Барин-Шабарин 7 (СИ) - Старый Денис - Страница 24

Прям камень с души свалился. Нет, против нас те же люди, со своими страхами, слабостями. И сегодня не просто состоялась успешная операция по разгрому вражеской кавалерии, и, как стало понятным, еще и пехоты. Сегодня у многих врагов должна пострадать психика. Они поймут, что их побеждают, что они пришли на русские земли и многие, очень многие, уже не увидят родные места. Что тут смерть. А это страшно, думать ежеминутно, что далеко не факт, что удастся победить, что большой риск проиграть свою жизнь.

Турки, завидев, как с их левого фланга заходит русская кавалерия, дали деру врассыпную. Лишь отдельные, даже не батальоны, а роты, оказывали сопротивление, но это было абсолютно несерьёзным, недейственным.

И не стоит в данном случае говорить лишь о том, что это турки такие трусливые. Нет, у врага настолько подгорало, настолько противник сейчас получал мощный отпор, что всеобщая паника и безнадёга должны рождаться в любом мозгу, будь то француза или англичанина. И пусть это состояние станет, как раковая опухоль, которая пустит метастазы не только во вражеские войска, но и в общества стран, решившихся на войну.

— Почему они не сдаются? — явно нервничая, спрашивал наследник российского престола.

Александр Николаевич всё-всё так же находился рядом со мной и следил за каждым моим шагом, за каждым моим действием. Я даже не мог понять, чего в его интересе больше: собственно интереса, как у хорошего ученика вызывает любопытство учебный предмет, или же всё-таки взгляд цесаревича таков, словно высококультурный и образованный человек смотрит на ожившего неандертальца. На меня, значит.

— Ваше Высочество, неприятель настолько растерян, а многие и вовсе помешались умом, потому не сразу и не все поймут, что им дают шанс на спасение — оказаться в русском плену, — взяв себя в руки, не показывая своего неудовольствия, отвечал я.

Между тем, посмотрев в бинокль, я увидел: всё… начинается и другая тенденция, также связанная с коллективным мышлением толпы. Один, два, десять, сто… Англичане стали поднимать вверх руки, как те, кто ещё оставался в седле, так и другие, бывшие на земле, многие становились, если была возможность, становиться на колени. Бросалось оружие, флагоносцы уже не так высоко поднимали флаги, а кое-где и опускали их.

— Вот и всё! — сказал я и пустота…

Напряжение спало, оставляя вакуум внутри. Я хотел было даже сесть на промёрзлую землю, но вовремя спохватился, понимая, что подобное будет оценено как незначительное, но всё-таки проявление слабости. Нужно быть сильным до конца, до того момента, как я доберусь до кровати.

— Это было уничтожение! — сквозь слёзы произнёс подошедший ко мне и к будущему императору английский журналист. — Вы… Уничтожили будущее Великобритании. Вы понимаете, кого сейчас убивали?

— Врага! — сказал я.

После я с укором посмотрел на своего десятника, который позволил подойти англичанину не просто ко мне, а к венценосной особе. Ну, почти венценосной, всё же на Александра Николаевича никто ещё венец, корону, не водружал, и коронации не было. Дай Бог ещё здоровья его батюшке! Очень хотелось, чтобы Николай Павлович вошёл в историю как царь-победитель. По-моему, он этого заслуживает. Ещё бы и как царь-освободитель…

А Говард ждал ответа. Слезы текли с его глаз, но он не хныкал, это был тот пример, как именно может плакать мужчина. Без всхлипов, стонов, молча.

— Ваше Высочество, вы позволите обратиться к английскому журналисту? — спросил я у наследника российского престола, и уже после его дозволения, обратился к англичанину: — Скажите, мистер Говард, может быть, битва состоялась на елисейских полях в Париже? Или же у Лондона? Что делают ваши соотечественники на русской земле?

— Русской? Сколько Крым русский, а сколько он до этого был турецким? — решился вступить со мной в полемику журналист.

— И в XI веке Крым был по большей степени русским, частью Тмутараканского княжества, и до этого он был греческим или византийским. Крым — земля тех, кто способен его удержать! Россия способна! И сегодня это наглядно продемонстрировала. Если мне позволят, то я прямо сейчас мог бы отпустить вас к английскому командованию, чтобы вы уже сегодня смогли начать писать статьи по поводу случившегося. Но знайте же, мистер Говард, как было завещано ещё святым Александром Невским: «Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет!». Уверен, что вы честный, непредвзятый журналист, поэтому просто посчитайте, сколько уже Англия потеряла от того, что предала Россию… — уже не просто говорил я, а произносил внушительную речь, словно в английском парламенте.

Моя речь была пространной и достаточно долгой. Наверное, мне нужно было выговориться, сказать немало слов, в том числе и тех, которые могли бы сойти за пафос. Но и я не железный человек, я из плоти и крови, с тем же самым набором нервов, как и у любого другого представителя homo sapiens.

Сказал я и о том, что Англия добивается куда как больших последствий для себя, чем пока ещё может предполагать. Будет разрыв. В иной истории Россию принудили простить, заново дружить, торговать. Нет, костьми лягу, но с бритами будет только выгодные для России отношения. Жаль, но о полном разрыве отношений после войны могут думать только полные идиоты.

Россия наращивает производства, мы уже изготавливаем цемент, у нас развивается и будет развиваться химическая отрасль, металлообработка, кораблестроение… Когда там подрастет Менделеев!!! Но, что ещё важнее, по моему мнению, а англичане со мной должны будут согласиться: у нас начинает развиваться штучное товарное производство. Те же примусы, керосиновые лампы, мясорубки, пишущие машинки, парафин… Мы развиваемся в том числе и в отношении сельского хозяйства…

— Россия перестаёт и обязательно перестанет быть зависимой от Европы в товарном производстве. Мы построим железные дороги и соединим все части страны. Более того, нам нужно договариваться и разделять сферы влияния. Уже скоро азиатские рынки станут весьма востребованным и важным фактором мировой политики. И здесь либо европейские державы начнут воевать, либо признают существующие реалии и договорятся… — говорил я, и, что характерно, отринув многие из тех эмоций, которые читались на лице английского журналиста, он записывал в свой блокнот мои слова.

Будущий император смотрел на меня уже другим взглядом, точно заинтересованным. А я уверен, что говорю всё правильно и о том, что в ближайшее время ждёт Европу и весь мир.

Уже сейчас видны результаты всех промышленных революций, которые случились в ряде европейских стран. Собственные рынки они уже насыщают, скоро встанет вопрос о сбыте продукции.

А еще, я уверен, что если не помешать прусскому милитаризму поднять голову, то история обязательно скатится в череду мировых войн. Ведь Германия потребует своё место под солнцем. Безусловно, без драки англичане, да и французы своего не отдадут.

Хотя, помнится мне, в другом варианте истории пруссаки вполне лихо одолели французов во время франко-прусской войны, оттяпав Эльзас и Лотарингию, казалось бы, у мощной Франции. Нужно России быть такой сильной, чтобы не лезть во все эти союзы антантские и тройственные. А ьыть третейским судьей, который считал бы количество ударов и подбадривал бы бойцов. Соединенными Штатами быть, но еще хитрее, не вмешиваться в войну вовсе.

Я не хочу, чтобы Европа скатывалась в череду таких войн, и чтобы ареной битв была Россия. Я не хочу видеть спаленных белорусских деревень, концлагерей, геноцида советского, русского народа. И теперь, когда я уже понял, что история в значительной степени поворачивается несколько другим боком, у меня появляются новые цели, новые задачи.

Я хотел победы в Крымской войне? В этой реальности она куда как более вероятна, чем в той истории, которую я учил и которой я учил. Теперь же нужно подумать и о более глобальных задачах.

Нельзя допустить ужасов мировых войн. Наивно? А они великие дела совершаются наивными, но между тем, жестокими, целеустремлёнными и решительными людьми. Разве Пётр Великий не был наивным? Думаю, что в какой-то степени был. Но дал такой импульс Российской империи, который до сих пор ещё не иссяк. Правда, требуется ещё один толчок, правитель, может быть, не такой же решительный царь-революционер, как Пётр Великий, но тот, кто мог бы с ним быть хотя бы сравним.