Ведьмин кот (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт" - Страница 9

Стас дернулся изо всех сил, веревка не выдержала, и запястье оказалось на свободе, но этого мало! Он не успевает, никак не успевает!

Попытался еще раз крикнуть — и с ужасом услышал вырвавшееся из горла сипение. Мимо мелькнуло белое — кот прыгнул на ближайшую полку и что-то столкнул лапой. Тяжелый предмет больно ударил по голове! Неуклюже и отчаянно Стас нащупал это что-то рукой. Холодное, твердое, ручка… Кружка!

С трудом задрав голову, он примерился к окну, ясно понимая, что шанс всего один. Оконце маленькое, кидать из такого положения неудобно, промахнуться куда проще, чем попасть, а второй кружки ему никто не даст. И так повезло как утопленнику!

Рука затекла от неудобного положения и веревки, стянувшей запястье, и теперь ее кололи сотни иголок. Стас изо всех сил стиснул непослушные пальцы на кружке. Бросок, всего один удачный бросок! Страх накатил, как всегда, не вовремя, лишая сил и уверенности, подсказывая, что ничего не получится…

С полки негромко мяукнул кот. Он сидел, вылизывая лапу и разглядывая Стаса, словно лабораторную мышь — со спокойным равнодушным интересом. Желтые глазища ярко сияли в полумраке, а по обе стороны от кота стояли банки с уродливо скрюченными экспонатами местной кунсткамеры.

— Я тебе не экспонат… — прохрипел Стас и рванулся на выдохе, вложив себя всего в этот самый бросок — единственный, решающий, жить ему или умереть.

Кружка по дуге улетела в стену — почти мимо окна! И все-таки попала в него у самого нижнего края. Стекло звонко разлетелось, и тут же в нос ударили запахи снаружи — травы и цветов, крупных животных, просто прогретого летним солнцем воздуха. Голоса будто оказались ближе, но Стас не понимал слов — он поплыл, снова проваливаясь в белое марево, словно потратил на этот бросок все силы, которых и так имелось немного.

Теряя сознание, он только успел увидеть, как распахивается дверь, на пороге вырастает человеческая фигура, и в это же мгновение кот, спрыгнув с полки, юркает куда-то между шкафами. А потом белая волна снова поднялась к небу, захлестнула его, смешавшись с облаками, и Стас уплыл вместе с ней.

* * *

Как всегда в такие моменты, мир вокруг Видо выцвел и застыл черно-серой гравюрой. Йохан у крыльца сарая тянется к дверной ручке, Курт прикрывается рукавом, сжав кулак, вторая рука уже на палаше, двое рейтаров скорчились на земле, их лиц не видно. Видо мог бы понять, кто это, взглянув на оставшихся, но драгоценные мгновения торопливо утекают. Ему достаточно знать, что с ним в бою осталось четверо — Курт и трое парней. Ведьма… Ведьма огромным черным клоком тумана плывет к живой изгороди, плотным кустам, заменяющим здесь забор. Преграда хлипкая, и стоит ведьме ее преодолеть, она скроется в лесу. А если она плывет среди остальных неподвижных фигур, значит, на самом деле — летит стремглав, так что глаза не успеют проследить.

Потому и не смотрит на нее никто, кроме Видо — истинного клирика, живого орудия Господа.

Миг — и картинка ожила.

Истошно выли двое, обожженные серым мороком, но капитан уже выхватывал палаш. Трое оставшихся на ногах рейтаров бросились в погоню — слишком медленно! Черный клок тумана пронесся мимо них, увернулся от стоявшего последним Курта, на бегу небрежно взмахнул рукой — и капитан отлетел на шаг. Упал, тут же извернулся и вскочил, но между ведьмой и лесом осталось несколько шагов. Человеческих шагов, медленных и мелких. Твари — на один вдох.

«Уйдет!» — ясно понял Видо.

И, не дав себе времени задумываться, сорвал с седла моргенштерн.

Ведьма резким прыжком взмыла в воздух. Еще чуть — перелетит кусты!

«Слишком далеко!» — промелькнула удивительно здравая для такого положения мысль, но Видо выкинул ее из головы и сделал длинный шаг, такой длинный, что он почти превратился в выпад. Истово и молча взмолился — раскаленные слова обожгли изнутри! — и с разворота взмахнул рукой, вливая в бросок всю силу, что смог зачерпнуть, и телесную, и духовную. Разжал руку, хрипнув от натуги, и светлая линия прочертила воздух, догнав черное пятно. Посеребренные шипы тяжелого шара едва коснулись спины ведьмы! И все же этого хватило.

Удар сбил ее в полете, швырнул на землю, но вместо того, чтобы замереть переломанной грудой или забиться в конвульсиях, ведьма поползла вперед, омерзительно и жутко извиваясь и всаживая в землю кривые черные когти. Подтянулась, коснулась нижних ветвей, истончилась, втягиваясь в них, словно змея…

— Руби! — надсадно заорал фон Гейзель, и рейтары опомнились.

Капитан подскочил первым, за ним — трое. Над ведьмой взлетели и опустились четыре палаша разом, брызнула кровь, и рейтары отступили в сторону от тела.

Капитан устало выдохнул, рукавом стер пот со лба и припечатал каблуком сапога когтистую лапу, бессильно скребущую землю. Кивнул своим людям, и троица дорубила ведьму окончательно, отделив голову, руки и ноги, несколько раз перебив хребет.

Пока Видо поднимал шпагу, которую неизвестно когда бросил себе под ноги, и пытался отдышаться, подошел Йохан, не успевший к расправе.

Концом клинка он подцепил отрубленную голову, перекатил ее и принялся озадаченно разглядывать.

— Гляньте, герр патермейстер? Чегой-то с нее шкура слезает, а?

— Шкура? — переспросил Видо, присмотрелся и похолодел.

Лицо тетки Марии, окровавленное, искаженное, но узнаваемое, расползалось, словно ветхая ткань, которую дернули в стороны. А из-под него проступало совершенно другое, незнакомое женское лицо — широкий, почти безгубый рот, оскаленные желтые зубы, темная от старости кожа, изрезанная морщинами и поросшая редкими белесыми волосками.

— Маска… — с трудом проговорил Видо и поднял руку, упреждая дернувшегося Курта. — Не трогать!

Неловко повернулся и, не чувствуя ног, доковылял к стонущим на земле рейтарам. Теперь он отлично видел, кто это. Здоровяк Фриц, недавнее пополнение, и Якоб Одноухий — ветеран, служивший с Куртом уже лет десять. Ох, как нехорошо им досталось… Впрочем, бывало и хуже. Серый морок способен выжечь глаза, оставив кровавую дыру до кости, но только у тех, кто не защищен благословением Всевышнего. Здесь же… Видо опустился на колено, аккуратно отвел руки мычащего Якоба, провел рукой над плотно зажмуренными веками, зашептал молитву. Еще не договорил, как Якоб начал моргать, неуверенно крутя головой.

— Не бойся, — тихо сказал Видо. — Господь не лишил тебя света своего. Поплачь, промой глаза слезами… Курт, придержите Фрица, он мне сам не дастся.

Капитан, кивнув, перехватил запястья парня, и Видо повторил молитву. Курт намочил платок водой из фляжки, протянул Якобу, и тот вытер кровь с ресниц. Теперь стало окончательно ясно, что полопались лишь мелкие жилки внутри век, сами глаза уцелели. Хотя страху рейтары натерпелись, конечно. Обоих била дрожь, у Фрица стучали зубы, Якоб беззвучно шевелил губами, и Видо одним наметанным взглядом определил «Милосердие Господне». Это он молодец, это правильно.

— Чтобы оба свечу в локоть поставили за здравие герра патермейстера, — нравоучительно сказал капитан. — Если бы вас, балбесов, приложило после малого благословения, так легко бы не отделались. А вообще без благословения остались бы слепыми как кроты. Счастье ваше, дурни, что герр патермейстер сил на защиту не жалеет.

Видо встал, укоризненно глянул на фон Гейзеля и уронил:

— Ставить за меня свечи — безусловно лишнее, капитан. Не мне приносите благодарность, а Господу. — И повернулся к Йохану. — Что там в сарае?

— Человек, герр патермейстер! — бодро отрапортовал тот. — Виду странного, сам в беспамятстве, растянут на полу, как свиная туша для разделки.

Человек?!

— Оставайтесь здесь! — резко бросил Видо и поспешил к сараю, чувствуя, как с каждым шагом идти становится все труднее, вот только ведьмин морок не имеет к этому никакого отношения.

Как и к тому, что все вернувшиеся после смерти ведьмы звуки снова стали глуше, даже зычный голос капитана Курта звучал тихо, словно издалека; и горло сжимается, не давая вдохнуть полной мерой…