Японская война 1904. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 44

— Мы же решили говорить прямо, так давайте продолжим. А что будет после этого? — Ито смотрел прямо в глаза Витте. — Япония лишится армии — допустим, это так. Но кончится ли война? Мы опять вывезем всех, кого сможем, и начнем высаживать десанты по всему побережью. Вы ждете флот! Но дойдет ли он, если начнется война?

В том, что японцы учитывают фактор подхода 2-й Тихоокеанской эскадры, Витте не сомневался. А вот акцент на слове «допустим» — раньше Ито не сомневался в силе русской армии, а тут… Что изменилось?

— Вам есть что мне рассказать? — он встретил взгляд князя.

— Вы можете думать, что против вашего флота выступит только адмирал Того. Возможно, если бы мы встретили его по частям, это бы так и было. Но если ваш флот объединится, если станет главной силой на востоке, то другие великие державы просто не смогут остаться в стороне.

— И чего же нам опасаться? — спросил Витте, продолжая делать вид, что они все еще говорят о флоте.

Ни он сам, ни японский князь не сомневались, что французы, не допустив сюда другие страны, сами точно не откажутся проследить за ходом переговоров. И не важно, людей они для этого используют, древние каналы в стенах или модные электронные устройства… Главное, любые договоренности уже через час будут у Думерга, а за очень нескромное вознаграждение — уже к вечеру и у любой другой заинтересованной стороны.

— Тысячи бронированных снарядов из Англии, САСШ и Франции встретят ваши корабли.

— Правильно говорить бронебойных, — Витте нахмурился. — И вы думаете, что снаряды к вам придут даже из Франции?

— Если Россия станет так сильна, как вы хотите, то кто откажется от возможности немного заработать и одновременно выровнять баланс в мире!

— И если Японии останется половина Кореи, то…

— То у нас вместе с ней останется возможность расплатиться с долгами, и я смогу убедить императора поддержать статус-кво…

Разговор действительно получился очень откровенным. Они обсуждали детали еще два часа, и только потом Витте вышел на улицу.

— В «Метрополь»? — на всякий случай уточнил Николай, уже готовясь поворачивать налево.

— Домой. На телеграф, — Витте покачал головой и ухватился за кресло, когда от резкого рывка руля вправо его вжало в липкую кожаную обивку.

Несколько секунд они ехали молча, но потом адъютант все-таки не выдержал.

— Война? — задал он самый главный вопрос.

— Кажется, да, — Витте недовольно наморщил лоб. — Князь рассчитывает, что сможет продать мои уступки своему императору, вот только даже он уже вряд ли что-то способен изменить.

— Что изменить?

Витте помолчал, а потом, решив, что все равно именно Николаю готовить телеграммы в Маньчжурию и Санкт-Петербург, начал посвящать его в намеки японского князя. Акцент на сухопутную армию, а потом якобы оговорка.

— Он сказал про тысячи бронированных машин, которые поставят японцам сразу несколько великих держав. И я понимаю, почему они боятся нашего усиления, почему, несмотря на все ограничения, что мы готовы были взять на себя ради мира, хотят решить вопрос более кардинально… Но столько сил, столько денег. Если это правда, то сможем ли мы справиться? Не получим ли еще одну Крымскую войну, когда России постараются напомнить ее место?

— Макаров справится, — неожиданно спокойно, в отличие от своего начальника, ответил Николай Огинский. — Я говорил с братом, так они с того самого утра у Дальнего, когда было заключено перемирие, готовятся к продолжению войны.

— Мы и в Крымскую готовились, — Витте покачал головой. — Вот только даже легкие победы над Турцией совсем не помогли против Англии и Франции. Нет, тут нельзя переть на рожон. Только осторожность, только здравый смысл…

Николай несогласно покачал головой, но он знал Сергея Юльевича, знал, что, когда тот упрется, его уже не переубедить. Поэтому он и молчал. Не было смысла спорить, а вот письмо Алексею… Да, написать письмо брату, по которому он успел соскучиться за эти две недели, было бы совсем не лишним.

Стою, слушаю, думаю, не дать ли кому в морду… Сегодня Линевич собрал на совещание командиров всех отрядов и объявил о крупных перестановках. Мы со 2-м Сибирским отходим в резерв, перекрывая треугольник Ляоян — Дашичао — Инкоу. Западный отряд Зарубаева усиливает гарнизон Порт-Артура и готовится удерживать побережье Квантуна. Восточный отряд Бильдерлинга с героическим 1-м корпусом Штакельберга уходят в Корею, чтобы помочь дружественному корейскому народу сдержать возможную агрессию японцев.

И опять полумеры, опять разделение сил и чрезмерная осторожность!

— Вы все поняли, Вячеслав Григорьевич? — меня спросили отдельно, видимо, обратив внимание на хмурую физиономию.

— Конечно, я все понял… — покинул ставку я с таким грустным и потерянным видом, что меня даже трогать никто не стал.

Из чужих, ясное дело. Свои-то встретили уже на вокзале.

— И что? — сжав зубы, спросил Ванновский.

— Как и сказали ваши знакомые, нас отводят в тыл.

— А мы?

— Учитывая, сколько усилий наши враги потратили на то, чтобы этого добиться… Делать мы этого, конечно, не будем.

Сижу в венской кофейне, которую открыли при шлемопрокатном заводе в Инкоу. И это не я придумал. Рабочим дали право выбора, провели голосование, и вот теперь они могут после работы заходить сюда, баловаться кофием с булками. Желающих в реальности, правда, оказалось не так много, но сюда и обычные горожане заглядывают, и военные. Все-таки антураж: завод в окне, целая стена с касками, тут невольно появляется повод вспомнить, как тебя чудом минула смерть.

А там и в кабак по соседству можно перебраться, и вот в нем со свободными местами было уже совсем туго.

— Опять пьют, — сидящая напротив меня Татьяна тоже посмотрела на ту сторону дороги и покачала головой. — Это же вредно. Может быть, вы своим авторитетом, Вячеслав Григорьевич, просто запретите такие заведения? Хотя бы у себя в Инкоу!

— Нельзя что-то просто запретить, ничего не предложив взамен, — ответил я и поглубже надвинул на глаза шляпу с широкими полями.

Да, я был вынужден в последние дни выходить в город только в такой маскировке. Гражданское пальто и американская шляпа — в таком виде меня даже Буденный не сразу узнал, что уж говорить про случайных встречных девиц… И да, именно от стаек этих хищниц, приехавших сюда, кажется, со всех концов России, я и прятался. А все перемирие — из-за него не было даже приличной причины, чтобы прогнать их подальше в тыл.

— Почему ты говоришь, что ничего не предлагаешь? — возразила тем временем Татьяна. — У тебя в каждой роте есть клуб. Можно читать, можно спектакли ставить, можно технику разную собирать, от оружия до новых приемников. Куча всяких дел! И люди туда ходят.

— Именно. Ходят те, кому интересно. Те, кому нет — не ходят, и если их загнать силой, то все это дело быстро превратится из школы и кузницы кадров в профанацию.

— Скажешь тоже, кузница кадров. Это же не университет и даже не училище.

— Это другое, — согласился я. — Вот только именно в таких кружках солдаты и добровольцы могут набраться опыта, чтобы, например, прийти на завод уже не просто рабочим, а специалистом. Все ведь разные: кто-то рожден для войны, кто-то — чтобы создавать. И моя задача — это не равнять всех под одну гребенку, а дать им шанс проявить себя. Люди на самом деле очень умные: увидят пользу для себя — станут чаще ходить на кружки. Если не останавливаться, то рано или поздно, найдя для каждого его дело, всех завсегдатаев этих кабаков перетянем.

— Значит, думаешь об этом? — улыбнулась Татьяна. — Это после того твоего выступления у Николая Феликсовича? Говорят, твои речи про сражения в космосе прямо по телеграфу отправили самому Герберту Уэллсу, тому самому, который написал книги про человека-невидимку и войну миров. У меня есть знакомая, которая следит за его творчеством, так, говорят, они с молодым социалистом Черчиллем всю ночь обсуждали, шутил ты или нет.