Японская война 1904. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 45

— А ты шутишь? Черчилль — и социалист? Мне казалось, этот молодой человек после Англо-бурской избирался в Палату Общин как раз от консерваторов.

— Иногда удивляюсь, сколько ты знаешь о всяких мелочах. А потом раз, и не в курсе про что-то совсем очевидное, — Татьяна улыбнулась. — Черчилль действительно избирался от консерваторов, но потом со всеми перессорился. Раскритиковал реформу армии Бодрика и, главное, не просто между своих, а без предупреждения отправил все это в виде статьи в газету. После такого не удивительно, что он перебрался в либеральную партию, а за общение с лейбористами и вовсе заслужил прозвище социалиста.

Смешно… Учитывая будущие отношения Черчилля с Союзом, даже очень. История порой умеет пошутить. Вслух я этого, конечно, говорить не стал, только улыбнулся. И снова поправил шляпу, потому что именно в этот момент в кофейню заглянула стайка хищниц. Две молодые девушки и две сорокалетние дамы. Последние, кстати, самые опасные, по крайней мере из тех, что приехали по мою душу. Огонь в глазах, полное отсутствие страха и готовность идти по головам.

— Кстати, в газетах пишут, что эскадра Рожественского вышла из французского Мадагаскара и идет к берегам Индии, — Татьяна мечтательно прикрыла глаза.

Она еще верила, что приход русского флота будет означать конец войне. Я же продолжал видеть в нем только тикающий таймер, отсчитывающий мгновения до того, как враг снова пойдет вперед. Не сможет не пойти… Кстати, странно. В моей истории 2-я Тихоокеанская эскадра дошла до Индии только в марте, а тут все закрутилось гораздо быстрее. С другой стороны, у нас Рожественский после падения Порт-Артура был вынужден ждать эскадру Небогатова, чтобы у него был хоть какой-то паритет по силам с японцами. А здесь — Порт-Артур устоял, остатки 1-ой Тихоокеанской активно приводились в порядок, в общем, затягивать Зиновию Петровичу не было никакого резона.

— Макаров! Это Макаров! — от громкого крика, раздавшегося от стола с хищницами, я чуть не подскочил, но, к счастью, Татьяна успела меня удержать.

— Это они про Огинского, — шепнула она, и я бросил взгляд на улицу.

Там действительно проехала моя официальная пролетка, а внутри сидел закутанный в мою же зимнюю шинель Алексей Алексеевич. Это, кстати, его личная задумка: изображать меня, чтобы в будущем при необходимости я мог бы появится там, где меня совсем не ждут. Я представил, что такое может пригодиться и на войне, и в жизни, так что сразу дал добро.

И вот теперь можно со стороны оценить реакцию на себя.

— Он такой мужественный.

— И красивый…

Я почувствовал, что краснею. Все-таки любовь и восхищение — страшный наркотик.

— Гораздо красивее, чем на фотографиях, — заметила одна из старших хищниц.

— Точно, — закивали остальные.

— Там кажется, что у него нос картошкой. А тут же видно — очень благородный профиль.

— Нос картошкой! — Татьяна не выдержала и фыркнула, чуть не подавившись чаем.

— Никакая не картошка, — я поднял чашку повыше, пытаясь в отблесках фарфора разобрать свое отражение. — А даже если и она, то совсем немного.

В этот момент Татьяна все-таки подавилась, пришлось вскакивать, чтобы помочь ей. Залили полстола, и я только в последний момент вспомнил про лежащие там бумаги. К счастью, те не пострадали, но намек от судьбы, что пора и делом заняться, получился довольно жирный.

— Поработаем? — я посмотрел на девушку, пытаясь понять, не обижается ли та.

А то после того свидания на открытом воздухе у нас все никак не получалось собраться просто так. Только как сейчас: когда мы могли выделить друг другу лишь пару свободных минут во время перерыва, а потом — снова в дела…

— Работаем, — Татьяна решительно кивнула и погрузилась в отчеты по больнице.

Я же принялся изучать наброски уставов, которые в последние недели заставлял писать всех своих офицеров. Старые-то, конечно, официально никуда не девались, но сейчас уже каждому, даже просто понюхавшему порох на этой войне, становилось понятно, что времена изменились. И нужны были новые правила и нормативы для огневой подготовки, штурма окопов, да даже для переходов, организации стоянок и охранений.

Сейчас вот мне досталась записка от Шереметева. В ней Степан Сергеевич сначала детально описывал весь тот опыт, который накопили наши штурмовики за эту войну. Атака за огневым валом, использование гранат, прохождение укреплений, от минных полей до колючей проволоки, работы внутри вражеских окопов… Тут мой взгляд остановился на основных ударах штыком, которые было удобно использовать в узком пространстве, и я невольно вздохнул.

Сами подходы — с помощью бронепоездов, броневиков, минометов и гранат — мы более-менее проработали и постоянно продолжаем улучшать. Но вот работа внутри — здесь еще конь не валялся. Винтовка все-таки была слишком длинным оружием, которое создавалось совершенно для другой войны, а тут… Мне бы дробовики, вроде тех, что использовали американцы в Первой Мировой. Или лучше автоматическое оружие. А еще бы нормальную броню, хотя бы для первых штурмовых взводов…

— Не получается придумать? — Татьяна заметила мои сомнения.

— Наоборот, слишком много вариантов. На все точно не хватит ни времени, ни сил, а значит, нужно выбирать.

— Не можешь сделать — купи, — пожала плечами девушка. — По крайней мере, в нашем военном министерстве смотрят на дело именно так. Не хватает своих сил — покупают, а потом постепенно, когда появляется время и знающие люди, уже начинают свое производство.

Купить? Я задумался. С одной стороны, методы наших чиновников от армии мне не особо нравились, да и результат у них в итоге вышел не очень. С другой стороны, сама-то идея звучит очень разумно. Мне нужно ручное оружие для окопной войны, я знаю, что для этого подойдет, и знаю, где взять в огромном количестве по весьма скромной цене. Так надо брать!

Закупим в Америке «Винчестер Модел 1897» — тот самый легендарный помповый дробовик. На какое-то время этого хватит, а потом, не тратя ресурсы на промежуточное решение, мы сразу начнем разрабатывать и строить производство под следующий этап — автоматы. Тем более, в 1904-м уже и Федоров начал свою службу в Артиллерийском управлении, и где-то тут, в Маньчжурии, служит сам Дегтярев. Да и другие таланты, уверен, в России точно найдутся.

И обязательно что-то придумают, а пока…

— Спасибо за совет, — я сжал руку Татьяны.

— Я рада, что помогла… — девушка на мгновение смутилась. — Иногда мне кажется, что однажды ты взлетишь так высоко, что просто перестанешь слушать других. Ты ведь очень часто идешь против всех правил, но в итоге все равно оказываешься прав. Это как испытание, постоянная проверка на прочность. Но ты крепче стали, мой Слава.

Мы несколько очень долгих секунд смотрели друг другу прямо в глаза. Очень хотелось плюнуть на все и остаться тут, но… Я же крепче стали и сначала должен был сделать все, чтобы закончить эту проклятую войну!

Александр Александрович Бильдерлинг выехал на позиции за городом Кэсон. По суше они бы сюда добирались несколько недель, но благодаря перемирию получилось воспользоваться морем. Было нервно, когда на горизонте мелькали дымы японского флота, но они использовали за раз не так много кораблей, чтобы Того мог решить, что нападение стоит свеч.

— Уже двадцать тысяч перевезли, дальше будем подтягивать по пять тысяч в день, — доложил Штакельберг.

Если самому Бильдерлингу пришлось по пути заехать в Согён, соблюсти правила приличия по отношению к новой династии Корё, то вот Георгий Карлович был на месте с самого начала. И, надо сказать, поработал он очень даже неплохо: взгляд Александра Александровича радовался, осматривая целые километры непрерывных укреплений. И когда только успели⁈

— Ну, тогда рассказывайте и показывайте, что тут у вас есть, — Бильдерлинг предложил не тратить время зря и указал на оборудованную рядом наблюдательную позицию.

— Можно, но… Тут фронт вытягивается на десятки километров, так что лучше будет на карте.