Золото Кёльна - Шир Петра - Страница 12

И вот Алейдис стояла перед ним, в его кабинете, который примыкал к меняльной конторе в его доме на Новом рынке. Она выбрала для визита поздний вечер, прекрасно зная, что, после того как отзвонят колокола вечерни, жизнь на кельнских улицах затихает и в меняльных конторах не бывает посетителей. Ван Клеве молча смотрел на гостью и не мог ею не восхищаться. Она была привлекательная, стройная, с соблазнительными формами, подчеркнутыми шнуровкой по бокам темно-синего сюрко, украшенного серебряной вышивкой. Из-под сюрко проглядывало тончайшее белое белье. Волнистые светлые волосы были скрыты под маленькой шапочкой, тоже темно-синей, с нежной белой вуалью. Такой головной убор назывался «малый эннен». Ван Клеве знал это из рассказов старшей сестры Альбы. Из-под шапочки выбилось несколько непокорных прядей. Они спадали на лоб и виски. Алейдис Голатти была олицетворением жены зажиточного кельнского бюргера. Вдовы бюргера, поправил он себя. Она выглядела немного бледной, под глазами залегли темные кругиэто говорило о том, что она плохо спала Последние несколько ночей.

— Что я могу сделать для вас, вдова Голатти?

По правде, ван Клеве прекрасно знал, зачем она пожаловала, но поскольку гостья ещё не вымолвила ни слова, он счел уместным попросить её объясниться. Даже если он не верил, что эта маленькая несмышленая куколка, почти девочка, действительно сможет справиться с тем, что ей предстоит. Вероятнее всего, вскоре она вернётся в дом отца, какое-то время будет зализывать раны, а затем займется поиском нового подходящего мужа. Или же за нее это снова сделает отец. В этом нет ничего плохого, если только Йорг де Брюнкер на этот раз проявит больше благоразумия и выберет для дочери богатого, но менее гнусного супруга. Алейдис внимательно осмотрела небольшой кабинет, в котором было достаточно света благодаря двум высоким окнам с дорогим лунным стеклом[10]. Ее глаза блуждали по столу, заваленному бумагами, затем по шкафам и сундукам у стены и, наконец, задержались на гобелене с красочным изображением райского сада. Услышав вопрос, Алейдис слегка поморщилась и перевела взгляд на судью.

— Вы были правы.

Она шумно вздохнула, ее грудь приподнялась и опустилась. Это ненадолго приковало его внимание, отчего он рассердился сам на себя.

— Неужели? В чем именно, могу я спросить? — поинтересовался он с легким раздражением.

— Во всем.

Ее голос прозвучал как-то глухо.

— То есть почти во всем. Николаи был хорошим мужем, всегда любил меня и был честным по отношению к нашей семье. На этом я настаиваю, ибо это чистая правда.

Она выдержала паузу, желая собраться с мыслями.

— Но просмотрев кое-какие его бумаги и тщательно расспросив двух моих слуг, я теперь знаю, что Николаи многое от меня скрывал. Он был не тем человеком, каким я его себе представляла. По крайней мере, не совсем тем.

Их глаза встретились.

— Но я любила его, и не имеет значения, что он там делал и каким видите его вы. Его смерть должна быть отомщена. Ибо, если он совершал зло и за это пал жертвой другого зла, отнюдь не следует, что его убийцы были в своем праве.

— Совершенно с вами согласен, вдова Голатти.

— Я хочу найти убийцу и предать его суду.

— Вы знаете, что шансы на успех невелики, — спокойным, ничего не выражающим голосом сказал ван Клеве. — Нет ни свидетелей, ни улик, и по вашему собственному признанию, нет никаких зацепок, которые могли бы указать нам направление для поисков.

— Пока нет. В ближайшее время я намерена провести расследование.

— Мне об этом известно. — Теперь в его голосе зазвучал лед. Он не любил, когда его отчитывали, как несмышленого юнца. А именно это и произошло после ее появления в ратуше сегодня утром. — Ведь вы же обратились в Совет города Кельна и Коллегию шеффенов с просьбой присвоить вашему иску самый высокий приоритет. Более того, просили Совет, чтобы дело передали другому полномочному судье, то есть Кристану Резе либо Георгу Хардефусту.

— Я честно предупреждала, что буду жаловаться на ваше поведение, возразила Алейдис, сложив руки на груди. — Неужели вы полагали, что я забуду, как вы оскорбляли меня прямо над телом покойного мужа?

— И все же вашу просьбу оставили без рассмотрения.

— Господин Резе объяснил мне, что юрисдикция судей не может быть изменена без веских причин и что личная неприязнь не может считаться таковой.

Ван Клеве слегка склонил голову.

— С вашим супругом этого никогда не случилось бы.

— Что? — вскинулась Алейдис.

— Он бы сумел добиться своего.

— Да что вы говорите! — яростно сверкнув глазами, парировала она.

— Он бы перевернул небеса и ад, чтобы помешать мне расследовать его смерть.

— И вы полагаете, что именно этим я сейчас и должна заниматься?

— Я хочу сказать, что вы должны научиться стоять на своем, вдова Голатти, как это сделал бы ваш муж, упокой Господь его душу. Иначе вы недолго продержитесь в мире, который он вам оставил. Если вы хотите, чтобы дело вел другой судья, найдите способ добиться этого, — кривая усмешка исказила губы Ван Клеве. — Если, конечно, нет иной причины, по которой вы так легко сдались.

Она посмотрела в одно из окон, в котором, несколько искаженные стеклами, виднелись кусты и деревья, высаженные по периметру большого сада. Ей потребовалось перевести дух, прежде чем ответить.

— Вы проницательны, господин ван Клеве. Именно это качество мне сейчас необходимо, как никогда.

Ее щеки залил нежный румянец, но когда она продолжила говорить, в ее голосе зазвучала решимость:

— Вы не были дружны с моим мужем. Более того, вы с ним были соперниками. Между вами существовали разногласия, которые начались задолго до моего брака с Николаи. Я сперва думала, что это станет препятствием для расследования. Но, возможно, все как раз наоборот. У вас нет причин льстить мне или приукрашивать факты. Поэтому вы будете честны со мной. И хотя вы, вероятно, рады, что один из ваших главных противников ушел навсегда, вы человек чести и не меньше моего желаете смыть пятно позора, которое наложило на весь цех кельнских менял это подлое убийство. Разве я не права?

Винценц одобрительно кивнул.

— Из сказанного вами можно заключить, что, по вашему мнению, сберечь доброе имя — мое собственное и цеха, к которому я принадлежу, — для меня важнее, чем торжествовать по поводу избавления от конкурента. Вашими устами говорит сама мудрость. — Он осторожно улыбнулся. — Поскольку обещание, которое Совет уже дал вам, не оставляет мне выбора, я полагаю, мы должны смириться с тем, что, вопреки вашей первоначальной просьбе, я буду вынужден искать вашего общества в обозримом будущем.

— Да будет так, — ответила Алейдис, никак не отреагировав на его улыбку. Поначалу ее сильно расстроило, что Совет отказался передать дело Другому полномочному судье. И лишь по дороге сюда ей вдруг подумалось: может быть, это и неплохо, что расследование будет вести ван Клеве. Он слыл — хоть, конечно, молва склонна была привирать и преувеличивать — не только умным, но и чрезвычайно настойчивым в попытках восстановить справедливость. И его знание мира, в котором в силу своего ремесла вращался Николаи, вероятно, могло бы стать дополнительным преимуществом. Однако осведомленность ван Клеве о незаконных делах ее супруга не давала Алейдис покоя: она не могла понять, откуда тот черпает свои знания и почему давно не использовал их против конкурента. Она прогнала эту мысль прочь и решила сосредоточиться на главном.

— Полагаю, вы хотите ознакомиться с перепиской и бухгалтерскими книгами моего мужа, — сказала она.

— Да, это первое, что я должен сделать, — взгляд глубоких темных глаз Винценца задумчиво остановился на собеседнице. — Думаю, вы уже нашли доказательства того, что у вашего мужа были дела, которые он не записывал в бухгалтерские книги?

Алейдис кивнула.

— В нашем подвале есть сундук. Я еще не смогла открыть его, потому что он заперт на алфавитный замок, комбинацию которого я не знаю.