Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 24

А «авантюра» была простой: откуда-то я точно знал, что если в землю добавить цемента, примерно по мешку на кубометр, а потом эти землю сильно утрамбовать, то она, когда в ней цемент немного схватится, будет «не уступать камню». Так что дед Иван привез нам из Ворсмы десять мешков цемента, мы с мальчишками его тщательно с землей перемешали, насыпали ровным слоем на площадку перед колодцем и утрамбовали. Трамбовками, которые мужики сделали для постройки землебитных домов. Трамбовать землю, конечно, я привлек детей уже «самых старших», и привлек «на платной основе» — но парни дело делали с удовольствием, а плата в виде тех же карамелек была для них уже просто дополнительным стимулом и, часто, поводом для объяснения родителям, почему они согласились «помогать Шарлатану». Почему-почему, вы же мне конфет-то не покупаете, вот мы их и зарабатываем. Не воруем, а честно своим трудом зарабатываем! А все вопросы закончились примерно через неделю, когда — после довольно сильного дождя — утрамбованная площадка осталось мало что почти сухой, так еще и «твердость» сохранила, не превратившись в жидкую грязь…

Осенью в Ворсме заработали все три новых завода: турбинный, генераторный и котельный: котлы начальство тоже решило здесь же производить. Дядю Алексея перевели на новый турбинный, чему он был очень не рад, но сейчас по закону никто не имел права даже выбирать, где ему работать, и даже уволиться с работы стало невозможно. Отца переводить не стали, все же завод у низ всякое медицинское производил и относился не к инструментальному тресту, а к наркомату здравоохранения. Николая тоже не перевели, а он как раз хотел: для завода новые дома строили и рабочим там обещали вскоре квартиры дать. Именно квартиры, не комнаты…

А я снова вернулся в детсад, и «на ту же должность»: снова стал односадников грамоте учить. И заметил, что в саду и маме стало работать куда как проще: там, как и в большинстве домов в деревне, уже заработал водопровод, а в саду еще и колонку дровяную поставили чтобы сразу горячую воду делать. Так что и посуду мыть стало куда как проще, и простыни стирать. А еще почти до середины октября малышня (то есть все же «старшая группа») дважды в день прочесывала лес в поисках грибов, но всё собранное сразу же по домам разносилось: в детском саду грибы не запасались на зиму. А когда грибы в лесу закончились, то детям, кроме как играть и учиться, делать стало вообще нечего.

Я, правда, придумал для малышни несколько игр, в которых было нужно для выигрыша все же буквы знать, а конфетки в качестве премий за выигрыш уже детсадом закупались. Так что стимул «научиться читать» был у всех — и к весне даже трехлетки читать научились. Мне даже показалось, что они и читать стали лучше «прошлогодних» малышей, но сравнить у меня не получилось бы: «прошлогодние»-то за лето тоже процесс подосвоили и теперь читали практически бегло. И все они практически поголовно успели прочитать вышедшую летом книжку «Что я делал», хотя не целиком еще, но «процесс» действительно «пошел». И все деревенские, когда попадали в город, обязательно старались детям книжки купить. Вот только в магазинах детских книг было до обидного мало…

Зато все прочее имелось в изобилии. И с продуктами было прекрасно, и с несъедобными вещами. Тех же тканей: в магазинах (правда, не во всех, но в Нижнем на Сверловке особенно в глаза бросалось) был и шелк, и самые разные хлопковые ткани, и шерстяные — и выбор расцветок был довольно приличный. Я теперь с мамой по воскресеньям как раз в Горький ездил и с ней по Свердловке ходил, и, сильно подозреваю, она меня с собой не просто так брала. Потому что каждый раз, выкладывая вечером покупки из сумки, отцу она приводила один и тот же довод:

— Это не я купила, а Вовка, он на свои деньги все покупает, а я у него носильщиком…

А я почему-то сообразить не мог, какого рожна мне срочно нужно закупить и на платья ткани, и на белье постельное. Я даже драп требовал у мамы купить, причем просил отрезы, из которых всей семье можно было пальто зимние сшить. А еще я покупал обувь: себе, Марусе, Вальке и Настьке, Кольке, обоим Васькам а так же маме и теткам. По несколько пар покупал, и маме говорил, что это я им на именины в следующем году запасаю. Дядьям я ничего из обуви не покупал, просто потому что мама их размеров не знала, а вот отцу я купил настоящие унты из оленьего меха — и все это добро я складывал на хранение на чердаке «червячного домика». Подозреваю, что даже мама не знала, сколько я туда уже натаскал.

И не знала, чего я натаскал. Потому что зимой я бегал (именно бегал) по паре раз в неделю в Ворсму и в Грудцино и там в магазинах покупал по паре кило сахара, консервы в железных банках, тот же чай (который продавался в жестяных коробках). Покупал еще очень забавные продукты: кисель клюквенный в брикетах (ну, его дети много покупали, так что и мои покупки продавщиц не особо удивляли), а еще брикеты «супа горохового с копченостями». Хорошие такие брикеты, в драке они прекрасно заменили бы обломки кирпича… Но почему я не мог удержаться, видя все это на прилавках, я не понимал — впрочем, я об этом вообще не задумывался. Думал лишь о том, смогу ли я все купленное дотащить до дому…

Консервы я покупал исключительно мясные, причем одного сорта: «Свинина тушеная», так как их почти никто не брал и в магазинах они почти всегда были. Дома я густо мазал банки солидолом и распихивал в пустые «червячные» ящики: их мне отец с большим запасом наделал, и он же мне и большую банку солидола принес по моей просьбе. Сахар я покупал в пачках с надписью «Цукор буряковий пиляний» — его тоже никто не брал, я сам слышал, как какая-то тетка в магазине говорила, что ей «нужен сахар белый, буряковый пусть нищие едят». И сахар, и брикеты я аккуратно укладывал, предварительно завернув в бумагу, пропитанную парафином, под плитки «потолочного утеплителя» — ну, чтобы если кто случайно на чердак залезет, вопросов лишних не задавал. Хотя на чердак червячного домика лезть никому, похоже, и в голову не приходило — но лучше-то перебдеть…

И я продолжал развлекаться «быстрым шопингом»: отец мне деньги раз в месяц выдавал, куда я их трачу — не спрашивал (видимо, ему хватало маминых «отмазок»), а я «нарабатывал мышечную массу»: весной, когда уже снег сошел, на пробежку в Грудцино или в Ворсму с покупкой всего и возвращением обратно у меня уходило не больше часа. И даже мама часто не знала, что я куда-то уходил: бегал-то я исключительно в «тихий час». А в часы уже «шумные» все так же читал соратникам по саду книжки, учил их читать. И учил, похоже, более чем неплохо: в конце мая, когда дети уже почти все в сад ходили уже редко, в деревню снова приехал Юлий Моисеевич. Приехал, чтобы лично убедиться в том, что ему рассказывала «член исполкома сельсовета, руководитель секции местного хозяйства и благоустройства», выбивая какие-то очередные плюшки для детского сада. Хорошо, что о его приезде тетка Наталья рассказала заранее и все дети были в сборе. А мне было поручено в тот день устроить очередной «экзамен», сопровождающийся вручением медалей «особо отличившимся дошкольникам» — но отличились-то все! Юлий Моисеевич даже решил, что это какое-то хитрое очковтирательство и на выбор малышне предлагал почитать газету, которую вытащил из своего кармана — но кишкинцы маму не подвели! Уехал партийный босс из деревни в глубокой задумчивости, а в начале июня из города в деревню прибыл какой-то его помощник и вручил маме орден.

И все в деревне считали, что орден маме заработал я, хотя это было неправдой: она же так усердно работала, чтобы все дети были сыты и здоровы! Но на народный роток не накинешь платок — и мои пятые именины ознаменовались новым подарком. Причем это был не просто какой-то подарок вроде новой мебели или даже пальто с воротником из подкотика, нет. Мне односельчане вручили медаль, которую они же и учредили: медаль «Почетный гражданин деревни Кишкино». Медаль была настоящая (размером с царский рубль, только с ушком), подвешенная на колодке, обернутой алой шелковой лентой. И была она сделала из чистого серебра! Предыдущая тоже была серебряной, но ее-то сделали из серебряной мелочи низкопробной, а эта была уже «настоящей серебряной». Я, конечно, в медалью на пузе походил, погордился, перед всеми гостями покрасовался — а когда застолье закончилось и гости разошлись, я попросил у отца разрешения положить медаль на сохранение «в ту шкатулочку». В которой разные «ценности» семейные лежали. Отец, конечно, разрешил…