Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 12

— Но, — отчеканила она. — Если из-за этой вашей авантюры, о которой вы и словом не обмолвились, с ним что-то случится… если этот огонь погаснет навсегда… я вас не прощу, барон. Слышите? Никогда.

Это была угроза.

Я смотрел на нее и видел там готовность идти до конца. Я видел в ней дочь своего отца — гордую, несгибаемую, опасную.

— Я понимаю, — тихо сказал я.

Других слов не нашлось. Любые обещания прозвучали бы сейчас пошло и фальшиво. Она услышала в моем голосе то, что хотела, и едва заметно кивнула, будто принимая мой молчаливый обет.

Больше не говоря ни слова, она развернулась и пошла к флагманской шняве, где в кают-компании ее отец проводил последний инструктаж. Я проводил ее взглядом и сам двинулся туда же.

Изабелла поцеловала отца и быстро удалилась.

Когда я вошел, атмосфера была совершенно другой. Никаких тебе горьких прощаний и тяжелых взглядов. Здесь царил мир войны. В крохотной, тесной каюте, пропитанной запахом табака и воска, вокруг стола, заваленного картами, стояли капитаны всех наших судов. В центре, тыча костлявым пальцем в изгибы побережья, стоял де ла Серда. И это был уже не опальный, всеми забытый старик. Это был Командор. Спина прямая, голос — резкий и властный, глаза горят холодным, расчетливым огнем.

— Запомните этот остров, шкиперы, — чеканил он слова. — Слава у него дурная, все местные его десятой дорогой обходят, но именно он станет нашим щитом. Течение там злое, чуть дадите слабину — прижмет к скалам. Идти будем только ночью. Днем — по бухтам прятаться, дозоры на берег выставлять. Никаких огней. Никаких лишних звуков. Мы должны стать призраками. Кто приказ нарушит — суд по законам военного времени. Вопросы есть?

Вопросов не было. Капитаны, бывалые морские волки, смотрели на испанца с безоговорочным уважением.

Мы отдали швартовы с рассветом.

Я стоял на юте флагманской шнявы «Мункер» и вглядывался в темноту, где едва угадывались силуэты других судов нашей маленькой армады: двенадцать юрких, вертких шняв и три неповоротливых, но пузатых галиота, набитых припасами и лошадьми. Где-то там, на востоке, отряд Орлова уже вовсю поднимал шум, устраивая переполох под Выборгом, и я мысленно пожелал этому сорвиголове удачи. От его спектакля зависела наша жизнь.

Первые дни слились в один серый, тягучий узор из тревоги и усталости. Днем мы забивались в узкие, глухие заливы финских шхер, прячась за гранитными островами, поросшими редким сосняком. Солдатам было строжайше запрещено даже громко разговаривать, так что они молча чистили оружие, штопали одежду или просто валялись на палубах, глядя в низкое, бесцветное небо. А вот ночью начиналась наша настоящая жизнь. Подняв самый минимум парусов, мы крались вперед, как воры, прижимаясь к береговой линии.

На третий день мы чуть не влипли. На рассвете, когда мы уже собирались забиться в очередную безымянную бухту, дозорный на мачте заметил на горизонте дымок. Через полчаса мы уже отчетливо видели силуэт шведского дозорного галеаса, который шел вдоль берега.

Наши шнявы, как по команде, юркнули в узкую расщелину между двумя скалами и буквально притерлись бортами к мокрому, обросшему мхом граниту. Мы замерли, слившись с пейзажем. Я стоял, затаив дыхание, и слушал, как шведский корабль проходит мимо, так близко, что я различал скрип его снастей и обрывки шведской ругани. Он прошел, не заметив нас, и скрылся за поворотом. Напряжение, сковавшее палубу, спало, и солдаты шумно выдохнули.

К концу пятого дня мы подошли к самому опасному участку пути. Пролив Сёдра-Кваркен. Бутылочное горло Ботнического залива, где два берега сходились так близко, что, казалось, можно было перекрикиваться. Вода здесь была неспокойной, полной злых течений и подводных камней. Вечером с моря натянуло низкий, плотный туман, который был нам одновременно и спасением, и проклятием. Он нас прятал и делал навигацию почти невозможной. Мы встали на якорь в последнем укрытии, дожидаясь глубокой ночи, чтобы сделать решающий бросок. Напряжение на борту достигло предела. Все молчали, вслушиваясь в плеск воды и крики чаек, которые в тумане звучали как-то тревожно и жутко.

Именно в этот момент тишину разорвал крик дозорного:

— Парус! Прямо по курсу!

Я схватил трубу, но в этой молочной каше она была бесполезна. И тут он вырос из тумана. Бесшумно, как нечто из другого, враждебного мира. Это был не юркий шведский галеас. Это был двухдечный монстр, линейный корабль, чья мощь и размеры делали всю нашу флотилию похожей на стайку мальков рядом с китом. Четкая геометрия десятков орудийных портов, высокий, уверенный бушприт, идеальный порядок на палубе. На гафеле медленно, издевательски лениво пополз вверх флаг. Красные и белые полосы на синем поле. «Юнион Джек».

Все на мостике замерли. Время остановилось. И в этой мертвой тишине с английского корабля раздался усиленный рупором голос. Он говорил на чистом, правильном русском, но с холодным, металлическим акцентом, от которого мороз продрал по коже.

— Русским судам застопорить ход для инспекции! Любая попытка к бегству будет расценена как враждебные действия!

Глава 6

Мы влипли по-глупому, как мыши в мышеловку, которую поставил не шведский кот, а британский бульдог. Все наши хитрости, вся конспирация — все полетело ко всем чертям.

На палубе повисла мертвая тишина. Матросы и солдаты, которые еще минуту назад были единым, слаженным организмом, замерли, превратившись в каменные истуканы. Их взгляды прилипли к громадине английского корабля, который медленно разворачивался, подставляя нам свой борт, утыканный пушками. Пятьдесят орудий. Пятьдесят вежливых, но неоспоримых аргументов. Мои двенадцать шняв с их жалкими трехфунтовыми пукалками против этой плавучей крепости были все равно что стая воробьев против ястреба. Один залп — и от нас останутся только щепки и кровавая пена на воде.

— Что делать, ваше благородие? — голос моего капитана, бывалого моряка, предательски дрогнул. — Прикажете?

Приказать? Да что я мог приказать? Начать бой — это не геройство, это идиотизм чистой воды. Драпать — не выйдет. Этот монстр на открытой воде догонит и потопит нас поодиночке, как слепых щенков.

Мысли в голове закрутились, как бешеные. Лорд Эшворт. Его вежливые наезды в Питере оказались не пустым звуком. Они знали. Кто-то из своих слил? Опять? Или их разведка так чисто работает? А может это просто случайность? Не слишком ли я подозрительный?

Сейчас это было уже не важно. Важно было то, что прямо сейчас, в этом проклятом тумане, решалась судьба не только экспедиции, но и моя собственная. Провал такого масштаба Государь мне точно не простит.

В этот момент де ла Серда тронул меня за локоть. Лицо у него было все такое же серое, но в глазах снова появился тот самый колючий огонек.

— Нельзя показывать страх, барон, — прошипел он мне на ухо на ломаном русском, мешая его с испанским. — Ни в коем разе. Они ждут, что мы обоср… запаникуем. Наглость, сеньор. Только наглость.

И он прав. Это был покер. И карты у меня на руках были — дрянь, но играть я должен был так, будто у меня на руках флеш-рояль.

— Штандарт! — гаркнул я так громко, чтобы слышали все на корабле. — Мой баронский штандарт — на мачту! Живо!

Мой голос, полный уверенности, которую я из себя выдавил, подействовал на команду как ушат холодной воды. Матросы очнулись от ступора и кинулись выполнять приказ. Через минуту на гафеле рядом с Андреевским флагом уже полоскался мой личный герб — медведь с молотом и циркулем в лапах. Это был сигнал, что на борту знатный дворянин, человек Государя.

Я схватил рупор.

— Говорит барон Смирнов, чрезвычайный посланник Его Царского Величества! — проревел я в сторону британца, стараясь, чтобы голос не сорвался. — На каком основании корабль под флагом дружественной нам державы перекрывает дорогу мирной экспедиции? Ваши действия — неслыханная наглость, оскорбление русского флага и моего дворянского достоинства! Я требую немедленно дать дорогу!