Другая жизнь. Назад в СССР-2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 13

У своей палатки я расположился с комфортом. Прямо возле неё стояло толстое дерево, похожее на вяз, но могу запросто ошибаться, вот в его корнях я и устроился, подложив надувастик и ватный спальный мешок. Было жарко, а под деревом продувало. Быстро перекусив консервами «Завтрак туриста», я сладко задремал, но был разбужен на обед, который с удовольствием посетил. Съев, под жалеющими взглядами девчонок, большую миску сайрового супа и две порции консервированных голубцов — девчонки готовились к первым восхождениям и ели мало — я снова завалился в своё «гнездо». Снова наползли тучки, потянуло откуда-то сыростью, и мне пришлось нырнуть в спальник.

— Да и пофиг, — то и дело говорил сам себе я. — Оно мне надо? Первый разряд, или второй… Какая для меня, на хрен, разница. Переподпишет Рубин разряд, да и делов… Кстати, Татьяна и сегодняшнее моё «восхождение» запишет в новую книжку. Оно, хоть и тренировочное было, но в зачёт всё равно идёт. Так что, второй разряд мне обеспечен. И хватит силы на стенке тратить. Я же не за разрядами сюда ехал… А тут вон оно как разворачивается. Хе-хе… Как бы, точно, кто-нибудь ещё из девчонок утешать не пришёл.

И что их вдруг ко мне потянуло? Песни, что ли? Гитара? Да у них и своя есть. И Татьяна играет, и Ирина… И Игорь… Да-а-а… Игоря жалко, кстати… Он ведь в горы собирался. ТИНРО путёвки в альпенлагерь на Памире выкупило. Мама говорила, что Рубин подсуетился. Они каждый год выкупают. Организация богатая, хоть и научники, но и рыбники. У ТИНРО и свои рыбодобывающие суда есть.

Незаметно для себя я уснул и проснулся от шума дождя. Хорошего, такого, ливня. Моё гнездо уже начало заполняться водой, но я успел перенестись, едва ли не волшебным образом, в палатку. Телепортировался, хе-хе, так сказать… Задул шквалистый ветер. Захлопали плохо натянутые палатки.

— Ну вот и посоревновались, — сказал сам себе я.

Топали ноги, гомонили, галдели и хохотали пробегающие мимо моей палатки девчонки, а я снова плюхнулся спиной на надувастик и мне вдруг стало так хорошо, что аж защекотало в кишках.

Вдруг блеснула молния, и тут же прогромыхал гром. Бывало, что молнии били в скалу Пржевальского или в Екатерининскую гряду. Кто-то даже предлагал поставить вместо громоотвода на вершине флагшток. Туда был пологий заход с северо-восточной стороны. Но кто-то флагшток пожалел.

Скала по сравнению с грядой стояла гораздо ниже и молнии в неё били гораздо реже, но я всё-таки выполз из палатки и, раскрыв зонтик, поспешил к скале, скользя подошвами сапог по мокрой траве.

Слава Богу там всё было в порядке. Подхватив свёрнутые фалы и чьё-то снаряжение, перетащил под, пузырящийся на ветру, как парашют, брезентовый тент.

— Не лопнул бы, — подумалось мне. — Тогда всю эту хрень перетащат ко мне.

Я подумал-подумал, посмотрел на почти горизонтальные струи дождя и потащил, то что взял от скалы к себе в палатку. А потом пришёл за остальным снаряжением и перенёс его всё к себе. Увидев мои перемещения, ко мне в палатку ввалились и намокшие девчонки, которые стали стягивать с себя не только «амуницию», но и верхнюю одежду.

Но меня скоро заприметили и под крики: «Ишь охальник!», запихали в мою «квартиру», задёрнув «шторину», и не дав насладиться прекрасными полуобнажёнными натурами. Я тоже намок, а потому, сняв с себя мокрое, даже трусы, хорошенько выжав бельё в «форточку» и повесив его сушится на верёвку, переоделся.

За шторкой продолжались «оргии» с хихиканием, шушуканием и шутками-прибаутками, причём большинство адресовалось мне, типа: да он подглядывает, вон он его глаз торчит.

— Нужны вы мне, — наконец не выдержал я и лучше бы я этого не произносил. Я тут же стал: изменщиком коварным. Кто-то даже возмутился, что я, дескать, заманил к себе девушек, заставил раздеться и издевается.

— Вы там намочите мне полы! — запаниковал я. — Вон уже и подтекает на мою сторону.

— Смотри ка ты, подтекает у него, ха-ха, съюморил кто-то. У нас может тоже, хе-хе, подтекает, ха-ха-ха…

Все девчонки рассмеялись. Юмора я не понял, но он был с явным сексуальным подтекстом.

— Что у вас тут твориться? — вдруг раздался недовольный Татьянин голос. — Что это за стриптиз вы тут устроили? Где Мишка? Здесь?

— Здес! Здесь твой Мишка.

— Не мой, а наш! — отрезала Татьяна.

— На-а-а-ш? Слышите, девоньки.? Он, оказывается, наш! А кто вчера просил его руками, ха-ха, и всем остальным не трогать? Кто смертными карами стращал?

— Дуры, — засмеялась Татьяна. — Он маленький ещё.

— Маленький-маленький, а с виду как большой.

— Ха-ха-ха…

— Бесстыдницы. По одной — девчонки, как девчонки, а вместе соберётесь, так как… Слов нет. Мишка бы живой там.

Я надрывался от смеха.

— Жи-ик… Живой, ха-ха-ха, — еле смог проговорить я.

— Ты одетый? — спросила Татьяна.

— Нет, — ответил я, но она машинально продолжила:

— Тогда я войду!

И все девчонки через мгновенную паузу снова умирали от хохота.

— Тогда мы выйдем, девоньки! Надо выходить. А-ха-ха! Не будем мешать! А-ха-ха!

— Вот дуры! — смеялась и Татьяна.

Меня же вообще скрутила судорога.

— Ты, Мишка, должен извиниться, — сказала Татьяна.

— Перед кем? — сделал я удивлённое лицо.

— Перед Игорем.

— Чего вдруг?

— Ты ему сломал руку в двух местах.

— Если он ещё ко мне полезет, я ему сломаю и ногу. Это свинство, лапать мужику — мужика.

— Ой, да ладно, не преувеличивая! Ну, хамовит Игорь бывает, особенно с теми, кто ему наступает на любимую мозоль. Его любимую «Вершину» ты спел явно лучше, чем он. Вот он и решил немного за твой счёт приподнять свой пошатнувшийся авторитет.

— Тань. Ни перед какими хамами я извиняться не буду. Я его руками не трогал, а пытался вырваться. Вон, кто хочешь из девчонок скажет. Он сам засунул руку за мой пояс и не хотел отпускать. Он что, ко мне претензии имеет? Может заявление в милицию напишет, что я ему руку сломал? Тогда я обвиню его в сексуальных домогательствах. Мне ещё, между прочим, восемнадцати лет нет.

— Каких-каких домогательствах? — захлопала ресницами Татьяна.

— В сексуальных. И ты почему за него заступаешься? Он вас кинул, а ты за него?

— Нам тебя не хватает, чтобы Находкинцев побить. А он требует от тебя хотя бы извинений.

— Да, хрен ему, а не извинения. Пусть вести себя научится. Вы для него даже не пресмыкающиеся, а жучки-паучки. Он на вас как на козявок смотрит. Тоже мне — альпинист. А все остальные — мусор. Будет выпрашивать, я ему ещё и вторую руку сломаю, да так, что он вообще в горы не сможет ходить. Или ногу…

— Ну, Миш… Ну, пожалуйста… Ты нам очень нужен. Лучше твоего времени никто из нас твой маршрут не прошёл. И судья сказал, что это лучший результат. Ты ведь, как ящерица. Знаешь на сколько твой результат лучше лучшего нашего?

— Ну? — недовольно нахмурился я.

— На двадцать секунд. Я точно знаю, что и Игорёк так по нему не ходил. Нам нужен этот результат, Мишка. С ним мы точно победим, если не сорвёмся.

— Вот, чёрт! — ругнулся я.

Мы в палатке остались одни. Татьяна всех выгнала под дождь. Она просто сказала:

— Мне с ним поговорить надо по поводу завтрашнего дня.

Сказала и все перестали ржать и глумиться. Сказала и все ушли. Сказала и я «поплыл». Что за голос у неё был? Завораживающий и, одновременно, острый, как сталь. Очень тонкая и очень крепкая сталь, которая режет без крови.

— Тань, ну без меня справитесь. Или пусть он первый извиняется.

— За что?

— Что хамски меня мацал. Не знаю я его мотивы, и знать не хочу. Пусть извиняется первый.

— Мацал, — Татьяна скривилась. — Слово то, какое подобрал. Он на такую формулировку не согласится.

— Тогда всё. Я умываю руки.

— Пойду, — вздохнула Татьяна. — Поговорю.

— Ну и зря. Он же ничего не видит, кроме своего альпинизма. А мне, например большие горы нафиг не нужны. Да и тебе. А он пришёл к вам сначала добренький такой, а потом решил из вашего «турклуба» сделать альпинистов. А когда вы послали его, он и стал выёживаться. Всякие глупости про вас распространяет. Рубин моей маме такого про вас наговорил, что она меня с трудом отпустила на эти соревнования. А ему, откуда знать, как не от Игорька вашего? Он же с ним в горы ходит.