Меченный смертью. Том 5 (СИ) - Юрич Валерий - Страница 8

Граф Доронин обвел скучающим взглядом собравшуюся публику и внезапно остановился на мне.

— А вы, князь, что думаете по этому поводу? Я слышал, что у вас есть на все свое мнение. Хотелось бы его услышать.

— Простите, сударь, я не совсем понял ваш вопрос. — Мой холодный взгляд скользнул по высокомерному лицу графа.

Лицо Андрея Филипповича тут же изменилось и на нем появилась хоть какая-то видимость учтивости.

— Простите, Александр Андреевич, я не хотел вас задеть своим неожиданным обращением. Но, тем не менее, хотелось бы узнать, как вы относитесь к дуэли? Воспринимаете ли вы ее, как средство мщения за нанесенную обиду или причиненные страдания?

— Смотря, о чем в конечном итоге идет речь. Порой обычная дуэль не достигает истиной цели пострадавшего, — равнодушно пожал я плечами.

— Что вы имеете в виду, князь? — В голосе Андрея Филипповича прозвучало удивление.

Я прожег графа Доронина пристальным и долгим взглядом.

— Представьте, Андрей Филиппович, что какой-то негодяй причинит вред самому родному и любимому для вас человеку: матери, жене, ребенку или близкому другу. Нанесет им непоправимый вред, заставит жестоко страдать, а потом убьет. И этим своим зверским поступком он ввергнет вашу душу в пучину нечеловеческого горя, а мозг — в безумие. Неужели вы считаете, что для такого подонка справедливой долей будет получить пулю в лоб или быть испепеленным заклинанием огненного шара? Не говоря уже о том, что он спокойно может выйти из дуэли победителем и при этом будет бесспорно оправдан всем светом по одной только той причине, что ему повезло больше, чем его несчастному оппоненту. Ну уж нет, граф, увольте. Если мне когда-нибудь будет суждено мстить за тяжкое страдание, то я буду мстить не так.

— Признаться, ваша теория, князь, меня удивляет, — ответил граф Доронин. — А как же тогда быть с системой правосудия, которая как раз и существует ради таких вот именно случаев?

— Система правосудия удовлетворяет запросы общества, но не жажду мести потерпевшего. Общество вполне справедливо просит оградить себя от дальнейших посягательств преступника, что и делает наша Фемида. Но как быть тому несчастному, который по воле преступившего закон уже прошел через горнило страданий? Достаточно ли будет ему знать, что за всё его прошлое, настоящее и будущее горе негодяй претерпит только несколько мгновений или минут страданий? Удовлетворит ли это его? Не думаю.

— Я понял вашу мысль, Александр Андреевич, — усмехнувшись ответил граф Доронин. — Но не находите ли вы, что потерпевший, который в какой-то момент вдруг решил стать и судьей, и исполнителем приговора в одном лице, сам может попасть под неотвратимое действие закона и следящей за его исполнением системы правосудия?

— Конечно, но только если он беден и непроходимо туп, — улыбнулся я. — Однако же если он состоятелен и достаточно умен, то сможет обернуть все так, что свершившаяся месть будет принята окружающими, скорее, за волю провидения, чем за действия человеческой руки.

— Признаться, князь, ваш подход к этому делу хоть и достаточно понятен с общечеловеческой точки зрения, но при этом весьма необычен. — Граф Доронин слегка пожал плечами. — Но давайте все-таки вернемся к тому, с чего мы начали. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но как я понял из ваших слов, вы — противник дуэлей. Вы отказались бы сражаться?

— Ну почему же отказался? — равнодушно ответил я. — Но здесь, как я уже говорил, главное — за что драться. За какую-нибудь пустышку, оскорбление, за голословное утверждение, что я лжец или предатель, или даже за банальную пощечину я готов бросить вызов любому дерзкому пройдохе. И сделаю это с абсолютно легким сердцем, поскольку вполне уверен в своих силах и способностях, которые не раз были проверены на практике и позволяли мне заканчивать многие поединки своей полной и неоспоримой победой. Именно за это я стал бы драться. Но не за безграничное и адское страдание, которое по законам высшей справедливости требует равного возмездия. Как говорится, око за око, зуб за зуб. — При этом мои глаза на миг так яростно сверкнули, что граф Доронин внезапно непроизвольно побледнел и тут же решил сменить тему разговора.

— Господа, — как ни в чем не бывало, проговорил он, — завтрашний вечер в Александрийском театре обещает быть весьма интересным. Будут ставить «Гамлета». Ему пророчат бешенный успех.

— Андрей, милый, — вдруг, слегка поморщившись и нервно поглаживая живот, перебила мужа Анна Петровна, — а уже известно, кто выкупил правую литерную ложу? Или она так и остается пустой до самого конца сезона? — При этом вопросе графиня стрельнула своими прелестными глазками в мою сторону.

Граф, видимо, недовольный, что его перебили, едва заметно нахмурился и сухо пожевал губами.

— Видишь ли, дорогая, далеко не всех занимает этот вопрос. А те, кто все-таки им интересуется, могут попасть в несколько комичное положение, если вдруг выяснится, что ложа закрыта на весь сезон по техническим причинам. Мало ли что там могло случится? — И Андрей Филиппович раздраженно повел плечами.

Я не особо прислушивался к разговору. Меня сейчас занимало абсолютно другое. Краем глаза, стараясь не фокусироваться на Анне Петровне, я все-таки очень внимательно наблюдал за ней.

Все фигуры были расставлены по местам. Занавес ждал финального звонка, чтобы раскрыться и явить присутствующим искусно срежиссированную сцену. И в предстоящем спектакле этой прелестной девушке отводилась одна из главных ролей.

Анна Петровна внезапно болезненно поморщилась и заметно побледнела. Ее глаза испуганно пробежались по окружающим гостям. Было заметно, что она спешно ищет кого-то своим нервным взглядом. И когда он наконец-то остановился на хозяйке особняка, Елене Михайловне, то в нем промелькнул калейдоскоп эмоций. Тут была и досада, и страх, и мольба о помощи. Хозяйка вечера стояла боком к своей подруге и беседовала с одним из гостей. Она совсем не ощущала обращенного к ней горячего взгляда.

Когда напряжение в глазах Анны Петровны достигло апогея, она вдруг судорожно схватилась за живот и, не сдержавшись, громко застонала. Взгляды всех присутствующих мгновенно повернулись в ее сторону.

— Дорогой, — хрипло произнесла бедняжка, испуганно взглянув на мужа, — мне нехорошо. Звони доктору. Кажется, у меня начинается. — В ее взгляде изобразилось мучение, и она вновь тяжело простонала.

От лица Андрея Филипповича мигом отхлынула вся кровь. Он замер и осуждающе уставился на супругу. Его губы нервно сжались в полоску, а брови нахмурились. Казалось, что тот позор, который он сейчас безусловно ощущал, затмил все остальные чувства. В его взгляде не было ни сострадания, ни беспокойства, ни заботы — только ледяное презрение и злоба. Он словно бы всем своим видом говорил: «Ну я же тебя предупреждал, чтобы ты сидела дома, несчастная!»

В этот момент к своей беременной подруге подбежала до крайности обеспокоенная хозяйка вечера. Анна Петровна тем временем пыталась встать с дивана, но давалось ей это с великим трудом.

— Сиди-сиди, милочка, — Елена Михайловна быстро взяла себя в руки и начала действовать. — Мы перенесем тебя прямо на диване в кабинет Петра Филипповича. Он вон там, за той дверью.

Мудрая хозяйка с беспокойством огляделась по сторонам. И здесь выяснилось, что это гораздо проще было сказать, чем выполнить. В ее распоряжении сейчас было только три лакея. А местная привилегированная публика состояла в основном из аристократов среднего и пожилого возраста, которые цепко держались за свое высокое положение и уж никак не могли даже в мыслях представить себя несущими диван в компании лакеев или даже без них. Муж Анны Петровны, младший граф Доронин, продолжал стоять осуждающим столбом, даже не пытаясь вызвать доктора. Его бедная жена, увидев бездействие мужа, схватила со столика свой телефон, и сама начала судорожно набирать спасительный номер.

Я продолжал с интересом наблюдать за разворачивающимся передо мной представлением. Мне не хватало еще одной действующей фигуры, которая по моим расчетам должна была хоть как-то проявить себя. И в конечном итоге я не ошибся. Генерал-губернатор оставил свое насиженное место возле сигарного столика и быстрым твердым шагом подошел к своему адъютанту. Довольно грубо дернув того за рукав, он прошипел: