Архонт росский (СИ) - Мазин Александр Владимирович - Страница 10

Великие планы, но вполне реализуемые. Один раз уже вышло, пусть и с помощью наследства оборотистого Мышаты, так почему бы и еще разок не повторить?

Задумавшись, Сергей пропустил мимо ушей окончание рекламной речи великого князя киевского.

А затем наступила тишина, которую нарушил уже князь белозерский.

— Я иду с тобой! — решительно заявил Стемид. И тут же поправился, глянув на среднего сына: — Мы идем. Семнадцать лодий, восемь сотен воинов.

Надо полагать, кораблики Сергея он тоже включил в этот список.

— Знатная сила! — одобрил Олег.

— Я приведу тысячу! — немедленно заявил ростовский князь и предводитель мерян.

— И я тысячу! — Корлы с вызовом глянул на Яктева.

Олег кивнул и некоторое время сидел с опущенной головой. Надо полагать, прятал улыбку. На две тысячи кирьялов и мерян двух сотен варягов с лихвой хватит. Хотя, возможно, Сергей не совсем прав. У Корлы имеется по крайней мере пара сотен более-менее приличных воинов. На уровне дружинников того же Вардига. Наверняка и у мерянского князя личная дружина имеется.

— Очень хорошо, — великий князь поднял голову. — С морскими лодьями вам пособят. Остальное — сами.

Мерянин и кирьял переглянулись. С одинаковым выражением. Неужели надеялись, что Олег возьмет на себя полное обеспечение их воинства?

— Жду вас в Любече, когда лед сойдет.

И поднялся, обозначая, что совет окончен.

Племенные все поняли правильно и покинули детинец.

Корлы отправился в дом в посаде, предоставленный кирьялам Сергеем. Князю ростовскому тоже что-то выделили. Но не в городе и не в детинце.

В палате остались только свои: Стемид с тремя сыновьями, Олег, Вардиг плесковский с Рулавом изборским. И Сергей с Избором. Последний в княжеские переговоры не вмешивался. Зато пива выдул уже литра два.

Теперь, закончив дела, князья тоже решили расслабиться. Отроки забегали, накрывая на стол, расставляя дорогие кубки и яства на серебряных блюдах.

Первым делом варяжские лидеры выпили за успех будущего похода, не забыв плеснуть богам. Потом подняли здравицу за щедрого хозяина Стемида. Затем славного воителя Олега. И за варяжскую Русь. На этом список официальных тостов закончился и кубки начали поднимать кто во что горазд. Градус веселья креп.

— Ты когда моему соправителю невесту пришлешь? — поинтересовался Олег у Вардига. — Пора бы нам с ним наследником обзавестись.

— Я б ее лучше за тебя отдал! — заявил уже порядком опьяневший Вардиг. — Хельгу и Хельга! Вот славная пара была бы!

— Не была бы. — Это Избор сказал. Оторвался от чаши и изрек.

Олег метнул в его сторону яростный взгляд. Не смутил. Некоторое время великий князь и ведун играли в гляделки, потом Избор сделал губы уточкой и покачал головой. Олег скрипнул зубами и отвел глаза. Что-то такое знал о Вещем мастер-наставник. Что-то уязвляющее.

— Стар я для дочери твоей, — буркнул великий князь. — Сговорена за Игоря, так пусть за Игоря и выходит. Быть ему князем после меня. А сыну его — после него. И сыну сына. И так вовеки.

— Или не так.

Это услышал только Сергей, сидевший рядом с Избором.

И теперь уже Сергей встретился с ним глазами и понял: ведун ведает.

Что ж, Сергей тоже мог сказать, что ведает, кто именно унаследует власть после Игоря. Если, конечно, все будет так, как ему помнится. А может, и не будет…

— Спой нам, Хельгу, — попросил Стемид. — Спой, брат, как ты умеешь…

— Добро, — согласился тот. — Спою, что от отца слышал.

И запел неожиданно мощно и красиво:

Бьют кровавые ливни,

Горем полнится мир.

Нам на плечи взвалили

Годить воронам пир.

Выше палуб вздымается волна

От темна до темна.

Много в горе тропинок,

А дорога — одна…

Что-то знакомое было в этой песне. Что-то давнее-давнее. Нездешнее. Забытое.

Сергей смотрел на поющего Олега, а Олег… Олег смотрел в вечность.

Но когда все подхватили песню, подхватило и Сергея…

Выше палуб вздымается волна.

От темна до темна.

Много к дому тропинок,

Но дорога одна.

Нам дорога одна…

[1] Я знаком с полемикой о поводу чередования к и ц. Латинский вариант по большей части склоняется к ц. То есть — патриций. Греческий — к к. То есть патрикий. Учитывая, что основным языком в Византии, ромейским, был аналог греческого, то пусть будет патрикий.

[2] В данном случае — символическое (от Палатинского холма в Древнем Риме) обозначение императорского дворца и обитающего в нем руководства империи.

Глава шестая. Весна.Киев. Гора

— Я покупаю эту женщину!

Милош опешил. Вот так вот. Среди бела дня. Посреди улицы. На Горе.

Хузарин. Воин. Спешился. Встал поперек дороги. Плечи шире, чем у Милоша, узкая талия перехвачена поясом с золотым (!) шитьем, в оголовье сабли синий камень размером с глаз, на ножнах, серебром, письмена, орлиный крючковатый нос, редкая черная бородка завита в косичку, в которую искусно вплетены серебряные нити.

— Я ее покупаю!

Милош сначала подумал: хузарин указывает на Ядвару, но ошибся. Степняку приглянулась не она. Искора.

Милош не ответил. Молча схлестнулся с хузарином: взгляд в взгляд. Тот не собирался уступать. И видит же, чужин, что не холопка перед ним, а свободная, да еще и замужняя.

За спиной хузарина — слуга держит под уздцы скакуна.

Позади слуги — двое конных хузар. Воинов, и не из последних, судя по оружию. Охрана. Глядят на Милоша равнодушно. Велит хозяин — убьют. Не велит — пусть живет. Милош им — никто. Неверный-язычник.

А вот слуга нервничает. Надо полагать, не первый день в Киеве. Кое-что уже понимает. Оценил Милоша. Увидел усы, что свисают ниже подбородка. Заметил золотую гривну на шее, что значит — этот варяг не меньше чем сотник. А варяг-сотник — это без малого боярин. И этот хузарин-слуга, в отличие от золотопоясого, разбирается и в здешних порядках, и в том, кто в Киеве поводья держит. Но хозяина предупредить даже не пытается. Помалкивает.

Милош молчал. Сдерживался, чтобы не ответить резко обнаглевшему степняку. Откуда такой взялся резвый? И кто он такой вообще, раз смеет так себя вести?

Просто дурень, не ведающий о том, что Киев — это не какой-нибудь аланский городишко, где хузары — хозяева? Или знатный хузарский бек, прибывший к великому князю с посольством? Судя по тому, сколько на нем золота, последнее очень даже вероятно…

Пока Милош думал, вмешалась Искора. Отодвинула мачеху, встала рядом с отцом.

— Козу купи, козлобородый! — прошипела она. — Себе под стать! — И уже Милошу: — Жаль, Варта здесь нет! Он бы ему бородку отчекрыжил! С бубенчиками вместе!

Беременна Искора. По ней еще не заметно, но Милош знает. А у женщины в тяжести характер, бывает, немного сдвигается в сторону непокорства. При том, что у Искоры покорности и до беременности было примерно как у дикой рыси.

Однако если она думала, что хузарина ее речь оскорбит, то зря. Смысл сказанного прошел мимо него. Он любовался. Искорой. Едва слюни не пустил.

Ну и хорошо. Драться с наглым хузарином Милошу не хотелось. Не потому, что боялся этого бека и его телохранителей. Стоит Милошу позвать, и подмога не замедлит. Однако ссориться с хузарами — для дела плохо. И князь будет недоволен, и сам Вартислав, у которого со степняками — дела.

Опять-таки за знатного хузарина много кто обидеться может. Убьешь — табун родичей-мстителей образуется. Вартиславу такое не понравится. Права Искора: жаль, что его здесь нет. Варт бы этому степному орлу живо колпачок на голову надел бы.

— Ее муж — княжич Вартислав белозерский, — произнес Милош ровно. — Ты хочешь его оскорбить?

— Не знаю такого, — отмахнулся хузарин. — И мне безразлично, кто ее муж. Я, Алп-Барик Езид, сын шеда Еремии, всегда получаю желаемое.