Ведьмин кот (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт" - Страница 24

Во-вторых, в обязанности Стаса входило держать полными три бочки для воды — банную, кухонную и для общих нужд, в том числе мытья двора. Если где-нибудь что-нибудь, не приведи Господь, загорится от упавшего уголька или шальной искры, эти бочки предназначены для тушения пожара, посему пополнять их следует постоянно по мере расходования воды, чтобы уровень не опускался ниже середины.

В-третьих, привратник должен впускать в капитул посетителей. Для этого, услышав стук дверного молотка, надлежит открыть окошко в калитке, узнать цель визита и сообщить ему, господину Фильцу, после чего вернуться и впустить посетителя, открыв ему либо калитку, либо, по необходимости, ворота, если посетитель прибыл конным. В этом случае следует принять у него коня и отвести на конюшню, поручив заботам конюха. Вид при этом надлежит иметь трезвый и аккуратный, держаться учтиво и услужливо, в споры не вступать и помнить, что каждый служитель капитула не только исполняет работу, за которую получает жалованье, но и трудом своим почитает Господа…

Стасу очень хотелось сказать сакраментальное: «Помедленнее, пожалста, я записываю!» — но ведь не поймут. Так что он старательно кивал, слушая нудеж Фильца, и размышлял, на что хватит обещанной зарплаты, которую — это он точно помнил! — секретарь должен выдать за месяц вперед.

Затем он узнал, что любая порча имущества капитула, допущенная по его, Стаса, вине, будет оплачена из его жалованья. Что служителю запрещено употребление хмельного, за исключением положенного к обеду пива, но в случае дождя и снега допускается принимать горячее вино не более одной чашки в три часа и только ради телесного здоровья. Что посещение увеселительных и питейных заведений допускается по праздникам и с разрешения начальства, однако в этом случае надлежит помнить об умеренности и хранить достоинство служителя капитула. Что служителям запрещено без позволения начальства принимать на территории капитула посторонних, особенно девиц легкомысленного поведения и подозрительных личностей…

— Первый проступок — предупреждение и покаяние, — оторвавшись от бумаги, проще пояснил Фильц. — Второй — штраф недельным или месячным жалованьем, смотря по тяжести, на третий раз я вас уволю. Все ясно?

— Абсолютно! — заверил его Стас. — Очень снисходительные правила! На прошлой работе мне пиво за обедом не подавали и глинтвейном греться не разрешали. А здесь такая благодать!

— Шутить изволите, — хмыкнул Фильц. — Ну-ну. Ладно, свободны. Найдите рейтара Йохана по прозвищу Малой, пусть покажет вам капитул и что где лежит.

И он уткнулся в бумаги, делая вид, что забыл о существовании некоего герра Ясенецкого, но Стаса после общения с университетским главбухом таким пустяком было не пронять.

— А жалованье? — напомнил он с интересом. — За месяц вперед?

— Зачем вам деньги, молодой человек? — вздохнул Фильц, вставая из-за стола и поворачиваясь к большому шкафу. — Выходить в город вам нельзя, на что тратить будете?

— Были бы деньги, а как их потратить, я придумаю, — пообещал Стас. — Попрошу кого-нибудь… Да и не буду ведь я всю жизнь тут сидеть!

Что-то неопределенно хмыкнув, секретарь спиной изобразил неодобрение, но вернулся от шкафа со здоровенной тетрадью и холщовым мешочком. Неторопливо что-то записал на пустой странице, вернул перо в чернильницу и ткнул пальцем в разлинованный лист:

— Извольте поставить подпись.

Стас посмотрел на белое, уже изрядно потертое и как будто драное перо. Гусиное! Ладно бы перьевая ручка с изящным металлическим перышком, таким точеным, золотистым, надрезанным посередине и с капелькой-вырезом! У Отто Генриховича такая была, и Стас несколько раз пробовал ею писать. Но гусиное?!

— Боюсь, это будет жалкое зрелище, — невозмутимо сообщил он. — Я этот… инструмент никогда в руки не брал, у нас письменные приборы совершенно другие.

— Можете крестик поставить, неграмотным допускается, — устало съязвил секретарь, отсчитывая из мешочка серебряные, судя по цвету, монеты, пять покрупнее и десять помельче.

— Правда, можно? — обрадовался Стас. — Спасибо!

И быстренько, пока Фильц не сдал назад, поставил в указанной графе чернильный крестик. С кляксой, под которой этот крестик полностью скрылся. Секретаря перекосило, он с тоскливой злостью посмотрел на испачканную тетрадь, поднял взгляд на Стаса.

— Я потренируюсь, — пообещал Стас и, ладонью подвинув к себе монеты, заверил: — Вы не думайте, я способный! К следующей выплате хотя бы свое имя точно писать научусь! Только чернильницу раздобыть надо, — задумался он. — У вас, случайно, ненужной нет? А где вы перья берете? И из какого места их драть надо? Все равно какие не подойдут же, правда?

Он посмотрел на Фильца ясно-ясно и даже ресницами похлопал для убедительности. Типаж старательного дурака Стасу всегда удавался особенно хорошо. Но Фильц тоже оказался стреляным воробьем, он сузил глаза, улыбнулся с нехорошей ласковостью и сообщил:

— За чернильницей можете послать в лавку, вместе с пузырьком чернил это стоит восемьдесят крейцеров. За талер вам еще добавят ножик для чистки перьев и тетрадь. Перьев, так и быть, я вам выделю. Еще вопросы имеются?

— Имеются, — застенчиво кивнул Стас. — Талер — это много? И какие еще номиналы монет у вас в ходу?

Фильц откинулся на спинку кресла, задумчиво посмотрел на Стаса и, видимо, приняв какое-то решение, монотонно заговорил:

— Ваше жалованье, герр Ясенецкий, составляет десять талеров в месяц. Это обычная плата поденщику или, например, кучеру. Учитывая, что жилье и стол вам предоставляет капитул, условия превосходные, уж поверьте. Талер — одна из пяти монет, которые я вам выдал. Остальные десять — гульдены, в талере их два. В гульдене шестьдесят крейцеров, а каждый крейцер равняется четырем пфеннигам. Самая мелкая монета — геллер, на пфенниг их приходится два…

— У вас не десятичная система счисления?! — вырвалось у Стаса с откровенным ужасом. — Как вы это запоминаете?!

Фильц посмотрел на него с откровенным превосходством и самодовольно уронил:

— Совершенно не вижу никакой проблемы в запоминании столь элементарных вещей. Герр Ясенецкий, вы никогда не пробовали изучать арифметику? Если уделите ей должное внимание наравне с чистописанием, у вас еще есть шанс получить образование. Хотя бы расписаться сможете и в лавках рассчитываться.

— Я вам не нравлюсь, да? — участливо спросил у него Стас. — Бывает… Я от вашего мира тоже не в восторге, уж поверьте. А за советы — огромное спасибо. Вы превосходно объясняете, я с первого раза все понял. Если вас когда-нибудь из капитула попросят, сможете в школу учителем устроиться. Хотя нет, — вздохнул он, вставая, — лучше не надо!

— Почему? — догнал его уже у двери вопрос Фильца.

— Да детей жалко, — отозвался Стас. — Знаете, есть преподаватели, которые терпеть не могут глупых детей. Есть такие, кто не любит слишком умных. А вас будут раздражать все дети, что очень печально.

Он кивнул, надеясь, что это сойдет за вежливое прощание, — вот еще и этикет учить придется! — и вышел.

* * *

Ночь Видо провел беспокойно. Он крутился на чистейших простынях, жестких и гладких от крахмала, словно на крестьянской дерюге — такую им однажды постелили с генерал-мейстером на выезде. Сон никак не шел, и Видо уже подумывал встать, зажечь свечу и сделать что-нибудь полезное… письма написать, к примеру! Но все-таки задремал, чтобы вскоре проснуться от удушливого липкого кошмара. Там была голова в банке, и она что-то говорила, шепча пухлыми розовыми губами, Видо знал, что это очень важно, силился разобрать, но ничего не получалось. Тогда он, содрогаясь одновременно от омерзения и стыда за это, вытащил голову из банки прямо за мокрые скользкие волосы, нагнулся, чтобы лучше слышать, а мертвая голова подпрыгнула и вцепилась ему в горло!

Он очнулся от собственного вскрика и несколько минут лежал с бешено колотящимся сердцем, непослушными губами читая «Если ступлю в долину смертной тени…» Знакомые с детства слова постепенно успокаивали, но уснуть Видо смог только под утро, провалившись в темное забытье от усталости.