллельного мира.

— Э-э-э, — задумался и нахмурился я. — Значит, ты знал про этого вольника, про то что он меня за руку тянуть будет и меня не предупредил?

— Ну…

— Я тебе сейчас дам, «ну»! — вызверился я внутренне. — Меня чуть не завалили, а он нукает.

В моей крови ещё кипел адреналин.

— Так, я же знал, что Верёвочников крикнет тебе, хе-хе, — весело так сказал «внутренний голос».

— Вот, ты сука! — обозвал я его и «обиделся».

— Зря ты так обзываешься. Это твоя победа. И немножко Верёвочникова. Делиться нужно. А ты должен был понять, что самбо — не панацея. Что ты мог сделать без куртки? А в жизни часто так случается… Потянул ты за рубашку, и она порвалась. И супротив тебя голодранец.

Я задумался.

— А ведь прав «предок», — подумал я. — Без такого опыта, я бы пожалуй этого бы не понял.

— Ладно, прости за грубость! — попросил я.

— Уже простил! Как на себя можно обижаться, хоть ты и не совсем я?

Строевой конкурс тоже сдали на «нормально». Уже после обеда второго дня мы ходили под песню «Здравствуй небо в облаках»[1], которую, естественно, запевал я. А что? Я запел, ребятам понравилось. Сержанту — тоже. Я просто крикнул на марше:

— Внимание! Песня!

И запел:

— Здравствуй, небо в облаках. Здравствуй, юность в сапогах. Пропади, моя тоска, вот он я, привет, войска. Эх, рельсы-поезда, как я попал сюда?