Развод. Я его так любила (СИ) - Грин Анна Кэтрин - Страница 23

А это он уже сказал с каким-то раздражением, не свойственным ему, потому что обычно он обращался очень мягко, с каким-то стеснением.

— Вы давление померили? — снова налетел он с вопросом. — Что вы сидите? Первое, что вы должны сделать, это поднести нашатырь к носу, когда вы приезжаете на вызов к пациенту, который лежит без сознания. Ноги поднимите, ноги ей поднимите. Она ела?

Этот вопрос уже отнёсся к Розе, и дочка дрожащим голосом выдала:

— Я не знаю, я только вернулась с учёбы. Я утром уехала, я приехала, а она вот в таком состоянии. Дверь открыта.

— На неё кто-то напал? — Снова спросил Владимир, и мне безумно сильно захотелось закричать о том, что появился какой-то полицейский, который нёс какую-то чертовщину, что я напала на девку, господи, у меня сейчас даже мозг отказывал, потому что я не могла вспомнить её имени. А потом в нос ударил настолько резкий едкий запах, похожий на смесь смородинного листа и какой-то спиртяги. Я вдруг резко и со всей силы взмахнула рукой и поняла, что этот запах отстранился.

— Вот…

— Но у неё больное сердце, — пискнул Роза, и Владимир, я услышала это по шагам, зашёл внутрь.

— Нет, — почему-то очень достоверно и твёрдо произнёс сосед, и Роза затряслась в истерике.

— Тогда что, что это?

— Это обморок. — Выдал Владимир, и я снова ощутила этот дурацкий запах перед носом. А следующий момент мне показалось, что я хочу уползти от этого запаха, это было настолько ненормально, что у меня казалось, как будто бы тело судорогой сводит, потому что я сжимала теперь уже пальцами кофту свою и старалась вывернуться, чтобы убрать только этот смердящий запах.

Ничего не выходило.

Раз за разом продирая всю носоглотку, заставляя капилляры лопаться в носу, этот запах проникал внутрь, а в горле он начинало першить.

Я открыла глаза и хватанула губами воздух.

— Мам, — взвизгнула Роза, дёргаясь ко мне, но в этот момент фельдшер её остановил.

— Тихо… тихо.

— Мам, мам.

Я снова закрыла глаза, и опять нашатырь это чёртов.

Нашатырь!

Я вспомнила, когда мы приезжали к моей матери на дачу она жаловалась на постоянные скопища муравейников, а я где-то прочитала о том, что нашатырный спирт, разлитый вдоль муравейника, мешает насекомым пробраться наружу. Я не знала, был нормальный нашатырный спирт у матери в хозблоке или нет, поэтому свинтила бутылку, и вместо того чтобы помахать рукой, я надавила на неё, выпуская пары, и мне в нос тогда такое же долбануло.

— Ну вот видите, у вас с собой аппарат экг? Давайте быстрее ставьте.

Я снова медленно приоткрыла глаза и увидела над собой лицо растерянной Розы.

— Мам, мам, ты как?

— Ребёнок, — тихо выдохнула я, едва шевеля языком, мне казалось, что у меня во рту все распухло, отекло.

— Тише, тише. — Запричитал фельдшер, и мне на запястье брызнули чем-то, а потом прикрепили эти пластиковые плоскогубцы от аппарата экг, а Роза помогла расстегнуть мне на груди кофту, и туда приляпали присоски.

Я старалась осмотреться вокруг, чтобы хоть как-то сознание вернулось в норму, но вместо этого меня периодически обратно отбрасывало, а боль в груди все нарастала.

Сердце…

— Это сердце, — выдохнула я с запинкой и поняла, что мне безумно хочется подтянуть ноги к животу, чтобы боль хоть немножко унялась, но Роза сдержала меня.

— Мам, подожди секунду, секунду, не говори.

Аппарат что-то пропищал, и я смогла наконец-таки после этого писка дёрнуться в сторону.

— Это не сердце, — растерянно выдохнул фельдшер.

— Я же сказал, — где-то сверху прозвенел голос соседа. — Но она хотя бы в сознание пришла, собирайтесь и вот теперь езжайте.

Я в непонимании перевела взгляд на врача.

— Сердца… мне больно в груди.

— Не переживайте, сейчас, сейчас все будет хорошо.

Встать я по-прежнему не могла, казалось, как будто бы все тело ватное и набито свинцом, грудь все также распирало или уже сдавливало, я не могла нормально идентифицировать эту боль.

— Господи, у вас даже нет медиков и санитаров, которые помогут добраться до машины скорой помощи! Зоя Марковна, — у меня перед глазами появилось лицо соседа, обеспокоенное, с глубокой морщиной между бровями, сжатые губы. — Сейчас я вас подниму, спустимся до скорой.

В один момент он наклонился, подхватил меня на руки, Роза пискнула:

— Подождите, подождите, мне же надо вещи собрать.

— Собирайте, — произнёс Владимир, а я ощутила, что по пояснице неприятно стрельнула какая-то вяжущая, сдавливающая кости боль, а потом вместе с врачом скорой мы оказались в коридоре.

Сознание уплывало и хотело куда-то сбежать от меня, поэтому, как только мы оказались внутри машины, где было безумно холодно, я повернувшись на бок, поджала под себя ноги и затряслась.

Виктор

Меня потряхивало, я никогда не позволял себе даже в мыслях предположить, что смогу поднять руку на женщину, но вместе с тем Ольга заслуживала это. Она не умела держать язык за зубами, она перешла все границы. И её поведение только следствие того, что я позволил такому вообще произойти.

И я ни капельки не верил в то, что она беременна, это глупость несусветная. Если бы от меня все так легко беременели, то у нас бы не было таких проблем, но они у нас были.

В здоровье своей жены я не сильно сомневался. Оно могло быть плохим, и да, мы все равно проверялись, но какие бы проверки не были, не надо исключать факторы возраста.

А я здраво себя оценивал.

И нет, не красило меня, что я ударил Ольгу, но я надеялся, что таким образом она поймёт, что со мной шутить не стоило.

Я сел в машину, ощущая, как адреналин все сильнее и сильнее заставлял моё сердце биться.

Господи, Зоя беременна.

Вот я же чувствовал, я же чувствовал и вместе с тем сейчас не понимал, как себя вести, как она беременна, во что нам обойдётся эта беременность. У меня даже не родилось ни единственной мысли о том, чтобы прервать её, потому что Зоя просто не позволит этого сделать. Но если выбирать между жизнью ребёнка и жены…

Господи, нахрена я вообще об этом думал?

Мне казалось это таким чудовищным моментом, что лучше бы вообще не выбирать. Лучше бы, чтобы ни у кого в жизни не возник такой выбор.

Я пересёк улицу. И машина заурчала, когда антибуксовочная система включилась, а оказалось, что под снегом лёд, мобильник зазвенел, я скосил глаза на трубку и увидел номер Розы.

— Что, что, что, Роза? — Хрипло спросил я, пристально глядя на дорогу. Не хватало только самому влететь куда-нибудь и не доехать до Зои.

Что она тогда без меня будет делать?

Не было никакой надежды на то, что удастся все как-то разрешить без участия взрослого человека.

— В больницу едем, —выдохнула дочь. Я услышал, как её голос безумно дрожал, насколько сильно Роза переживала и боялась.

— В какую, в какую? — Переспросил я и сбавил скорость, потому что могло оказаться, что мне нужно было ехать абсолютно в другую сторону.

— В восемнадцатую…

— Как она? — только и спросил я.

— Мама пришла в себя, а на экг не оказалось ничего.

— Что, почему? Почему так случилось тогда?

— Я не понимаю, мама… Ей очень тяжело, она не совсем может говорить…

— В смысле, если на экг все хорошо, почему она не может говорить? Если это не сердце, то я не знаю…

— И я не знаю, пап, я не знаю, — закричала Роза, и я понял, что у дочери сдавали нервы. Она была взвинченной до самого предела, когда такие ситуации возникали с дочерью, она становилась безумно тревожной и паниковала по любому поводу, и добиться сейчас какого-то рационального ответа я не мог от неё.

— Мама только сказала, что пришёл какой-то полицейский, ну и то, как сказала мы это по отрывкам поняли…

— Какой полицейский, — зачем-то по дурости спросил я, понимая, что если Зоя не может нормально разговаривать, то явно она никак не трактовала свой ответ, и Роза зашипела мне в трубку, понимая, что я сморозила чепуху: