Троя. Пепел над морем (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 44

— Колесницу пригоните! — заорал Ахиллес, не обращая внимания на стрелы, полетевшие со стены. Что сделают они ему, закованному в бронзу с головы до ног. Наконечники бессильно скользили по его блестящим бокам, и ахеец неспешно спустился вниз, куда уже подогнали коней. Он прорезал отверстие между сухожилием и пяткой и протянул веревку, которую привязал к колеснице.

— Х-ха! — заорал Ахиллес и погнал коней, мотая бессильное тело по кочкам и камням на глазах у всей Трои и царя Париамы, который плакал, обнимая воющую от безумного горя жену.

* * *

Девять! Всего девять сыновей осталось у царя Париамы, и все они стояли и мрачно смотрели, как он мечется по дворцу, бросая в кучу одну вещь за другой. Агафон, Парис, Паммон, Гиппофой, Антифон, Деифоб, Дий, Гелен и Полит — вот и все, что осталось от десятков царских наследников, бывших опорой своему отцу столько лет. Он уже не различал, кто из них рожден Гекубой, кто иными женами, а кого прижил от рабынь и жен своих козопасов. Теперь это было неважно, слишком уж мало осталось истинной царской крови.

Ковры, покрывала, пурпурные ткани, бронзовые треножники и золотая чаша из Фракии, которой Париама дорожил как ничем другим — все это лежало неряшливой кучей. Чаши было жаль всем, кроме царя. Искуснейший мастер ее сделал, украсив тончайшими узорами. Различное добро продолжали нести из кладовых, пока растрепанный, с безумными глазами царь бормотал.

— Все погибли! Все до единого! Одни бездельники остались! Плясуны, любители баб и вина! Воры! Лгуны! Трусы проклятые! Только чужих овец отнимать горазды, прикрываясь моим именем. Да лучше бы вас всех ахейцы перебили! Бесполезные хвастуны. Чтоб вас молния всех поразила!

Он повел по сторонам бессмысленными глазами и заорал.

— Грузите все на повозку! Я сам поеду!

— Ты куда это собрался? — Гекуба, немолодая, но статная еще и красивая женщина бесстрашно вышла вперед и загородила ему дорогу. Ее голос дрожал, но ни слезинки она не проронит, пока здесь дети ненавистных соперниц. Они не увидят ее слабости. — Ты спятил? Тебя там убьют и собакам скормят! Я уже сыновей потеряла. Мне еще и мужа потерять?

— Уйди с дороги, женщина, — с яростью взглянул на нее Париама. — Убьют так убьют. Но я в последний раз своего сына увижу. Я выкуплю его… Он отдаст мне его…

Царь выскочил на улицу, где перед дворцом собралась немалая толпа, многие из которых рыдали в голос. Париама схватил свой посох и начал размахивать им, нанося беспорядочные удары и рассыпая ругательства и проклятья.

— Прочь! Прочь отсюда, сволочь! Идите по домам и там плачьте! И без вас тошно!

Старый раб, который уже подогнал повозку, запряженную мулами, терпеливо ждал, пока пройдет вспышка хозяйского гнева. Он уже пожил свое. Если убьют, то убьют. Раб уже давно свыкся с тем, что смерть скоро примет его в ледяные объятия. Именно поэтому он и вызвался поехать вместе со своим царем. Париама сел в повозку, и раб ткнул мулов острой палкой, понуждая тех тронуться вперед. Отсюда до ахейского лагеря — рукой подать…

Как пройти туда, куда пройти нельзя, да еще и воз добра провезти? Только дав горсть серебряных колец страже у входа и напугав воинов именем Ахиллеса, как же еще? Не бог же усыпит их на посту? Смешно и подумать о таком. Получив серебро, воины открыли ворота ахейского лагеря без малейшего промедления. Они отобрали бы поклажу, укрытую кожами, но не хотели связываться с бешеным царем мирмидонян, к которому все это везли. Так Париама оказался перед шатром Ахиллеса и бестрепетно вошел внутрь.

— Тебе чего надо, старик? — непонимающе посмотрел на него Ахиллес, который только-только закончил свой обед. — Ты еще кто такой?

Чудной гость упал на колени и обнял его ноги.

— Отдай мне тело сына, — услышал Ахиллес глухой голос царя. — Я выкуп богатый привез. Там, на улице, повозка стоит. Забери себе все. И тебе хватит, и воинам твоим.

— Ты Приам, что ли? — изумленно воззрился на него Ахиллес. — И как ты посмел прийти сюда? Смерти ищешь, старик?

— Хочешь, убей, — бестрепетно взглянул на него царь, — но позволь сына похоронить как подобает. Он был отрадой моего сердца, надеждой моей. Там много добра. Одного золота талант привез.

— Ого! — присвистнул Ахиллес, и стоявшие рядом Автомедонт и Неоптолем довольно оскалились. Война уже дала им неслыханное богатство, так еще и выкуп этот, с которого они уж точно получат свою долю. Их вождь не был жаден и щедро вознаграждал воинов.

— Так что, отдашь мне Гектора? — Париама посмотрел на Ахиллеса красными от слез глазами, пока тот жадно перебирал добро, привезенное из Трои. Царь не соврал. Всем хватит. И ему, и воинам.

— Да забирай, — Ахиллес воровато оглянулся по сторонам. — Только надо побыстрее все сделать, пока Агамемнон не прознал. Ты тогда отсюда и за три таких телеги не выйдешь. Он жадная сволочь.

— Я его выведу, — коротко ответил Неоптолем, сняв с руки серебряный браслет. — Это отдам, если привяжутся. Или в зубы стражникам двину, если наглеть начнут… Выведу, в общем.

— Я буду богов молить за тебя, — шептал Париама, глядя, как тело его наследника, обернутое в полотно, кладут на телегу. Он не станет открывать его лица. Он просто не сможет. У него уже совсем закончились силы.

1 Каски — кочевые племена скотоводов, живших у южного побережья Черного моря, в районе современного Трабзона. Мушки — предки фригийцев и армян. Племя каска могло выставить до 800 колесниц, плюс пешее войско. Это была огромная сила, с которой хетты не могли справиться даже в период своего расцвета. А в описываемое время каски и мушки опустошали земли центральной Анатолии, выдавив хеттов на юг, где те образовали множество мелких государств.

Глава 20

— Бумм-м! Бумм-м! Бумм-м!

Странная телега подъехала к воротам Трои, и бревно, закрепленное под ее крышей, методично молотило в дерево, выбивая из него острые брызги щепок. Одиссей не знал точно, что именно сделал Эней на Паросе, но саму идею сметливым умом пирата ухватил тут же. Он хотел было изготовить голову барана и насадить ее на бревно, но хорошего мастера в лагере ахейцев найти не смог. Потому-то и отлили острый наконечник, который пробивал доски насквозь, а не проламывал их. Одиссей, которого подвезли на колеснице, смотрел издалека и морщился. Не очень хорошо вышло, надо было баранью башку отлить, пусть даже непохоже вышло бы. Все же баран — это баран.

Он сам в этого деревянного коня не полез, не отошел еще от ран, а потому воинами командовал Неоптолем, который взял с собой самых выносливых и сильных. Ахейцы почти уже сломались. Агамемнон ранен, Диомед ранен, Менелай еще бьется, но рана на боку кровоточит каждый вечер. На ногах оставался Аякс Теламонид, двужильный Ахиллес, старик Нестор и Аякс Малый из Локриды. Они-то и командовали сейчас штурмом, не давая защитникам высунуть головы. Две сотни лучников держали этот участок стены, убивая любого, кто пытался бросить камень на крышу деревянного коня. Так назвали эту чудную телегу, потому что другого названия придумать не смогли. Верили только, что конь этот перешагнет через стену проклятого города.

— Бумм-м! Бумм-м! Бумм-м!

Дерево ворот понемногу превращалось в решето. Никто в Трое не рассчитывал, что его будут крошить тяжеленным бревном, закрепленным на веревках. Тут не знали подобных затей, а потому воротам долго не простоять. Теперь это понимали все. Деревянный конь неутомим, а его бронзовое копыто куда тверже досок, обитых медными полосами, неплохо держащими удар топора.

— Бумм-м! Бумм-м! Бумм-м!

Натужный хруст дерева привел в неистовство ахейцев, которые встали полукругом невдалеке от стены. Они завороженно слушали мерные удары, и чутким ухом воина ловили тот самый обнадеживающий звук, который ознаменует окончание этого проклятого похода. Как только ворота рухнут, тысячи воинов ворвутся в Трою и утолят свою жажду крови и добычи. На пологую крышу тарана то и дело падали тяжелые камни, и они уже проломили ее в паре мест, но теперь все это было неважно. Троя держалась из последних сил.