Троя. Пепел над морем (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 45

— А-а-а! — заорали воины и ринулись в ворота, которые бессильно распахнули свой зев. Лучники на стенах бьют в огромную толпу, которая лезет в узкий проход, обдирая бока об острые обломки досок и шершавый камень стен. Воины вошли в город и остановились. Пока они ломали ворота, троянцы времени не теряли. Они завалили улицы, идущие к храмам и царскому дворцу. И эти завалы защищали знатнейшие из знатных, воины в тяжелом доспехе, вооруженные длинными копьями и мечами.

На крышах домов стояли лучники, среди которых выделялся один. Выделялся золоченой кирасой, шлемом с ярким султаном и плащом из шкуры леопарда. Его стрелы разили без промаха, ведь тяжело промахнуться там, где люди стоят плечом к плечу. Царевич Парис — а это был он — уже выпустил целый колчан, не потеряв напрасно ни одной стрелы, как вдруг увидел того, кто убил в поединке его старшего брата. Сам Ахиллес вел отборный отряд мирмидонян, который, если его не остановить, выбьет с позиций троянских щитоносцев. И тогда все, это конец! За их спинами — беззащитный город, царский дворец, набитый сокровищами, и тысячи горожан.

— Да как же тебя убить, сволочь! — кусал губы Парис, но слабого места так и не увидел. Ахиллес словно бронзовая статуя, живой металл, в котором нет ни единой прорехи. Чешуйчатый панцирь, массивные наплечники и разрезная кожаная юбка, обшитая полосами металла, надежно укрывали Пелеева сына. Да и шлем его прятал затылок и плечи. Великий мастер ковал тот доспех, сделав его владельца почти неуязвимым.

— Да чтоб ты провалился! — ругнулся Парис, понимая, что кроме мускулистых голеней другой цели у него просто нет, да и то, если исхитриться и попасть в них сзади. Передняя их часть надежно укрыта поножами, украшенными тончайшей чеканкой. Щели между ними и юбкой не было вовсе, и бедро тоже оказалось недоступно для стрел троянца.

— Как же ты жить хочешь, сволочь! — подивился Парис, пытаясь унять стук сердца. — С ног до головы в бронзу оделся!

Он сделал вдох, потом выдох, а потом плавно натянул тетиву, поймав цель острием наконечника. Звон льняной нити и короткий удар по кожаному наручу заглушил звериный рык, в котором Парис услышал гнев, удивление и растерянность. Царевич наложил еще одну стрелу, с кривой ухмылкой рассматривая бесстрашного бойца, который орал что-то, обратившись прямо в его сторону. Нога Ахиллеса ниже колена была пробита насквозь, и только это смогло остановить неукротимого ахейца, который почти уже пробился в центр города.

— Вот так-то лучше! — прошептал Парис, выпустив стрелу, украшенную трехгранным наконечником, прямо в ненавистное лицо. Непобедимый воин, словно не веря самому себе, схватился на тонкое древко стрелы, опустился на колени, а потом рухнул прямо под ноги своих бойцов.

— Ахиллес погиб! — раздался душераздирающий вопль. — Ахиллес!

Воины отхлынули от завала, и узкая, в семь шагов, улочка стала вдруг непривычно пустой. Мирмидоняне подхватили тело своего вождя и потащили его к воротам, а остальные последовали за ними. Атака ахейцев захлебнулась…

— Филоктет! — услышал Парис чей-то вопль. — Ты чего смотришь? Сними его! Вон тот! Нарядный! Это он Ахиллеса убил!

— Что тут еще? — напрягся Парис и повел взглядом по сторонам. Он увидел того, кого называли Филоктет. Могучий воин, с необычайно длинными руками, кажущийся горбатым от распирающих хитон мышц, ухмылялся ему прямо в лицо и натягивал огромный лук. Сын Приама сделал то же самое.

Парис резко отпустил свою тетиву, но ее звон растянулся в неправдоподобно длинный, тягучий звук, как будто само время вокруг него начало останавливать свой бег. Он уже понял, что не успевает… Царевич видел стрелу, которая летела прямо в него, чуть подрагивая, изгибаясь и медленно, даже несколько лениво поворачиваясь вокруг своей оси. Он знал, что это невозможно. Не может человек видеть полет собственной смерти, такое лишь самим богам под силу, но отрицать очевидное было нельзя. Время растянулось до немыслимых пределов, и Парис, не отрываясь, смотрел, как широкий, словно лист наконечник неумолимо приближается к нему. Он попытался уйти в сторону, но не смог. Попытался закричать, но крик застрял в его горле. В том самом месте, куда через мгновение ударила стрела Филоктета. Мир вокруг потух навсегда, и царевич полетел в бескрайнюю голубую высь, жалея лишь о том, что не успел проститься с той, кого на самом деле любил.

Хеленэ бездумно смотрела на натянутую перед ней ткань. Она молчала, как молчали и рабыни, которые обычно трещали подобно сорокам. Никто из них не решался нарушить жуткую тишину, навсегда поселившуюся в этом доме. Женское ремесло успокаивало басилейю, но только не сегодня. Тонкая нить, которая держала ее душу на земле, не давая улететь в Тартар, лопнула сегодня, когда она увидела тело своего мужа. Парис был непростым человеком. Он хвастал без удержу, врал, не краснея, и без зазрения совести расхищал чужое достояние, прикрываясь отцовским именем. Да у него, откровенно говоря, и вовсе совести никакой не было. Но зато он был красив как бог, и он любил ее. А она любила его. И ей было плевать на все остальное. На осуждение знатных троянок, лопотание которых она едва понимала. На то, что она здесь была совсем чужой, не имея больше ни единой близкой души. И даже на то, что стала объектом всеобщей ненависти, когда флот ахейцев причалил у стен Трои. Она готова была терпеть все что угодно, когда Парис был рядом. А вот теперь его нет. И зачем она живет? Зачем дышит? Зачем ест? Хотя… Она ведь ни крошки не съела с того самого момента, как ее мужа завернули в саван и положили в могилу, что была в одном ряду с могилами других царевичей. Опустел дом Приама, обезлюдел…

— Хеленэ!

В дом вошел Деифоб, брат мужа, суровый воин, пропахший кровью и потом. Он смотрел на нее как-то странно, с затаенной усмешкой. Она часто ловила на себе его короткие липкие взгляды, но дальше взглядов дело никогда не шло. Он не посмел бы всерьез позариться на женщину из царской семьи.

— Деифоб, — мертвенным голосом произнесла Хеленэ.

— Иди сюда! — он по-хозяйски вошел и поманил ее вглубь дома. Она равнодушно встала и пошла за ним. Мало ли что ему нужно.

— Ты теперь моя жена, — огорошил ее Деифоб. — Отец распределил всех вдов между оставшимися братьями. Ты переезжаешь ко мне.

— Что? — она посмотрела на него так, словно видела впервые. — Зачем? Не хочу я!

— Да кого волнует, чего ты хочешь, баба, — непонимающе посмотрел на нее Деифоб и грубо притянул к себе. — У нас обычаи такие. Вдова за брата мужа выходит. Ты теперь жена мне.

— Нет! — замотала головой Хеленэ, из глаз которой покатились крупные горошины слез. — Не надо! Пожалуйста! Не рушь мое вдовство! Дай хоть мужа положенный срок оплакать…

Деифоб даже слушать не стал и с глумливой улыбкой толкнул ее на ложе, а она покорно затихла. Ей не справиться с сильным воином, но кричать она не станет. Она не допустит урона своей чести. Нельзя, чтобы рабыни смеялись у нее за спиной и разносили сплетни по городу. Придется вспомнить те времена, когда она жила в Спарте, и потерпеть. Ей ведь не впервой. Все равно это скоро закончится. Хеленэ бездумно смотрела в потолок, почти не ощущая на себе веса сопящего тела. Сейчас она даже плакать не могла. Ее душа умерла навсегда.

* * *

Бои который день шли в самом городе. Троянцы то отбрасывали ахейцев, то ахейцы доходили почти до царского дворца. Узкие улочки — превосходное место для боя, где десяток человек может задержать сотню. Но вот сегодня все пошло скверно. Хеленэ слышит звон мечей и крики раненых, даже не выходя из дома. А раз так, то совсем скоро враг подойдет к царскому дворцу и храмам. И к ее дому, который стоит совсем рядом с ними. Она улыбнулась и достала из складок пеплоса небольшой, богато украшенный нож, острый, словно бритва. ОН подарил ей его. И Хеленэ знает, как поступить. Она не отдаст себя на поругание. Она и так словно коркой грязи покрылась, которую не отмыть вовек. Звон оружия и крики слышатся все ближе, а Хеленэ сидит и улыбается бездумно, пока бросившие свой труд рабыни забились по углам и скулят от ужаса. Им не впервой попадать в плен. Они слишком хорошо знают, что это такое. Потому и боятся.