Древнееврейские мифы - Вогман Михаил Викторович - Страница 7

В этом псалме и в других местах Господь передвигается на чудовищах, называемых керувы (или, во множественном числе, крувимы, — отсюда, через греческий, и русское «херувим»); это тоже может быть рудиментом архаической образности божества-громовержца. По-видимому, керувы летали и были крылатыми, однако нет уверенности в остальных аспектах их облика; они могли олицетворять грозовые тучи. В древнеближневосточной иконографии известно много смешанных животных образов, в том числе крылатых, и различные описания керувов, по-видимому, могут иметь в виду разные прототипы. Порой это антропоморфные фигуры, иногда с четырьмя лицами; здесь могут иметься в виду существа с телом льва (или быка) и человеческой головой, которые часто встречаются на ханаанейских и египетских изображениях.

В другом псалме, 28(27), который иногда считают заимствованным ханаанейским гимном, восхваляется голос Господа, который заглушает рокот моря, сотрясает пустыню, раскачивает рощи и ломает кедры, и легко вообразить себе, что это описание явления Господа в грозе:

Всего в этом псалме семь раз повторяется словосочетание «голос Господа», что Дж. Дэй предлагает сравнивать с семью громами в свите ханаанейского Ба’аля[30]. В свою очередь, повергаемые в тексте кедровые леса Ливанского хребта — мифологический топос священной битвы; уже в древнейших месопотамских сказаниях о Гильгамеше герой отправляется рубить ливанские кедры, чтобы сразиться с их покровителем Хумбабой. «Голос YHWH», таким образом, воспроизводит действия божественного воина.

Библейский Господь и напрямую характеризуется как воин и победитель, то есть аналог Ба’аля. Так, один из потенциально древнейших библейских текстов — «Песнь о Море» (Исх. 15) — воспевает победу Господа над египтянами, возглашая:

Псалом 24(23) фиксирует, предположительно, некий момент ритуала, в котором Господь представал как царь-воин, возвращающийся с победой в свое святилище. Идет перекличка голосов — по-видимому, изнутри и снаружи ворот:

Остается загадкой, что значит требование к воротам «поднять свои головы» (древний Ближний Восток не знает дверей, открывающихся через верх); возможно, имеется в виду, что воспеваемый божественный воин превосходит собой размер ворот, так что требуются усилия, чтобы он смог войти[34]. В этом образе может просматриваться элемент солярной символики. Исследователи обратили внимание, что эту же фразу — «поднимите ваши головы» — говорит угаритский Ба’лу божественному собранию, отправляясь на сражение с Ямму, олицетворением негативной силы моря. Ф. М. Кросс предполагает[35], что аналогичный клич сопровождал победное возвращение Ба’лу и, таким образом, может быть обращен не к самим воротам, а к заседающему возле них совету богов.

Как небесный воин, Господь может также восседать на колеснице (Авв. 3:15), стрелять из лука (Пс. 18(17):15, Плач 3:12–13, Зах. 9:14 и др.), метать копья (Авв. 3:11, 14). По-видимому, от грозового божества Господь унаследовал и яркую психологическую черту — гневливость. В библейских текстах гнев божества приобретает космические масштабы и упоминается несколько сотен раз, не считая различных синонимов. Гневом божества могут объясняться и политические неудачи, и стихийные бедствия, даже (Пс. 90(89)) чувство бессмысленности жизни. Но одновременно именно в гневе Господь одерживает свои победы. Таким образом, Ему присуще своего рода боевое исступление, гибельное для тех, на кого оно направлено, будь то «свои» или «чужие». В образности божественного гнева заметны элементы, связанные с огнем (гнев божества пылает) и с грозой (Господь гремит). Так, предвещая гибель Ассирийской империи, пророк Йеша-Яѓу восклицает:

Хотя, по-видимому, в пророчестве речь идет о масштабных стихийных бедствиях как манифестации Господа в качестве владыки исторического процесса, пророк избирает для этого древние метафоры, связанные именно с грозой и огнем, — и тем, по-видимому, продолжает и развивает ханаанейские образы, существовавшие в народной религии. Хотя образ бога-воина соответствует известному нам Ба’алю, библейский Господь по текстам кажется даже более гневливым и огнепылким; эти черты могут восходить к протообразу YHWH, существовавшему до сложения библейского монотеизма.

^{Седобородый Творец изгоняет Адама и Хаву из сада Эден: христианское изображение. Ш. Ж. Натуар, «Упрек Адаму и Еве», 1740 г.}

^{The Metropolitan Museum of Art}

Таким образом, можно проследить в манифестациях библейского Бога элементы преемственности с первоначальной ханаанейской образностью. Единая фигура абсорбировала в себя черты, присущие изначально нескольким божествам, однако, в силу этого, сохранила определенную двойственность. Так, мы попытались проследить, как двоебожие Эль — Ба’ал (а также, возможно, Эльон — YHWH) привело к появлению в образе Единого Бога двух различных по происхождению аспектов: седовласого отцовского, связанного с мудростью, творением и вечностью, и сыновнего, связанного с непосредственным господством над землей и регулярным боевым подвигом обновления этого господства. Библейский Бог надмирен, если не трансцендентен, и эта его черта может напоминать — уже на новой стадии развития абстрактного мышления — удаленность ханаанейского Эля; однако, с другой стороны, Он всегда остается деятельным, вовлеченным Господом, не только высшим Судьей, но и исполнителем приговоров.