Джунгли. Том 2 (СИ) - "Focsker" - Страница 24

Со всех сторон доносится разочарованный вздох.

Спустя несколько минут, щеголяя голой задницей, свою голову, грозившуюся взорваться от внутреннего давления, погрузил в сосуд с ледяной, остывшей за ночь пресной водой. Бог неба и Бог смерти в движении, а причиной тому та, кто считалась моим покровителем, Богиня плодородия.

— Все беды от баб… — вновь сунув голову в тазик, ожидая услышать или ощутить «послание» богини, замер. Почти минуту мою расколенную голову остужала ледяная вода — ничего. Ни ответа, ни привета; боги, как и до сегодняшней ночи, оказались молчаливыми, скупыми на слова и эмоции.

Умывшись, одевшись и перекусив, встретив рассвет солнца, я из-за стола, который принесли шумные Кетти, наблюдал, как с улыбкой на лице сопит, довольная, улыбающаяся во все свои, сколько у неё есть зубов, Нортпух. Видать, у неё сегодня выходной.

Закончив с завтраком, велев не трогать мою «подопечную», отправляюсь на разведку. Давненько я не бродил по улицам с утра пораньше, не проверял, как местные следят за чистотой, порядком, за… за тем, за чем должны следить! Главное, чтоб чисто, тихо, без драк, обессиленных больных и…

— Агтулх Кацепт Каутль, хозяин! — чей-то звонкий, испуганный голос придал разуму нехватающего тонуса, «трезвости». До того как меня позвали, бродил спустя рукава, башкой об мух бился, а сейчас, ебать, ко мне возвали! — Агтулх, умоляю, спасите! — уткнувшись рогатой головой в копья заслонивших меня Кетти, кричала республикантка.

— От кого? — жительница Рагозии оглянулась; я думал, у неё возникли проблемы со своими или с теми, кто служил Добрыни, отбирая пленников для работ за пределами лагеря.

— От них! — указала пальцем в сторону синих пиджаков пленница. — Я плотник, умею делать мебель, знаю, как делать доски, как их сушить и обрабатывать! Я много чего знаю, прошу, не продавайте! — упав на колени, руками пытаясь оттолкнуть ноги моих стражниц и при этом заглянуть мне в глаза, умоляла пленница.

— Отойдите, не держите её. — Руками отодвигаю стражу в стороны, и девушка, на коленях, гуськом проскальзывает и падает у моих сапог.

— Агтулх, я простая подмастерье, цена мне в империи — грош. Но здесь я могу быть вам полезна, я могу то, что не могут ваши слуги; могу доказать, что я готова!

— Ты рогатое порождение зависти, ты не можешь быть готова к!… — стражница хотела ударить пленницу ногой, и я встал между ними.

— Помолчи, — прошу я Кетти, и та, вместе с другой стражницей, склоняет головы. — А ты, воительница из Республики, чего и кому хочешь доказать? Почему не хочешь уйти с имперцами? Они ведь могут помочь тебе вернуться домой.

— Я не хочу в республику! — лицом припав к моим порядком изодравшимся крассовкам, кричит рогатая, светловолосая девушка. — В империи, республике, меня не ждёт ничего, кроме тяжёлого труда за миску супа или смерти за… за ломанный медяк! Там мне не позволено использовать навыки плотника; ведь я продана своим учителем во служение страны. Мне не позволено жить и заниматься ремеслом, занимать землю, ведь я простолюдинка без титула и денег. У меня там нет ничего, кроме семьи, что продала меня в подмастерье, потому что не могла прокормить других детей. Прошу, позвольте остаться здесь, в вашей столице, под вашим крылом. Агтулх Кацепт Каутль, чистить дерьмо под вашим началом в тысячу раз приятнее и легче, чем жить под знаменем тех, кто называл меня дерьмом и продал за бесценок! Прошу, не отдавайте меня!

Крик её — истерический, слезный; то, как она целовала мои «ботинки», умоляя о милости, очень сильно задело моё самолюбие. Никто не должен унижаться так перед другими; у каждого есть право на самоопределение, каждый сам должен решать, где и как оборвётся его жизнь.

— Девушка из Рагозии, я готов тебя оставить в нашем поселении, готов приглядывать за тобой, относиться к тебе как к родной. Я стану для тебя Агтулхом, как стал для всех остальных. Но только при условии, что ты ответишь мне на один вопрос, и ответишь честно: готова ли ты стать женой мне, сестрой Кетти, женщиной, что под час угрозы грудью своей защитит меня от тех, кто придёт из империи или республики? Лично я за каждую из своих готов рискнуть жизнь. Что на это ответишь ты?

Глаза рогатой работницы налились слезами. Слева от неё уже подошли синие пиджаки, очень шустрые и быстрые посланцы Империи, прибывшие к нам для отбора пленников. Справа, рядом с рыдающей, стояли надзирательницы. Для обеих сторон мой вопрос оказался предельно прост: все его слышали. Если пленница уйдёт в империю — значит она рабыня. Останется здесь — так же рабыня, но моя, собственная, и жизнь её так же принадлежит мне. В ту же секунду, как республиканка откажется от имперских требований, те, ради мира, торговли, могут потребовать меня убить её, и тогда она, поклявшаяся сделать во благо «племени» всё, не сможет отказаться.

Жизнь её застыла на чаше весов, где рабская жизнь в нищите и смерть во имя всеобщего блага подрагивали, балансировали на очень смазанной черте.

— Агтулх Кацепт Каутль, — обратилась ко мне статная женщина в синем пиджаке, — для избежания лишних конфликтов спешу сообщить: капитан Стелла Марисс чётко дала понять, что отбирает всех обладающих профессиями пленниц и платит за них цену, положенную согласно договору. Вы ведь не хотите в первые три дня после сделки нарушить его? Особенно, когда корабль капитана вот-вот отправится в империю.

Говорившая явно происходила из аристократии, знатных особ, умевших вести себя на переговорах и даже в стане врага показывать борьбу за свою правоту. Она выбрала свою цель, а цель не хотела того, чтобы её выбирали. Произойди это без меня, всё бы быстро устаканилось, решилось; кто-то бы поплакал, кто-то заработал, а Алексей и дальше спал спокойно.

— Агтулх всегда со своим народом, — говорю я, встав между синим пиджаком и рогатой. Затем, оглянувшись на валяющуюся на земле, спрашиваю: — Что ты решила?

— Лучше убейте, но не продавайте меня империи… — уткнувшись лбом в грязь, взмолилась причина конфликта.

Ха, так то молодец, подруга!

— Эй, ты слышала⁈ — повысив голос, глядя в глаза имперке, спросил я. — Наши сородичи, верные Агтулху Кацепт Каутль самки, лучше умрут, чем позволят себя продать чужому племени. Рабов ещё много, бери с собой моих помощниц и ищи себе ещё. Думаю, взамен этой неумехи ты найдёшь себе одну, а может даже целых двух, более достойных рабов.

Синий пиджачок стоял напротив и сверлил меня недовольным взглядом. Сука, ей что, не доходит⁈ Вспоминая сегодняшний сон, то, как за мою же силу меня же и разозлили, а быть может и прокляли, слегка взбесился…

— Федерация своими не торгует, — рыкнул я. — Бери двух или проваливай с пустыми руками.

Прибывшая имперка в лице переменилась. В грозном взгляде, в том, как она глядела прямо мне в глаза, тут же промелькнула слабость. Она наклонила голову вперед, покорно кивнула, взглядом уткнулась мне в ноги, туда, где до сих пор лежала пленница, и произнесла:

— Прошу простить, думаю, я обозналась, выбирая лот для торговли… Прошу, не гневайтесь, Агтулх Кацепт Каутль, Империя видит в вас друга, и я…

— Я тоже вижу в вас друга, — высвободив вторую ногу из рук пленницы, подхожу ближе и приобнимаю первую из пиджачков, прибывшую к нам. — Поэтому предлагаю вам пройти со мной, из числа многочисленных пленников выбрать самые ценные и менее значимые, чем наша «проблема» товары. Уверен, один из «лотов» вы отдадите капитану как законный, а второй можете непременно назвать вашей личной наградой и моим подарком!

— Подарком, но за что? — поддаваясь моему давлению, двигаясь в сторону ангаров, спрашивала имперская женщина.

— Как за что? За очаровательные глаза, фигуру, строгость, стойкость и, конечно же, за будущий успех наших дальнейших торговых отношений, — говорю я, приобняв и притянув к себе воительницу. — Ваша строгость в голосе, а также умение сдерживаться, ух… буду честен, готовностью уступить мне эту пугливую дурочку, вы покорили моё нежное мужское сердце. Я был готов сдаться и дальше не спорить, но вы, явно чувствуя мою слабость, таки сделали мне приятно. Поэтому я предлагаю вам двойную плату. Берите тех, кто…