Другая жизнь. Назад в СССР-2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 26

Потом я спел несколько наших песен по-русски и они были приняты хорошо. Выходили на сцену и гости. Скромничали, но выходили.

— Спасибо, — сказала Тосико. — Мы отлично провели время.

— У тебя хороший голос, — сказала Тиэко. — Но на гитаре ты играешь не важно. Я лучше играю!

— Да⁈ Что же ты не вышла на сцену?

— е привыкла быть в качестве развлекающего, — сказала девушка, хмыкнув.

— О, как⁈ — вскинул я удивлённо брови. — Привыкла, чтобы тебя развлекали?

— Да! — вскинула он горделиво свой подбородок.

— Хм! А вдруг, когда вы полетите обратно, ваш самолёт сядет не в Токио, а на необитаемом острове. Думаешь, там тебя будут развлекать?

— Почему на необитаемый остров? — удивилась Тиэко. — Почему не в Токио?

Я пожал плечами.

— Ну, вдруг самолёт поломается…

— У нас хорошие самолёты, — нахмурилась девушка. — Они не ломаются, не падают в океан и не садятся на необитаемые острова.

— Всё когда-то случается впервые, — высказался я философически.

— Если такое случиться, на острове будет не до развлечений, — буркнула Тиэко. — Можешь ты настроение испортить…

— Как и ты. Вот у меня сейчас совсем нет настроения читать вам книжку.

Тиэко пожала плечами. У меня научилась, что ли?

— Я не просила. У меня своя книжка есть и мне нравится самой читать, а не слушать, как читают другие. Хотя, у тебя неплохо получается. Ты бы, наверное, смог бы тоже мультфильмы озвучивать. Как и Тосико. И стал бы кумиром японской детворы.

По лицу Тиэко промелькнула не расшифрованная мной гримаса.

— Тиэко не нравится Тосико? — подумал я и хотел сказать, что уже переводил и дублировал американские и английские фильмы, но промолчал. Зачем? Кому это интересно? Тиэко? Вряд ли. Как говорил мне «мой внутренний голос», Тиэко интересна только Тиэко. Как и всем остальным японцам. Индивидуализм, однако…

Оно-то, конечно, и в СССР ты никому не нужен. Вернее, никому не интересны твои помыслы и победы, хотя кто-то иногда делает вид, что озабочен твоим будущим и рад победам, но это лишь для проформы. Для «галочки». Но у нас хоть такое внимание присутствует, а в Японии всем на тебя — точно фиолетово.

— Ревнует она тебя, — «послышался» голос «предка».

— Иди ты!

— Точно говорю! Когда вы с Тосико в один микрофон пели, она чуть не лопнула от негодования. Места себе не находила. Я обратил внимание. Ты-то всё принюхивался к её запахам…

— Так от неё пахнет, как от японской жевательной резинки. Так бы и сжевал.

— Во-во… Вот от этого Тиэко и злилась. Знает она эти ухищрения японских девушек. Феромоны. В Японии продаются в специальных магазинах. Искусство обольщения мужчин в Японии развито издревле. А Тосико тебя сегодня захотела «склеить», вот и придумала совместное мероприятие. Как она об тебя бёдрами тёрлась и «нечаянно» трогала.

Меня, когда я вспомнил «случайные», как мне тогда казалось, прикосновения Тосико, словно опалило жаром. Внизу живота стало щекотно.

Консультация с «внутренним голосом» промелькнула молнией и я продолжил нашу пикировку.

— Спасибо, что подсказала, как себя вести. У нас не зазорно свои умения дарить людям и обществу. У вас, судя по твоим репликам, иначе. Вы сразу делитесь на тех, кто развлекает и тех, кто развлекается… А меня под предлогом обучения своему языку, решили использовать, как развлекалочку… Понятно… А раз так, то я развлекать никого не намерен. Спасибо. Раскрыла глаза.

Тиэко нахмурилась, закусила губу, ещё немного постояла и круто развернувшись, ушла.

— Хм! — Хмыкнул я и, пожав плечами, улыбнулся.

Подошла Тосико.

— Когда, приступим к чтению книги?

— Ты знаешь, Тосико, я вдруг вспомнил, что обещал Тиэко партию в бадминтон. Очень некрасиво получилось, что я вдруг забыл. Видимо, твой запах вскружил мне голову и отбил память.

Тосико расширила глаза, заморгала и покраснела.

— Так что, э-э-э… Может ты почитаешь за меня, раз уж мы обещали детям?

— Конечно-конечно, — закивала головой Тосико. — Не стоит расстраивать Тиэко.

— Огромное тебе спасибо, — проговорил я, чуть кивая головой. Так тоже можно было показать свою учтивость.

Тосико вернулась в зал к детям, а я пошёл на пляж, намереваясь встретиться с Тиэко. В конце концов — это она была моим заданием, а не Тосико.

Тиэко сидела под навесом в шезлонге и читала книгу. Я подходил сзади и решил пошутить по-русски. Песок скрадывал шаги и Тиэко вздрогнула, когда мои ладони прикрыли её глаза.

— Сорега даре дато омои масу ка?[11] — спросил я «девчачьим» голосом.

Тиэко аккуратно потрогала мои пальцы своими совсем не «каратекрвскими» пальцами, аккуратно оторвала их от глаз и, прижав к своим губам поцеловала.

— О, как оно, вышло-то, — подумалось мне. — И что дальше делать?

Но Тиэко соскользнула с шезлонга и, стараясь не встречаться со мной взглядом, приблизилась ко мне так близко, что тут же приникла, обвив мою спину своими крепкими руками.

— А теперь бросок через грудь с прогибом от маленькой Тиэко, — представил я. — И мы на песке.

Она могла… Я показывал «суплекс» на её друге Тэкео. И она имитировала этот бросок сама с собой, много раз делая, так называемые, подходы. Ей понравилось, как огромный Тэкео ничего не мог сделать, когда я его перекидывал, а только беспомощно дрыгал ногами. Он дрыгал, а Тиэко смеялась. А теперь могла бы и со мной сотворить кульбит. Я бы поддался, да… Не упирался бы… Но она не стала меня бросать. Она просто прижалась ко мне, как котёнок и заплакала. А я почувствовал, как у меня мгновенно промокла футболка.

— Ну, что-ты? Зачем плакать? Смотри, какая мокрая погода, а ты ещё больше влаги добавляешь. Только, что дождь кончился, а я весь промок.

Моя фраза, естественно, не успокоила её, а наоборот, бесшумные до этого момента всхлипывания, перешли в рыдания. Но ничего не сказать я не мог. Я же не бесчувственный чурбан. Меня трогают девичьи слёзы. Одна уже плакала у меня на груди этим летом. В последнюю нашу ночь у скалы Превальского… Да-а-а…

— Как всё плохо, — вдруг сказала Тиэко и добавила сквозь всхлипы и шмыганье носом. — Как всё безобразно! Я как тряпка! Как медуза! Раскисла! Зачем ты пришёл⁈

Она разомкнула свои руки и стукнула меня по груди, но попала в селезёнку. Селезёнка ёкнула, я ойкнул.

— НУ, ты-ы-ы, — просипел я. — Больно же…

— А мне? — спросила она чуть слышно. — Зачем ты такой?

Я не стал спрашивать «какой», а сказал:

— Я больше не буду…

— Дурак, — сказала она и впервые подняла на меня глаза.

В её узких, словно прищуренных, глазах стояли озёра слёз. И я их выпил, эти озёра, а они снова наполнились. И я снова выпил, а они снова наполнились… И снова, и снова, и снова… Я пил и не напивался, а она начала смеяться, видя мою жаждущую торопливость.

— Сумасшедший! Ты выпьешь меня!

— Выпью, — прошептал я.

— Уже ночь, — прошептала она.

Я огляделся. На песчаном пляже было темно. Над нами висели хмурые тучи.

— Как незаметно, — сказал я шёпотом по-японски.

Меня вдруг осенило и я продолжил в темпе вальса:

— День за днём год пролетает.

Вот уж и март за февралем снегом растаял.

Только вчера мела пурга выли метели.

А за окном уже снега вдруг потемнели.

Да и весна уйдет дождем, новой листвою.

Солнце зальет своим огнем небо седое.

Только слегка взмахнешь рукой, вспомнив случайно,

Как над разбуженной рекой птицы кричали.

Так незаметно день за днем жизнь пролетает.

Вот уж и март за февралем снегом растаял.

Только вчера мела пурга выли метели.

Что же понять давно тогда мы не успели?[12]

Рифмы были кривые, ритм ломался, но мы кружились и кружились. Над нами висело хмурое небо, нам было грустно, но и одновременно грудь щекотала непонятная радость.

Мы не позволили себе излишеств, кроме поцелуев. И это не было только моим решением. Может быть, если бы я настоял, что-нибудь бы и произошло, но нам и так было хорошо настолько, на сколько может быть хорошо двум, не побоюсь этого слова, влюблённым. Я сам удивлялся себе, тому, что моя грудь распахнулась навстречу чувству Тиэко.