Рыжий: спасти СССР 2 (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 32

Тот отвечает:

— Нет, и не переживаю по этому поводу.

— Так ты, небось, не в курсе, кого новым Папой римским выбрали?

Подгорный, после долгой паузы:

— … Не может быть!..'

Когда дали слово самому Андропову, он заговорил о другом. Его речь, в отличие от доклада Михаила Андреевича, слушали внимательно, дергая за рукава тех, кто вознамерился задремать. Перед заседанием Политбюро, председатель КГБ получил оперативное донесение о том, что на «Рыжего» была совершена попытка покушения, но приставленный к нему сотрудник 9-го управления, капитан Воронин ликвидировал двоих злоумышленников. Третьего, обезвреженного самим «Рыжим», доставили в Бутырскую тюремную больницу в тяжелом состоянии.

Прочитав об этом, Андропов улыбнулся — а парень-то ничего, зубастый.

Остальная часть донесения была посвящена личностям нападавших: Цирулидзе, Автандил Ашотович — тридцать три года, судим за причинение тяжких телесных повреждений, Гелашвили, Ираклий Константинович — двадцать девять лет, судим за вооруженный грабеж, Циклаури Василий Ицхакович — двадцать семь лет, ранее не судим. Все это были люди известного криминального авторитета Мамедова, Тенгиза Вахтанговича, школьного приятеля косыгинского зятя Гвишиани.

Все это глава Комитета взял на заметку, но говорил он на заседании Политбюро, разумеется, не об этом. В основе его доклада лежали предложения того самого «Рыжего», в миру Анатолия Аркадьевича Чубайсова. Кое-что Андропов добавил от себя, ссылаясь на «комсомольскую инициативу». Романов, который был в курсе, благожелательно кивал, когда речь зашла о ресурсно-производственных центрах. Косыгин, тоже знающий о чем речь, сохранял невозмутимый вид.

Остальные недоуменно переглядывались, а самые умные — следили за реакцией Генсека. Дорогой Леонид Ильич, хоть и выглядел сонным, что с ним случалось после недавней госпитализации, но на самом деле все мотал на бровь, за неимением усов. По его непроницаемому, в нужный момент, лицу нельзя было понять, удивлен ли он тому, что таким, казалось бы, сугубо хозяйственным вопросом озаботился председатель Конторы Глубокого Бурения? Тем не менее, Ильич уловил главное. И когда Андропов закончил, он спросил:

— Ежели ребятки начнут деньгу заколачивать, свыше шести сотен, то брать с них прогрессивный налог?

— Да, товарищ Брежнев, — подчеркнуто официально откликнулся Юрий Владимирович. — С двух тысяч месячного заработка брать шестьдесят процентов, с трех — семьдесят.

— Это что б, значит, богатеев не плодить…

— Так точно, Леонид Ильич. Все-таки, мальчишки и девчонки, только что от школьной скамьи, не должны зарабатывать больше квалифицированного рабочего.

— Что же это такое получается, товарищи! — иезуитски поблескивая очечками, заговорил главный партийный идеолог Суслов. — Мы боремся с пережитками частнособственнической философии, а товарищ Андропов предлагает плодить юных капиталистов.

— Не капиталистов, а рабочих, знающих цену честному труду, Михаила Андреевич, — произнес Андропов.

— Что ж, по-вашему, Юрий Владимирович, благодарность советского народа, почетные грамоты, поощрения по комсомольской линии и так далее — это не цена честного труда?

— Многие учащиеся профтехучилищ пришли туда из неполных или неблагополучных семей, а многие из них вообще сироты. Им предстоит самим пробиваться в жизни. Так пусть с первого шага в своей пролетарской жизни знают, что советская власть, самая справедливая власть на свете, которая, кстати, еще не построила обещанного коммунизма, поощряет профессиональный рост не только дипломами, но и другими бумажками, имеющими хождение на территории СССР!

— А я поддерживаю предложение комсомольцев и взвешенную инициативу товарища Андропова, — сказал Романов. — И готов начать эксперимент у себя в Ленинграде. У нас много туристов, а наша сувенирная промышленность не может удовлетворить повышенный спрос на свою продукцию. Так пусть учащиеся помогут!

— И я поддерживаю, — кивнул Алиев, первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана. — Пусть ребята зарабатывают, а не по улицам болтаются. Снизим процент подростковой преступности.

— И — я! — подхватил Рашидов. — Не только у вас, товарищ Романов, иностранцы шастают. А — Самарканд? А — Бухара?.. Пусть стюденты, понимаэшь, сювениры, мангалы там, шашлык-машлык жарить, делают…

— Я тоже не вижу ничего плохого в этой идее, — проговорил Косыгин. — В общесоюзном масштабе это принесет государству сотни миллионов рублей. Не все же — на водке зарабатывать. Я бы вообще пересмотрел вопрос о предоставлении гражданам возможности проявлять частной инициативу в мелкотоварном производстве.

— Это что, вернуться к временам НЭПа! — взвился Суслов. — Да мы, комсомольцы двадцатых, рыло нэпманам чистили!

— Сядь, Миша! — нахмурился Брежнев. — Сейчас не двадцатые… Короче, товарищи, Политбюро одобряет комсомольскую инициативу. Проработайте этот вопрос всесторонне и мы его утвердим на внеочередном Пленуме…

Машину Воронина — старенькую «копейку» — починили и он попросил меня пересесть к нему в салон. Мне не хотелось всю дорогу от Дунино до Москвы оставаться на перекрестье женских взглядов. Жалобных — Марии и насмешливо любопытных Маргариты. Да и не до бабьих раздоров мне сейчас было. Чувствовал, что теперь события пойдут вскачь. Я даже не мог представить — куда именно они поскачут.

Едва «Жигули» отъехали от писательской дачи. «Сосед» вдруг разговорился. Я удивился даже. Неужели же у него — профессионала — нервяк? Хотя, я по себе знал. Даже когда укладываешь в ящик заведомую мразь, на душе все равно погано. Мы, законники, все же не убийцы. Впрочем, какой я теперь законник. Сопляк, вчерашний студентик, способный только девок портить…

И все-таки закинул такого ежа в штаны некоторых, отсиживающих задницу, государственных и партийных деятелей, что она у них теперь долго чесаться будет. Конечно, при столь лихих поворотах судьбы можно и головы лишиться. Сегодня вот все шансы были. Если бы не Никитич, меня эти абреки вполне могли уделать, а потом и Машуней попользоваться…

— Честно скажу, Анатолий Аркадьевич, — говорил Воронин. — Удивился… У нас же какая служба? Первых лиц охранять… Там своя специфика… А тут вызывает меня начальник и говорит — будешь присматривать за таким-то. Причем, не просто по пятам следовать, а так, чтобы такой-то, вы, то есть, до поры до времени не замечали… Я в непонятке… Не, ну как положено, наружку там, прослушку сдавал в школе КГБ… Азы… А здесь ведь артистом надо быть, ей богу… Ну старался, как мог, лишний раз вам глаза не мозолить… Да перестарался… Сели в «РАФик» этот и покатили куда-то… Я, понятно, упал на хвост, а мотор у этого драндулета возьми и заглохни… Главное, куда именно вы по Рублевке свернете — не знаю… Пришлось с Управлением связаться. Спасибо, сориентировали на Дунино… Тормознул попутку, доехал. Нашел дачу Стругацкого. Парни говорят — в том вон направлении вы пошли… Я бережком, кустами… Засек этих троих. Понял, дело нечистое… Ну и подоспел вовремя…

— Первые это у тебя? — спросил даже не я, а — полковник Каледин.

Он осекся. Понял, что дал волю языку. Кивнул.

— Все в порядке, Илья Никитыч, — сказал я. — И давай на «ты» и по имени, если не возражаешь. Как — соседи по номеру.

— Давай! — обрадовался он.

— Все к лучшему. Теперь можешь не скрываться, разыгрывая командировочного… Кстати, если честно, играл ты хреново… Нет, не то что бы я догадывался, но удивлялся, что это за командировочный такой?.. Когда ни придешь в гостиницу, все на койке валяется…

Мы посмеялись.

— Надолго тебя ко мне приставили? — спросил я.

— Точно не скажу. Во всяком случае, пока вы… Ты — в Москве.

— Понятно.

Я ведь не просто так спросил. Хороший мужик. Надежный. Мне такой еще понадобится. Конечно, в Питере у меня есть Степан, но у него с Настей наклевывается семья, могу ли я им рисковать? А — Илья мужик служивый, риск — это его профессия. Опять же — из органов. С лицензией на убийство. Гвишиани, если эти были абреки от него, вряд ли откажется от повторной попытки со мною разобраться. Видать, крепко я зацепил этого прохвессора кислых щей. Здесь либо мафия, либо — иностранная разведка. Цапанули его тогда в Австрии, как пить дать. Вот он и ерзает.