Злодейка в быту (СИ) - Черная Мстислава - Страница 1

Нестерпимо яркая слепяще-белая вспышка бьет по глазам.

Долгий миг мне кажется, что я растворяюсь в небытии, таю, как как шарик сливочного масла, брошенный в раскаленную сковороду, и что-то обжигающее бежит по венам, словно кровь превратилась в жидкое электричество.

— Очнитесь, юная госпожа, очнитесь же! — Глухие причитания, раздавшиеся над самым ухом, настолько чужды захватившему меня нереальному вневременью, что сбивают с толку.

— А… — Я невольно прислушиваюсь к осипшему голосу.

Обращаются явно ко мне, но с каких пор я стала госпожой, и не просто госпожой, а именно юной?

Женщина надсадно кашляет и продолжает причитать:

— Не шутите так со старухой, юная госпожа, открывайте глаза. Я вижу, как дрожат ваши самые прекрасные на свете ресницы. Ну же, юная госпожа, смилуйтесь!

Кто она?

А я кто? И где?

Ладонь ощущает грубый ворс, под спиной что-то жесткое, голова лежит на пахнущем травами валике. Воздуха не хватает, душно.

— Юная госпожа очнулась? — слышится новый, теперь мужской голос.

— Не уберегли. — Женщина кашляет, всхлипывает.

— Что? Смеешь проклинать юную госпожу⁈

О чем он? Обвинение грозное, и я интуитивно чувствую, что спор закончится плохо, открываю глаза, смаргиваю.

Я будто в большой коробке — вокруг сумрачно и тесно.

— Юная госпожа!

— Да… — Я опираюсь на локоть, приподнимаюсь и пережидаю приступ дурноты.

Кто сейчас меня звал?

В первое мгновение мне даже показалось, что ко мне обратился кто-то третий, пока до меня не доходит, что это все та же называющая себя старухой женщина, только ее голос преобразился до неузнаваемости, настолько мое пробуждение ее осчастливило.

Аж неловко становится.

В окружающем сумраке трудно рассмотреть лицо женщины, но все равно видно, что она немолода: сухая кожа в изломах морщин, туго собранные волосы серебрятся сединой, сутулые плечи будто придавлены тяжестью прожитых лет.

Она поспешно и угодливо подает мне руку, помогает выпрямиться, а сама опускается на пол у моих ног.

В голове до сих пор пусто, логические цепочки собираются с трудом, и я начинаю с самого простого. Женщина меня знает, это факт. Она моя служанка? Почему из всех возможных вариантов мне на ум пришел именно этот? Из-за ее поведения?

— Что произошло? — спрашиваю я и не узнаю себя. Разве хрустальный звон ручейка мой? У меня же самый обычный голос…

— Юная госпожа? — Мужчина снаружи напоминает о себе зычным окликом.

Я наконец осмысленно окидываю взглядом пространство — нутро большой коробки. Через узкий проход два обитых войлоком сиденья, на одном из которых я и очнулась, слева полузашторенное окошко, а справа дверца, тоже с окном и шторкой. Полагаю, я в экипаже? Мысль странная. С какой стати я думаю про крытую повозку? Это ведь не что-то, что в обиходе?

Выглянув, я обнаруживаю обступающий грунтовую дорогу лес и на обочине распростертое в дорожной пыли тело. Из груди торчит рукоять клинка, утопленного на полную длину лезвия…

Меня пробирает мороз. К открывшемуся зрелищу я была не готова.

Да где я и что происходит⁈

Только что на экипаж напали и атака была отбита, верно? Кажется, я вспомнила удары клинков, свист стрелы и ослепительную вспышку. Это воспоминания или игра воображения?

— Юная госпожа, вы побледнели…

— Я в порядке, — заверяю я.

Как она может в этом сумраке видеть?

— Юная госпожа очнулась, и ей уже лучше. — Женщина высовывается из экипажа и на свой лад повторяет мой ответ, хотя я сказала достаточно громко, чтобы меня услышали.

— Скорейшего восстановления юной госпоже!

Судя по приглушенным шагам, мужчина отходит. Я слышу, как он начинает раздавать указания и снаружи завязывается возня поспешных сборов.

Мы с женщиной остаемся наедине.

Наверное, проще всего прямо сказать, что я вообще ничего не понимаю, но чуйка противится откровенности. Откуда я знаю, как окружающие меня люди отреагируют на признание? Все такое странное, незнакомое. Или, наоборот, знакомое? Почему я чувствую себя самозванкой?

Беспамятство начинает не просто напрягать, а пугать.

— Почему я потеряла сознание? — повторяю я вопрос.

— А… — Она смотрит на меня растерянно. — Юная госпожа, вы перенапряглись.

Каждый раз подчеркивать, что я юная, обязательно? Вероятно, да.

Ее ответ для меня пустой и бесполезный.

Попробовать иначе?

— Нам еще… долго ехать?

— Немногим дольше, юная госпожа, не беспокойтесь. Сейчас спрошу, когда мы тронемся.

Я одобрительно киваю, и женщина, опершись о второе сиденье, грузно, с трудом поднимается. Лишь когда она выбирается наружу и закрывает за собой дверь, я понимаю, что отпустить ее было плохой идеей, потому что меня накрывает паника. Пульс подскакивает, дышать становится тяжело, и мне уже кажется, что я задохнусь.

Чтобы справиться, я крепко зажмуриваюсь.

Так…

Все, что мне нужно, это зацепиться за туманные видения. Свист стрелы, лязг металла, крики… Я концентрируюсь на звуках, образах, и внезапно серая пелена начинает расступаться, картинка проясняется, и я вспоминаю, теперь уже по-настоящему, как экипаж, покачиваясь, медленно полз по дороге, увлекаемый двойкой лошадей, как на повороте на нас напали, как завязался бой…

Все-таки игра воображения? Иначе как объяснить, что под звуки боя я не просто вышла из экипажа, я накрыла нас полупрозрачным защитным куполом? Почти сразу с ветки ближайшего дерева спрыгнул парень, затянутый в черное по самые глаза, — натурально ниндзя.

В каждой руке блеснуло по лезвию, и ниндзя пробил купол с одного удара правой руки. Клинок, что был в левой, он просто метнул… И убил моего человека.

Я ответила ударом молнии.

Наверное, если поискать там, где стоял ниндзя, можно найти горстку пепла, в которую он превратился.

Теперь я знаю, отчего потеряла сознание.

Туман продолжает расступаться, и картинка меняется.

Сперва я слышу, как по асфальту цокали мои каблуки. К слуху добавляется зрение, и я вспоминаю, что, опаздывая на созвон с клиентом, я свернула с улицы, чтобы пройти дворами. Мне оставалось повернуть за угол, пройти вдоль дома до второго подъезда. На трансформаторную будку — я видела ее миллион раз — я не обратила ни малейшего внимания, лишь мазнула взглядом по открытым створкам. Электрик, присев на корточки, тихо матерился, не находя чего-то важного в своей сумке.

Смотреть в его затылок стало большой ошибкой. Я не поняла, куда попал мой каблук, только почувствовала, как нога подвернулась. Я взмахнула рукой в тщетной попытке удержать равновесие и, с ужасом глядя на гудящие провода, полетела носом вперед.

Боли я не почувствовала, только ослепла в белоснежной вспышке.

Я медленно открываю глаза…

Что со мной случилось⁈

— Юная госпожа! — раздается хриплый голос над ухом.

Дежавю.

Я поворачиваю голову.

— Кормилица Мей, — я вспомнила не только две жизни разом, но и имя женщины, — завари мне чаю.

— Разве же успеть, юная госпожа? Вы так глубоко медитировали, что и не заметили. Вон, взгляните в окно. Почти приехали. Кто-то из слуг уже ушел вперед предупредить вашего дядю о вашем прибытии.

Хм?

Так мы не стоим, а давно едем? Настолько давно, что лес кончился? За окном тянется сплошная песочно-бежевая стена с черепичным скатом.

Экипаж останавливается у ворот, и в то же мгновение боковая калитка начинает медленно открываться. За калиткой никого не видно.

Кормилицу скручивает жесткий приступ сухого кашля.

— Кормилица Мей?

— Простите, юная госпожа, простите! — Приступ прошел, и она силится отдышаться, бормочет извинения, глотает воздух. — Из-за дурной слуги вы не можете выйти вовремя!

Что за чепуха?

Восприятие словно расслаивается.

Та часть меня, которая пришла прямиком из трансформаторной будки — до чего нелепая смерть от спешки и шпилек! — удивляется, а здешняя… не видит в самообвинении кормилицы ничего особенного. Зато обе части согласны, что кашель нехороший, но дальше мысли снова расходятся. Здешняя моя часть уверена, что растереть лекарственные травы и заварить из них настойку будет достаточно, а другая считает, что нужно немедленно послать за врачом.