Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 33

Как раз в начале октября деревенские тетки закончили добычу торфа, и даже немного его перевезли в деревню. В виде плохоньких брикетов перевезли: перетащили туда парочку наших «кирпичных прессов». Конечно, на пароме много не навозишься, но то, что привезти успели, использовали только для проверки: сможет ли электростанция на таких работать. Выяснили, что сможет, только очень плохо — а чтобы она хорошо работала, эти рыхлые брикеты нужно еще по два в кирпичный пресс запихивать и еще раз прессовать. А так как у нас в деревне теперь самым сильным человеком осталась только тетка Наталья (муж ее тоже вроде мог брикеты улучшать, но тогда кто будет котлами-то управлять?), она целыми днями на электростанции и крутилась. Туда еще по тетке из каждой деревни приходили, каждый день приходили, чтобы «плохие» брикеты в прессы укладывать…

А в середине октября в деревню к ней приехала машина военная. Я как раз из школы домой шел и увидел, как немаленький такой старшина лупит в двери ее дома. Подошел, вежливо поинтересовался:

— Эй, дяденька, ты чего двери-то ломаешь? Не видишь разве: нет никого дома.

— А где хозяева-то? У меня приказ посылку ей доставить, а времени ждать у нас нет.

— Так доставляй, положи вон под дверь, у нас никто ее не сворует.

— Такую под дверь не положишь, — и он кивнул на кузов полуторки.

— Но, положи во двор, я сейчас ворота открою…

Старшина и два бойца выкатили из кузова две здоровенные железные бочки и закатили их под дровяной навес во дворе. А на мой вопрос он ответил:

— Приказано доставить две бочки бензина для мотоцткла и масло… Сураев, куда ты масло дел? Забыл? Я сейчас тебе забуду, неделю сесть не сможешь! Вот, масло тоже сюда ставим. Мальчик, а ты письмо хозяйке отдать можешь? Письмо не простое, приказ ей из военкомата… велено в почтовый ящик не опускать, да и не вижу я тут ящика никакого…

— Давай, дяденька, письмо, я обязательно передам. Как она вечером вернется, так и передам…

Военные дядьки уехали, а я просто зашел в тетке Наталье в дом и хоткел письмо ей на стол положить. Однако конверт оказался незаклеенным…

В конверте был специальный ордер на мотоцикл, удостоверяющий, что у тетки Натальи этот мотоцикл не может быть ни для нужд армии взят, ни для любой другой цели никем и ни при каких условиях. И пописан этот ордер был командующим Приволжским военным округом.

Еще в конверте была записка, которой военком сообщал тетке, что ей «бензин нужнее», а если и этот кончится, то пусть в Павлово заедет, там ей еще дадут.

А третья бумажка заставила меня напрячься: на ней,напечатанной на бланке какой-то «горьковской комиссии», тетке предлагалось некоего «Владимира Васильевича Шарлатана» доставить (именно доставить!) в Горьковский обком партии в понедельник третьего ноября в одиннадцати часам утра…

Весь октябрь погода держалась около нуля и паром в Павлово ходил без перерывов. Так что на телегах было можно торф возить — и его возили, причем на «нашей» торфоразработке постоянно (вахтами) трудились по два десятка женщин. Правда теперь большей частью туда торф прессовать катались тетки из других деревень, ведь электростанция четыре деревни током снабжала, и все бабы в этих деревнях прекрасно понимали, что не работая там хрен они зимой электричество у себя увидят. А торфа до холодов тетки накопали уже очень много, просто потому что для трех десятков отнюдь не дистрофичных женщин накопать даже четыре тонны этого торфа можно было даже «работой» не считать, а ведь туда чуть попозже и грудцинские бабы приехали! Вообще-то рядом с Грудцино имелись и «свои» небольшие болотца — но там и торфа было куда как меньше, и копать его было не так удобно, а насчет холодов зимой тамошний народ все сам понимал прекрасно. Поэтому в Заочье и на прессовку торфа много баб выехало, а грудцинские мужики запрягли в телеги всех своих лошадок и организовали вообще «транспортную эстафету»: часть мужиков торф возила от разработки до Оки, на пароме переправляли только телеги (без лошадей), а другая группа мужиков эти же телеги с другими лошадьми гоняла между Павлово и нашей электростанцией.

Ну и к своей электростанции тоже, но к нам они гораздо больше торфа возили, просто потому, что лошадь с телегой от Кишмы до Павлово и обратно за день успевала пройти, а вот до Грудцино — уже нет. Потому что это было лишних десять километров пути, и этих десяти хватало, чтобы лошадь в дороге уморить. Так что грудцинские выстроили возле нашей станции несколько больших сараев-хранилищ и торф туда складывали, а на их станцию оттуда топливо возили две лошадки слабосильные, древние, ни на что иное уж не непригодные — но так как их электростанция сжигала килограммов десять брикетов в час, лошадки эти с задачей справлялись.

А тетка Наталья ругалась буквально матом на нового первого секретаря (я сам случайно такое услышал) за то, что кроме нас в Заочье торф вообще никто не копал. Топлива в городе не хватало просто катастрофически, для населения дрова аж с Унжи везли на дровяных баржах, но и их половину промышленность забирала — а вот наладить добычу того же торфа никто не собирался. Потому что торф накопать-то было нетрудно, даже лопатами и приданными лопатам бабами, как показал кишкинский опыт — но вот вывезти его без, допустим, узкоколейки было почти невозможно. На пяток деревень — возможно… некоторое время, а к концу октября и это превратилось в огромную проблему. Потому что резко сократилось поголовье доступных лошадей, и если в конце сентября торф таскало два десятка только грудцинских лошадок, то в конце октября там осталось всего шесть лошадей, считая и трех кишкинских: из колхозов всех пригодных лошадей забирали в армию…

Наших лошадей не забрали. Во-первых, потому что они вообще нигде не учитывались: колхоза-то в деревне не было, а лошади и как «частовладельческие» не учитывались, так как были в общей собственности жителей деревни. Во-вторых, в армию не брали жеребят, лошадей старых и жеребых, а у нас Зорька уже разменяла двадцатник, а две других (и тоже отнюдь не молоденьких) оказались жеребыми. Ну и на годовичка нашего никто не позарился — но он-то пока и в работе использоваться не мог.

Так что на торфе теперь работали старые клячи, но и с ними до ноября удалось топлива на электростанцию нашу завезти почти что на год вперед, так что тетки в деревне теперь чувствовали себя относительно уверенно (в плане электричества), да и «продовольственную программу-минимум» выполнить удалось. Потому что весь сентябрь и октябрь все деревенские дети очень тщательно зачищали леса от грибов и ими же в основном и кормились. То есть и сами грибами питались (включая детсадовцев, чтобы «побольше картошки на зиму сберечь»), и отцов своих ими же на работе обеспечивали. А самым популярным блюдом в деревне были буквально до конца октября кабачки, тушеные с грибами: сами-то кабачки перестали плодоносить еще в конце сентября, но плоды в подполах еще с месяц продержались. И как раз к концу октября все хозяева свои «кабачковые башни» разобрали, землю растащили на грядки, на которых в следующем году планировалось картошку сажать — и «сельскохозяйственный год» на этом закончился. Вместе с последними грибами в лесу…

А «зимний стойловый сезон» для меня и тетки Натальи начался с поездки в Горький. И поехали мы с ней в город по железной дороге: несмотря на войну, движение поездов из Павлово в Горький шло по довоенному расписанию, разве что на линии теперь бегал единственный паровоз, причем даже не дореволюционный, а вообще из девятнадцатого века. Но несмотря на древность, бегал он очень шустро и в одиночку успевал выдерживать расписание. Мне какой-то попутчик, сам, вероятно, железнодорожник, рассказал, что эти паровозы до революции были чуть ли не самыми быстрыми в России, а уж с двумя вагонами он мог и до ста двадцати километров разогнаться. Ну, не знаю, может и мог, и вполне возможно, что и разгонялся: вагон мотало иногда так, что мне двумя руками за скамейку держаться приходилось. Но и на Казанском вокзале мы оказались «точно по расписанию», без нескольких минут восемь — а чтобы не сидеть в углу на скамейке и не трястись в ожидании визита в Кремль, мы с теткой прошлись по Сердловке, на людей поглядеть и содержимое магазинов поизучать. Ну, поизучали: товарное изобилие, естественно, пропало, а то немногое, что еще в продаже оставалось, продавалось только по карточкам. Причем исключительно горьковчанам, все приезжие могли смело идти боком. Без карточек только книги и газеты продавались, еще чернила (в брусках, ализариновые, их потом нужно было самостоятельно в воде разводить) и карандаши — но карандаши в продаже были только простые, «химические» и красно-синие. Я себе четыре таких карандаша купил (то есть красно-синих), и не купил больше только потому, что тетка сказала, что на обратном пути мы снова сюда же зайдем и купим в магазине карандаши вообще все. С тетрадками оказалось хуже, их тоже только по карточкам продавали. То есть если бы они в продаже были, то и продавали бы по карточкам…