Злодейка в быту (СИ) - Черная Мстислава - Страница 7

Ладно, пробую.

Моя иномирная часть взбадривается очень не вовремя — вспоминает, что магии не существует, и я впадаю в ступор. Как пользоваться тем, чего нет? Только вот тормозить не вариант.

Я смаргиваю.

Думать вредно — слишком умные мысли мне сейчас только помешают. Я стараюсь зацепиться за воспоминание, как Юйлин открывала ларчик. Протянуть руку, чтобы ладонь оказалась над замком, направить ци… В руках появляется тепло. А теперь нужно сконцентрироваться и направить энергию своей волей. Звучит бредово, и я концентрируюсь на ощущениях и пытаюсь представить, что у меня есть невидимая кисть, которой я вывожу иероглиф. Вместо чернил ци.

С первого раза не получается, я теряю концентрацию и вместо иероглифа получаю бесполезный пшик, сила тает в воздухе.

Зато принцип понятен, и я пробую второй раз.

Иероглиф получается.

Замок не открывается.

Эм? А почему? Я же все сделала. Иероглиф дрожит, и я снова теряю концентрацию, символ начинает расползаться. Я отпускаю, позволяю иероглифу расползтись и бесследно исчезнуть. Кажется, вообще не думать не получится. Что я сделала или не сделала сейчас в сравнении с Юйлин? Я же только повторяю. А если дело не в том, что я делаю, а в том как? Чуть не так черту провела — и все, иероглиф неправильный.

Сколько ошибок в моем письме? Отец прочитать-то его сможет?

Я пробую еще два раза. Первый — пытаюсь быть аккуратной, и ничего не получается. Второй раз я полностью отключаю голову, взмахиваю кончиками пальцами.

Иероглиф появляется будто сам собой.

Удержать концентрацию трудно, я чувствую, как линии подрагивают и грозят перекоситься, а ведь держать надо — ничего же не происходит. Неужели снова ошибка в начертании? Я по наитию опускаю висящий в воздухе невидимый иероглиф на замок.

Раздается щелчок, крышка приподнимается.

Победа!

В ларце шкатулки, в шкатулках мешочки и флакончики, в мешочках сухие травы, во флакончиках те самые волшебные пилюли. Они разные. Я достаю две — восстанавливающую жизненные силы и исцеляющую легочные болезни.

Так, а есть у меня в памяти что-нибудь, что поможет с диагностикой? Восстанавливающая пилюля у меня сомнений не вызывает, а вот лечащая… Откуда мне знать, что болезнь именно легочная? Кашель кровью может быть — это симптом. А в чем причина-то?

— Кормилица Мей, прими пилюлю.

— Юная госпожа, ваша забота уже целительна.

Хм?

Я протягиваю перламутровый шарик размером с горошину. На ощупь он твердый, гладкий и холодный, но подушечки пальцев начинают гореть огнем. Не больно, но странно. Я прокатываю пилюлю между пальцами, и на коже остаются едва уловимые перламутровые пылинки.

Кормилица складывает ладони перед грудью, кланяется.

— Что?..

— Юная госпожа, тысяча благодарностей, храните вас Небеса! Пожалуйста, не тратьте сокровище на старую слугу.

Я прищуриваюсь.

По воспоминаниям, она и раньше отказывалась, но не столь категорично и после долгих уговоров. Только вот Юйлин вольностей себе не позволяла и не давала драгоценные пилюли как я, без уважения, в пальцах. Она для этого перекладывала каждую из подарочных пилюль в свой миниатюрный флакончик.

Юйлин ни разу не видела, как кормилица принимает пилюлю.

— Кормилица Мей. Где пилюли? Ты ведь не принимала их.

— Юная госпожа…

Понятно.

Действительно, как лечение поможет, если пилюли отправляются не в рот, а в комод?

— Ты не принимала, — констатирую я.

— Простите, юная госпожа, — шепчет она.

Надеюсь, у нее от переживаний сердечный приступ не случится? Я успокаивающе касаюсь ее плеча, стараюсь, чтобы выражение лица оставалось мягким и сострадательным. А что еще делать? Ругаться, топать ногами, взывать к разуму? Ничто из этого к результату не приведет.

Садиться на корточки нельзя, кормилица не поймет. Я опускаюсь на лавку. Пилюли все еще у меня в руке.

— Кормилица Мей, я не буду ни о чем спрашивать. Сейчас прими пилюлю. Кормилица Мей, прими пилюлю, — повторяю я.

Отказываться дальше она не может — это будет грубо.

Я вспоминаю, что взять сокровища руками, а не через шелковую салфетку тоже грубо. Сойдет особая очень тонкая рисовая бумага. У кормилицы нет ни того ни другого. Она находит выход: берет пилюлю через рукав.

— Благодарю вас, юная госпожа!

Все-таки есть что-то глубоко неправильное в том, что женщина, которая меня растила, обращается ко мне на «вы», но здешняя часть мигом подсказывает, что даже мать, если она в статусе наложницы, будет обращаться к дочери как к госпоже.

Ужас.

Я спокойно наблюдаю. Пилюля не то сокровище, которое можно спрятать в карман, — пудра осыпается, от соприкосновения с кожей или тканью волшебные частички стираются, и вместе с ними уходят и лечебные свойства пилюли.

— Кормилица Мей?

— Юная госпожа, жизнь этой ничтожной не стоит столько.

— Кормилица Мей, будь разумна. После прикосновений моих пальцев пилюля не стоит ничего. Кроме слуг, никто не согласится ее принять.

— Это не так, юная госпожа.

У меня нет ни времени, ни желания возиться.

— Если ты не примешь ее прямо сейчас, я ее выброшу, потому что обратно к нетронутым пилюлям я ее не положу.

— Юная госпожа!

Кормилица сдается, проглатывает восстанавливающую пилюлю. Стоило ли так переживать из-за таблетки? Я отнеслась к пилюлям как к обычному лекарству, и мгновенный зримый эффект становится для меня неожиданностью. У женщины на тон светлеет лицо, кожа стремительно насыщается влагой, и морщины больше не смотрятся сеткой изломов. Лет пять как ластиком стерло.

Дыхание выравнивается, уходит сутулость.

Начинаю понимать, почему пилюли считаются сокровищем.

Вторая, легочная, зримого эффекта не дает.

Я поднимаюсь с лавки:

— Кормилица Мей, тетушка ясно сказала, что не позволит тебе остаться в поместье.

— Ничего, юная госпожа.

— Я тебя не оставлю, кормилица Мей.

— Юная госпожа, простите старую. Пилюли, которые вы мне дали, я подарила племяннице. С таким сокровищем в приданом муж ее будет очень ценить.

— Хорошо, — киваю я.

Сейчас меня интересует иное.

Пожалуй, после двух пилюль я действительно могу отправить кормилицу в обратный путь и не бояться, что поездка до столицы станет для нее губительной, но было бы глупо отослать ее просто так, не разыграв выпавшую мне козырную карту отъезда.

Я захлопываю крышку ларца, убеждаюсь, что для закрытия никакие иероглифы не нужны — зачарованный замочек сам прекрасно защелкивается. Водружаю ларчик на тот же сундук, с которого я его сняла, и… понимаю, что в очередной раз ошиблась.

Кормилица смотрит мне в спину, аж между лопаток зачесалось.

Ну да, юной госпоже не пристало ворочать тяжести, даже если речь про коробку с драгоценностями. Даже шкатулку поднимать не следует — для этого есть служанки.

Я отыскиваю в нагромождении багажа темно-коричневый ларец. Из него мне нужны свиток полной описи моего имущества, банкноты, кошелек… Открыть ларчик не составляет труда, я уже наловчилась. Чуть не забываю про именную печать-артефакт, в моем плане очень ценную штуку.

— Юная госпожа, что вы делаете? — растерянно спрашивает кормилица.

— Поскольку тетушка запретила тебе оставаться в поместье, кормилица Мей, тебе нужен дом.

И прямо сейчас я что-нибудь арендую.

Не вижу ни одной причины задерживаться в поместье.

Куда деть кошелек и прочие ценности? Карманов в ханьфу не предусмотрено. Зато есть очень широкие рукава, оказывающиеся к тому же подшитыми по низу, что дает отдаленное сходство с мешком. Если не опускать руки вдоль тела, а держать перед собой, то потерь можно не бояться.

Я возвращаюсь к воротам. Кормилица следует за мной, и ее взгляд все такой же сверлящий. Еще не понимает, что именно не так, но видит столько странностей, что игнорировать их уже не может.

Плохо…

За время, что я писала письмо, ссорилась с госпожой Ланши и препиралась с кормилицей по поводу пилюль, кое-что успело измениться. Для начала странный, похожий на крестьянина или городского бедняка посетитель исчез. Госпожа Ланши и кузины тоже исчезли. Вряд ли они ушли, вероятно, наблюдают издали. Искать их я не собираюсь, вместо этого подзываю первую попавшуюся служанку.