Развод. Я его так любила (СИ) - Грин Анна Кэтрин - Страница 8

— Виктор, пожалуйста, не уходи от меня. Нам же с тобой было так хорошо.

— Нам с тобой было хорошо, пока ты знала правила игры и соблюдала их. Сейчас мне с тобой дерьмово. А то, что приносит мне раздражение в жизни, я обычно это от этого избавляюсь. Надеюсь, ты поняла намёк?

— Виктор, не надо, не надо,— заскулила Оля, стараясь схватить меня руками, но я медленно Шёл в направлении коридора. Я не считал, что это какое-то возмездие или правильный поступок. Я выразил то, что у меня сейчас происходило внутри меня. Сейчас эта дура раздражала. — Виктор, ну ну, хочешь, я все что угодно сделаю, ну скажи мне, пожалуйста, что надо сделать?

— Ничего нахрен ты уже не можешь сделать! Все, что могла, ты сделала. Ты своими руками разрушила то, что было собрано с таким трудом.

В памяти всплыли воспоминания о том, как мы познакомились, я обронил пару слов в отношении усопшего, а Оля поддержала. И потом, когда был ресторан, она находилась постоянно рядом, и у меня ничего не дрогнуло, не скрипнуло. Я просто уехал и оставил все как есть. Я не искал повода что-то продолжить, как-то завязать разговор, но буквально через пару месяцев мы столкнулись с ней в одном из ресторанов. Она сразу меня узнала, а я, хмыкнув, заметил, что это, конечно, было очень интересно, но вместе с тем странно, что мимолётное знакомство имело продолжение. Нет, я не подозревал, что она меня сталкерила или как-то преследовала, это была чистой воды случайность, но случайность иногда повторяется.

Я чуть не зарычал, когда в очередной раз Оля схватила меня за ремень брюк.

— Да прекрати ты, не унижайся ещё больше. Ты сделала все своими руками, сама разрушила. Не надо строить из себя дурочку и рассказывать о том, что ты не хотела ничего. Ты прекрасно хотела. Ты понимала, что твоё сообщение может послужить поводом для скандала, но ты наплевала на это. Но если ты наплевала на мою жизнь, то с чего я должен оценивать твою жизнь с какой-то высокой точки? Мне похрен.

— Виктор, ну пожалуйста, пожалуйста, я тебя умоляю.

Я был уже в коридоре, когда Оля наконец-таки встала с колен и попробовала вцепиться мне в ворот рубашки, но я, психанув, схватила её запястье одной своей рукой и оттолкнул от себя.

— Не звони мне. Ты прекрасно знаешь, что меня это раздражает.

— Виктор, ну не бросай меня, не надо, — заскулила Оля, когда я открыл дверь квартиры.

— Угомонись и не раздражай сейчас, — произнёс я холодно и хлопнул дверью.

В голове билось фейерверками странное чувство того, что я запустил какой-то хитровыдуманный механизм по самоуничтожению, а самое смешное, что я не мог разобраться, какой из проводочков ведёт к взрыву, и поэтому, держа это все внутри, я сел в машину, завёл тачку и выехал со двора.

Вот какого хрена мне сейчас делать? Ехать обратно к Зое и что? Что ей сказать? Ах, ничего не было! Так я не собираюсь никому врать, а ложь это вообще странная субстанция, затягивает молниеносно. Я не мог врать Зое. Она не та женщина, которая заслуживает лжи. Как минимум она заслуживает правды. Да пусть эта правда неприятная и достаточно колющая.

Я проездил по городу, колесил по всем улицам проспекта на протяжении последних нескольких часов я реально не отуплял, какого черта мне сейчас надо делать. Если сказать, что Зоя была шокирована всей этой ситуацией, то я тоже не меньше неё был шокирован. И все же спустя эту долгую поездку я развернул машину в сторону дома и буквально через двадцать минут припарковался у подъезда.

Поднялся в квартиру.

Открыл ключом дверь, и вместо того, чтобы увидеть какой-то хаос, собранные вещи, чемоданы, Зою, нервно стоящую возле дивана и перебирающую документы, я наткнулся на мрак.

На настоящий мрак.

Ударив по выключателю кулаком, я увидел пустой зал. Сложеные идеально диванные подушки по цвету зелёный, белый, зелёный, белый, зелёный, белый. Аж зарябило от этого.

Я сделал несколько шагов вперёд, разулся, не скидывая пальто с плеч, медленно пошёл по коридору, включая один за одним свет в комнатах, а когда дошёл до спальни, то с ужасом понял, что Зоя, в отличие от меня, прекрасно знала, что надо делать.

И сделала…

Зоя.

Странно так…

Мне казалось, что через несколько безумно болючих лет, столкнувшись с мужем, я просто спрошу у него, по-прежнему ли он курит одну за одной. И так же, как в момент предательства его другие женщины окружают красотой. И, возможно, мне даже захочется узнать, скольких он будет приводить в наш дом. А самое плохое во всем этом, что через два года, пять, десять лет мне не будет все равно.

Вот это самое дерьмовое, это самое плохое, выжигающее всю душу.

Я точно знала, что время не будет лучшим лекарем в моём случае. Потому что Виктор уйдёт вот так же, хлопнув дверью, а мне останется на память только горький кофе, который он любил пить по утрам, и он…

Он меня давно уже забыл, если смог заменить.

Я не знала, сколько времени длилась его связь. Но могу сказать одно то, что мне, чтобы его забыть, придётся века одной учиться жить, но это будет потом, а сейчас я осталась стоять в пустой квартире. Смотреть, как на коврике медленно таяли влажные следы от его обуви, а потом, словно шарнирная кукла, я развернулась и пошла в сторону спальни.

У меня была маленькая мастерская по пошиву кожаных изделий: сумочки, ремешки, кошельки. Помимо меня в ней работала ещё одна девушка. Это даже не работа, наверное, сейчас уже была, а больше хобби, потому что изделия из натуральной кожи, они всегда были очень дорогими и мало сейчас пользовалась спросом ручная работа, но эта мастерская была. Поэтому первое, что я сделала, это поймав свой мобильник среди вороха вещей, я написала Даше о том, что ей стоит подыскать новое место, потому что мастерская закрывается.

А потом я оказалась среди всех наших вещей. Я проклинала себя последними словами, потому что не имела права даже взять с собой что-то от него на память. Потому что это было бы совсем глупым поступком, лишённым гордости поступком, но я, наверное, всегда была такой, ходила тенью за ним по пятам, ценила, любила, обожала.

Да, действительно, я его обожала.

А теперь в памяти осталась только выжженная пустыня, по которой только колючки летали.

Когда Розе было три мы поехали из-за работы Виктора в другой город. И этот переезд был не самым страшным. Мы переехали в Питер, в маленькую квартирку, потому что большего позволить себе не могли. А из дома на память я забрала пахнущую бабушкиными духами игольницу, которая ездила со мной везде.

Я собирая вещи, медленно складывая, что мне понадобится в ближайшие несколько дней и недель, проклинала тот момент, потому что мне казалось, что с этой игольницей я возила везде своё счастье, и совсем недавно я где-то её потеряла…

Как и любовь.

Слезы рвались наружу некрасивыми всхлипами, такими, что мне физически было тяжело, больно стоять, хотелось лечь, обнять колени руками, скулить, скулить, скулить. Только чтобы никто не услышал и не узнал о том, что даже в предательстве я болела своим мужем. Не понимала, что его толкнуло на этот шаг. И только когда я приблизилась к коридору, тяжело таща за собой чемодан тот, в который я должна была сложить летние вещи для отпуска, в моём сознании качнулась мысль о том, что надо написать Розе.

Но я не знала, как она отреагирует.

Я не могла предугадать её реакции по этому поводу и просто забила.

Натянула на себя молочного цвета дублёнку, схватила связку ключей, хотя не понимала, зачем мне это все. Но я все же вышла за дверь, заперла квартиру, спустилась и ещё десять минут стояла на холоде, чувствовала, как ветер кусал меня за щеки, потому что они были влажными, и не рисковала дойти до своей машины. А ключи в пальцах дрожали, поэтому я вызвала такси.

Я знала то, что Виктор будет очень недоволен, он будет зол. В памяти почему-то встала картинка того, как мы с Розой, когда ей было примерно десять, уехали к моей маме, а ей стало плохо, нам пришлось вызывать скорую, ехать с ней в больницу, и все это время мы были без связи, и Виктор, найдя нас, был люто зол.