Джунгли. Том 2 (СИ) - "Focsker" - Страница 31

Ещё через день, когда я ждал прибытия людей Империи в главное поселение, в столице появился отряд тех, кто якобы должен защищать захваченный форт на правом берегу. Не в полном числе, без раненых, с припасами, они прошли сквозь поселение. Перепутав рынок со складами, они обнесли прилавки с мясом, овощами, фруктами, списав на то, что за всё заплатят старейшины. Пришли они, как и ушли, очень быстро: когда прибыли наши «посредники», стало понятно, что ребятки приняли рынок за новый склад. И тогда я вместе с Кисунь пошёл к Олай. Ох и долгий был разговор, система оповещений у местных работала «на отъебись». Сначала старуха отнекивалась, её попытки сказать «ничего не знаю» разбились о мнение, влезшее в наш диалог, Кисунь, ведь малая знала, что старуха «знает». Короче, началась семейная ссора, зажавшая товары, старая карга отнекивалась, потом бранила дочь, меня, и в конце, с позиции «сука, меня сдали с потрахами», отдала положенное нам и даже больше. По требованию дочери она, не знающая о том, что торговцы — это «должницы» Кисунь, выплатила всё и по полной стоимости, высчитав провизию из запасов «армии». Вот тебе и рубрика — «и такое бывает».

— Агтулх, — когда мы выходили из шатра старосты, окликнула меня одна Беа.

— Чем могу помочь?

Женщина, в племени которой два метра роста — это норма, а пятый размер груди считается середнячком, скраснела. Спрятав руки за спиной, поджав пухлые губки, ведя себя словно школьница перед музыкантом-кумиром, говорит:

— Нам бы посуду.

Я поглядел на Кисунь, та пожала плечами, мол, «может какую-то особенную».

— На рынок ходили? — На мой вопрос Беа кивнула.

— Ходили, о прекрасный Агтулх Кацепт Каутль. Ложки маленькие, а тарелки — с них разве что детей кормить. Прошу, поговорите с Олай, быть может, староста сравнит наши размеры с Кетти, поймёт и поможет.

А… понял. Ещё раз оглядев даму, чья рука как рука Добрыни и даже больше, нахожу подходящие слова.

— Ваш заказ очень сложен, и вряд ли у Кетти найдётся такая посуда. — Беа печально опустила голову. — Но если обратитесь к тем, кто эту посуду делает, расскажете им, сколько, в каких пропорциях, то уверен, вам не откажут!

Беа слегка скривилась.

— Зачем Рагозским пленницам трудиться ради нас?

— Это их хлеб. И, скажу по секрету, — жестом подозвав, — если покупать продукцию у производителя, она будет дешевле. Иными словами, Рагозцы в любом случае выгоднее отдадут тебе желаемое, чем местные. У Рагозцев нет выбора, и, если ты это знаешь, всегда можно скинуть цену.

— Вы хотите, чтобы я обманывала рабов? — спросила Беа.

— Я хочу, чтобы ты покупала товары правильно, экономила свои силы и средства племени, при этом давая работу и возможность Рагозцам прокормить себя. Торговля — выгодное дело, и сейчас, в её расцвет, она выгодна абсолютно всем. — Подойдя ближе, глядя в глаза, говорю ей голосом «хуетворца». — Если ты подошла ко мне, значит, доверяешь, веришь, Агтулх. Я сказал тебе, как поступить, и почему же ты сомневаешься?

Хватанув ртом воздуха, в спешке собираясь что-то ответить, женщина замешкалась, задумалась и наспех ответила:

— Я не сомневаюсь! Так и сделаю, великий вождь.

Прямым ходом Беа направилась к рынку, к скучающей у шатра рогатой торговке.

— Хороший ответ, — послышался голос Кисунь за спиной, а с ним издевка. — Или мне тоже стоит называть вас вождём?

— Когда придёт время, назовёшь, куда денешься, — парировал я.

— Ты в этом уверен? — С ноткой недовольства, присущей ей гордости, гыркнула двуххвостая.

— Вождь по-имперски — это император, а жена его — императрица. Я думал, что стану императором, а ты моей императрицей, но если ты против… — Кисунь охнула, расплывшись в улыбке, спустя секундное раздумие громко воскликнула:

— Да как я могу быть против! Агтулх — император, Кисунь — императрица, это же великолепно!

Да-да, мне тоже подобный подход к твоему положению, твоей гордости и прочему отношению к мужчинам нравится. Будь ты хоть трижды императрицей, главное, повинуйся мне, и других девок не клюй (не задирай), тогда сживёмся, смиримся. Настроение двуххвостой в корне изменилось. Задрав хвосты, а с ними и нос, рядом со мной, скрестив руки под своей небольшой грудью, она весь день гордо вышагивала, повторяя и заучивая слова «император» и «императрица». Её влекла та сила и власть, стоявшая за Императрицей заморской империи, и, как каждому тирану, диктатору, что должен унаследовать полномочия от матери, ей хотелось не просто соответствовать статусу владычицы, но и превзойти всех соседей. Кисунь ещё не понимала, что в дальнейшем система правления с феодализма перейдёт к парламентской, где мать и её статус не будут стоить и гроша на фоне огромного числа таких же равных в правах племен. Она этого не знала, а я даже и не стремился ей об этом рассказывать. Рано ещё пугать ребенка тем, о чём даже старейшины толком не знают.

Скоро прибудут торговцы, они привезут сюда чужую религию, чуждые местным ценности и, скорее всего, несколько доступных мужчин. Едой, товарами, лестью, сексом и силой они станут продавливать нас, прощупывать грани, которые можно переступить, дабы урвать кусок по больше. Я учился в школе, и, по моему личному мнению, так было всегда и везде: Африка, Южная и Северная Америка, даже царская Россия. Империи грабили, угоняли в плен, а если где-то натыкались на достойное сопротивление, подкупали, после чего ставили марионеточное правительство, и всё повторялось вновь. Только с марионеткой всё приобретало совершенно иной смысл. Не можешь победить? Рассорь, раздели, заставь драться, а после проигрывающему протяни руку помощи, и он до конца жизни будет у тебя в долгу. И чтобы мы не «вляпались» в эти самые долги, я сделаю всё, от меня зависящее! Независимость стоит дорого, а безопасность тех, кем дорожишь, — ещё дороже. Я люблю свою жизнь, любил в том мире, и особенно люблю сейчас. Однако я готов ей рискнуть, лишь бы наконец-то закончить тот пиздец, творящийся на этом полуострове!

— Эй, ссыкуха, долго ещё там? — окликнула Рабнир Гончью, а та оглянулась вместе с пленной Кетти. Переглянувшись между собой, предательница опустила взгляд в землю, склонив голову. — Да тебе я, тебе Гончья! — хохоча с возвышенности, кричала медоед.

— Рабнир, — взревела уставшая от насмешек воительница, — хоть раз назовёшь меня так при Агтулух!..

— И что ты мне сделаешь⁈ — весело хохоча, крикнула в ответ медоед.

— Отрекусь от тебя как от сестры!

— Ой!.. Что? Ты обиделась? П-подожди… не надо! Мы с тобой одной крови! Всяко так Агтулх говорил… — сбегая вниз, решив-таки наконец-то помочь подруге и взять часть её ноши, растерянно заговорила Рабнир. — Чего сразу не сестра…

— А чего сразу Ссыкуха⁈ Ты себя в трансформации не видела! — крикнула Гончья. — Метров шесть ростом, в плечах метра три, не меньше, зубы как остриё копий, рога как железные ветки, ещё и кожа словно панцирь черепаший.

— Я пиздата! — представив себе непобедимого воина, говорит Рабнир.

— Ты чудовище, что не убить, не выебать! — кричит на неё Гончья, и Рабнир, опустив голову, с печалью признает:

— Да… если не выебать, это и вправду печально и страшно, Агтулх точно расстроится. — Рядом с Гончьей захныкала пленная предательница Кетти. Утирая сопли, она руками вытирала глаза, не осмеливаясь даже поглядеть на тех, кого собиралась предать.

— Ты чё скулишь? — рыкнула на неё самая агрессивная и недовольная произошедшим Гончья. — Убивать ж не станем, расскажешь, чего удумали старостам, и продадим тебя как раба, за море, а там живи как сможешь.

Кетти расплакалась ещё сильнее.

— Не хочу, чтобы меня продавали… я думала, мы его опоим снадобьем, он заснёт, потом выкрадем, и мне за это его обещали раз в месяц! Только мой Агтулх, где мы с ним и в соломе…

— Я запрещаю тебе об этом мечтать, сука-предательница! — кричит Рабнир. — Ещё слово о том, где вы с ним в фантазиях, и я вспорю тебе глотку, а после через неё вытяну кишки!