Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 22

С другой — рискнуть. Поставить на кон всё: корабли, добычу, сотни жизней, включая свою. Попробовать сделать невозможное и вернуться победителем.

Голова работала на удивление ясно. Я отбросил эмоции и просто взвешивал шансы. И решение было. Единственно возможное для того, кем я здесь стал.

Я медленно отошел от иллюминатора и посмотрел на своих офицеров.

— Нет, капитан, — мой голос прозвучал на удивление ровно. — Мы ничего бросать не будем. Заберем всё. И корабли, и железо, и людей.

Глебов открыл было рот, чтобы возразить, но я его опередил.

— Вы все думаете, как военные. Ищете дырку в заборе. А что, если не искать дырку? Что, если просто подойти и открыть калитку?

На их лицах было такое недоумение, будто я им предложил на веслах до Питера грести.

— Мы не полезем напролом. Мы пройдем сквозь них, — я наклонился над картой, и палец мой лег прямо на линию блокады. — Притворимся своими.

И я начал выкладывать свой план. Наглый, безумный, построенный на чистом разводе. План «Призрачный союзник». Их лица менялись. Скептицизм Глебова сменился изумлением.

Два наших трофейных фрегата поднимут шведские флаги — благо, этого добра на борту хватало. Будем косить под шведский дозор, который возвращается с патрулирования. А для правдоподобности выгоним на палубы пленных. Тех офицеров и солдат из гарнизона Евле, которых я, приказал взять с собой для доказательств (хотел Брюсу отдать, его люди вытрясут много интересного из них). Вот и пришло их время — поработать актерами в нашем театре. Под дулами моих преображенцев, которые засядут в укрытиях, они будут изображать бурную деятельность. Десять наших самых быстрых шняв (тоже под флагами шведов) уйдут еще затемно, попробуют обойти всю эту армаду по большой дуге. А пара самых захудалых останется с нами, для массовки — будут изображать купцов под конвоем.

Это был чистый блеф. Вся ставка на то, что в таком большом флоте царит бардак и неразбериха, и никто не станет докапываться до каждого корабля, который выглядит как свой и правильно отвечает на сигналы (знать бы их еще, но надеюсь проскочим).

Подготовка началась в полной тишине. Своим людям я объяснил только общую канву. Главная роль отводилась шведам. Их вывели из трюма. Я лично переговорил с их старшим, каким-то майором с породистой физиономией.

— Майор, у вас и ваших парней есть выбор, — объяснял я ему через толмача. — Либо вы нам помогаете разыграть этот спектакль, и тогда, даю слово дворянина, вы первые пойдете на обмен. Либо вы отказываетесь. Тогда мне придется искать других актеров, а вы… ну, вы просто исчезнете. Утонувших в море никто не ищет.

Майор был мужик неглупый. Он выбрал жизнь.

Мы тронулись с первыми проблесками зари, пока утренний туман еще висел над водой, пряча все в серой дымке. Два фрегата под шведскими флагами, за ними — две шнявы. Мы шли медленно, уверенно, прямо в пасть к волку.

Напряжение было жуткое. Мои преображенцы замерли по своим укрытиям. Шведские «актеры» на палубе нервно топтались, пытаясь выглядеть естественно. Сердце стучало аки зверь.

И вот мы увидели ближайший корабль блокады — английский фрегат. Он шел нам наперерез. Медленно.

В этот момент произошло нечто, чего я не ожидал. Ллиамах каким-то образом выскочил из трюма (неужели убил конвоиров?). Его глаза дико метнулись в сторону англичанина. Он увидел спасение. Набрав полную грудь воздуха, он рванулся к борту, чтобы заорать.

Но крика не было.

Костлявая рука де ла Серда впилась ему в глотку. Старик был ближе всех к люку в трюм, потому и успел. Испанец сработал с молниеносной скоростью. Он не стал с ним бороться — просто развернул и, прижав к себе, оттащил за рубку, с глаз долой.

Наши взгляды встретились поверх головы дергающегося в его хватке англичанина. В глазах испанца не было вопроса. Там была холодная, безжалостная уверенность: этого надо убирать. Немедленно. Секунда промедления — и нам всем крышка.

И я принял решение. Не было времени на раздумья, на мораль, на «а что, если». Я едва заметно кивнул.

Де ла Серда понял без слов. Его движение было резким. Я услышал глухой, чавкающий звук. Тело Ллиамаха обмякло. Старик, без всякого видимого усилия, перевалил его через поручень с противоположной от приближающегося корабля стороны. Ни крика, ни всплеска. Английский капитан просто растворился в серой воде, будто его никогда и не было.

Я отвернулся. По спине пробежала ледяная сороконожка. Это был хладнокровный приговор, который я только что подписал. Своим кивком. Это была цена спасения сотен моих людей и всей экспедиции.

Все произошло так быстро, что никто, кроме нас с испанцем, и глазом моргнуть не успел. Серая утренняя дымка сожрала этот момент без остатка.

Английский корабль прошел мимо. Он неспешно шел по каким-то своим делам.

Наша эскадра-призрак продолжала свой наглый путь сквозь вражеский строй. Мы шли по лезвию ножа. Любой неверный шаг, косой взгляд или случайный сигнал — и нас бы раскусили. На палубе стояла гробовая тишина. Мои преображенцы, забившиеся по щелям, превратились в невидимок. А шведские пленные на палубе разыгрывали свои роли с отчаянием людей, у которых жизнь висит на волоске. Они махали руками кораблям, которые проходили мимо, ржали, даже пытались что-то орать — и этот цирк выглядел до жути правдоподобно.

Нервы натянулись до предела, когда от основной армады отвалился шустрый шведский бриг и пошел прямо на нас. Сердце ухнуло куда-то вниз. Проверка. Дозорный, которому было велено всех своих опознавать.

— Переговорщика ко мне, — позвал я матроса.

Через минуту передо мной стоял молодой шведский прапорщик. Тот самый парень с завода. За его спиной, не прячась, вырос один из моих гвардейцев, и ствол СМки недвусмысленно ткнулся ему между лопаток.

— Переведи, — бросил я датчанину-толмачу. — Объясни ему, что от того, как четко он сейчас сработает, зависит и жизнь всех его товарищей. Одна ошибка — и я пущу оба этих фрегата ко дну вместе со всеми, кто на борту.

Швед судорожно дернул кадыком и закивал, вылупив глаза. Он был назначен за «капитана» корабля, который был полномочен вести беседу с противником.

С брига начали задавать обычные вопросы (зря только «капитана» пугал): «Кто такие?», «Откуда?», «Куда путь держите?». Под дулом ружья «капитан» заболтал шведов. Он говорил что-то про то, что мы — патрульная группа, идем с дозора у восточных берегов на базу в Гельсингфорс, припасы пополнить'.

Начались самые долгие минуты в моей жизни. Бриг подошел так близко, что я в трубу мог разглядеть лицо его капитана. Он мучительно долго нас разглядывал. Всматривался в палубы, в флаги, в рожи «офицеров»-пленников. Я чувствовал его взгляд на себе, как клеймо. Я заставил себя не отворачиваться, спокойно и даже чуть лениво смотреть на него в ответ. Любой намек на нервы — и нам конец.

И он отвернул.

Видимо, то, что он увидел, его полностью устроило. Знакомые флаги, знакомые корабли, офицеры, лениво прохаживающиеся по палубе… Наш маскарад удался. Шведский бриг махнул нам флагом на прощание и, развернувшись, пошел своей дорогой.

По палубе прошел еле слышный выдох, будто из огромного шара выпустили воздух. Мы прошли, проскочили.

Миновав блокаду, мы вышли в открытое море и потихоньку прибавили ходу. Вражеские корабли становились все меньше, пока не превратились в точки на горизонте, а потом и вовсе исчезли.

Но на борту никто не орал от радости и не подбрасывал в воздух шапки. Облегчение было, но какое-то вымученное. Оно смешалось с мрачным пониманием того, через что мы прошли и какой ценой купили себе жизнь. Я смотрел на своих людей. Они молчали, каждый переваривал случившееся. Они видели обман, они чуяли кровь, даже если не знали всех подробностей. Эта экспедиция изменила всех. И меня в том числе.

Я стал частью этого мира, жестокой, прагматичной, способной отдать приказ на убийство ради дела.

Весь следующий день мы шли в тишине. Наши шнявы присоединились к нам. На них вообще не обратили внимание, что логично, ведь существенной силой, в отличие от двух фрегатов, они не являлись.