Большие Песцовые радости (СИ) - Видум Инди - Страница 7

«Мастер, — насмешливо сказал Песец. — Не надувайся от гордости, заклинания там примитивные. Разве что как легкая тренировка могут восприниматься».

Окинув помещение прощальным взглядом и прощальным заклинанием поиска, я убедился, что ничего ценного здесь не осталось, после чего вышел в коридор, но уже через стену, потому что взломщики стояли слишком близко к двери.

Заклинания я снял сам, чтобы у первого взломщика не появились ассоциации с неудачей на моем участке. А еще хотелось посмотреть на лицо Евгении Павловны, когда она обнаружит пустоту внутри.

Мои надежды она оправдала: визжала так, что слышно было в самых отдаленных уголках дворца. Занималась она этим недолго, потому что взломщики решили, что их наглым образом подставили, и потребовали нормальной оплаты.

Пока они ругались, я сходил до личных апартаментов Евгении Павловны: если уж я здесь, то почему не проверить еще и сердце. К сожалению, оно ни в банке, ни в контейнере, ни без них нигде не нашлось. Вообще не было никаких следов ауры Живетьевой. Если Евгения Павловна и прибрала чужую часть тела, то хранила где-то в другом месте.

Я вернулся к Грекову, и мы поехали домой, где я сразу отправился к себе и наконец нормально выспался, не дергаясь от каждого движения контрольной сети. И если кого-то за ночь таскали к нам в тюрьму, то нам с Глюком на это было ровным счетом наплевать.

Стаминский прибыл ровно к назначенному времени. Если он и был не уверен в своей позиции после утраты связи с реликвией, то никак этого не показывал. Смотрелся важным и довольным жизнью, что само по себе настораживало: кроме личных проблем, у него еще и проблема с дочерью и внуком вылезла. При таких вводных делать вид, что ничего не произошло, по меньшей мере странно.

После посещения Изнанки, быстрого, но результативного (удалось добыть там все запланированное), я уже полностью пришел в себя и мог сосредоточиться на разговоре Стаминского и Шелагина. Разумеется, первым делом визитера я просканировал и ничуть не удивился, обнаружив отпечаток клятвы.

— У него стоит клятва, — передал я Шелагину-старшему.

Тот даже бровью не дернул, смотрел на Стаминского с радостной улыбкой встретившего давнего хорошего знакомого.

— Будь настороже. Если загоню в угол, может под клятвой и напасть.

Обменялись оба князя приветствиями тоже довольно дружелюбно, после чего Стаминский сразу приступил к тому, ради чего он приехал.

— Павел Тимофеевич, как я понимаю, вы в состоянии вернуть мне как реликвию, так и управление над ней.

— Увы, не от меня зависит, — грустно ответил Шелагин. — Павел Васильевич, это было решением основной реликвии. Она в некотором роде разумна.

— Павел Тимофеевич, давайте без этих ваших сказочек, — поморщился Стаминский. — Они хороши для народа, но я в них не верю. Предлагаю дать вам клятву верности в обмен на возврат доступа к реликвии. Стране это только на пользу пойдет. Мое княжество — одно из самых процветающих. Только я знаю все тонкости управления и имею подходы ко всем значимым людям.

Стаминский улыбнулся, но улыбка казалась немного напряженной. Он явно рассчитывал, что дальше разговор на себя возьмет Шелагин-старший, но тот молчал, поэтому визитеру пришлось продолжить уговоры.

— Я знаю, что вы уже вернули одному князю реликвию и идут переговоры о возврате остальным, как и о замене губернаторства на княжения. Как в случае с Фадеевым.

— Увы, с Фадеевым княжеский титул обернулся против него, — грустно сказал Шелагин. — Следствие, конечно, еще идет, но я уверен, что это месть Живетьевых со всеми присущими этому гнилому семейству спецэффектами.

Лицо Шелагина исказила гримаса отвращения, Стаминский же тоже не остался безучастным. Как мне показалось, он занервничал еще сильнее.

— Я — не Фадеев, — заметил он. — Я — потомственный князь.

— Да, вы не Фадеев, он клятву верности Живетьевым не давал. И вы не князь. Без реликвии князей нет.

— Я тоже не давал клятву верности Живетьевым, — возмутился Стаминский.

— А кому вы давали?

— Никому. Князья никому не клянутся в верности.

— Павел Васильевич, у вас на ауре отпечаток клятвы…

Стаминский дернулся, как будто его внезапно ударили под дых.

— С чего вы взяли?

— Императорская реликвия дает некоторые возможности… — как можно обтекаемей ответил Шелагин. — Покойный император наверняка был в курсе, что вы — слуга его близкой подруги.

— Он никогда ничего подобного не говорил!

— Не говорил, потому что ему было все равно. А мне — нет. Вы предлагаете дать мне клятву верности в обмен на княжество, а сами повязаны более ранней клятвой по уши.

— Живетьева умерла, клятва ей уже ничего не значит, — затравленно выдавил Стаминский, переставший отпираться.

— Ой ли? Не для того ли Евгения Павловна прибрала сердце Живетьевой?

— Что за чушь вы несете?

Шелагин раскрыл папку и вытащил из нее лист с распечатанным кадром. Кадр был черно-белым, но выглядела на нем великая княгиня весьма живописно. А уж понять, над чьим телом она стоит, сжимая в руках комок вполне определенного вида, смог бы даже идиот.

Стаминский идиотом не был, поэтому понял сразу, чем это ему грозит, и побледнел.

— Пока сердце в руках вашей дочери, никакая клятва мне значения иметь не будет, — любезно сообщил Шелагин. — При всем уважении, Павел Васильевич, возвращать вам в такой ситуации княжество — вести страну в пропасть. Принесете сердце — вернете княжество. После клятвы, разумеется.

— Павел Тимофеевич…

— Уговоры бесполезны, — с таким металлом в голосе сказал Шелагин, что Стаминский тут же заткнулся. — Пока сердце не будет у меня в руках, к вам реликвия не вернется. Более того, затянете — в сеть утечет эта фотография вашей дочери. Как вы думаете, как скоро от меня потребуют взять ее под стражу? А может быть, и всю вашу семью? Идите, Павел Васильевич, и подумайте над перспективами как нашего сотрудничества, так и отказа от него. Не занимайте моего времени.

Стаминский нацепил на лицо дежурную улыбочку, наверняка подумав, что Живетьева умудряется доставлять ему неприятности и после смерти. Похоже, желание пропихнуть свою дочь за цесаревича было столь сильным, что подвигло Стаминского на неосторожную клятву. Арина Ивановна, разумеется, приняла ее с радостью: кто там будет супругой цесаревича, ее не волновало, потому что она уже была уверена в том, что станет императрицей. После чего ей было бы глубоко наплевать на сопутствующие потери, к которым относились бы и князь Стаминский с дочерью.

— Все? Ухожу? — спросил я по связи Шелагина.

— Да, — ответил он так же. — В отношении остальных твое присутствие не столь важно. Хотя их тоже неплохо было бы проверить на клятвы, но я сегодня собираюсь только раздавать обещания.

Вернуть реликвии ему бы без меня и не получилось, потому что с той, что была отдана вчера, всю подготовительную работу проводил я. Точнее, мы с Песцом. Но стоять здесь в невидимости весь день? Увольте. У меня были планы, которые я повторно озвучил утром и с которыми Шелагины согласились. Потому что алхимия не терпела — требовалось срочно делать новые зелья, используемые Грековым в таком количестве, как будто он не спаивал допрашиваемым, а делал для них ванны.

Поехали мы к Проколу в Дальграде, причем в этот раз со мной были Греков и еще двое его подчиненных. Шелагин-младший был слишком занят делами отца чтобы составить нам компанию. В итоге они должны были все разгрести и старший Шелагин передавал младшему реликвию, отказываясь от княжества. Дальше предполагалось, что младший будет уже заниматься чисто княжескими делами, а старший — императорскими. При этом с подключением к императорской реликвии Шелагин-старший решил погодить, пугал его пример покойного императора.

Насколько я понял из объяснений Песца, и раньше к главной реликвии прикреплялся не главнокомандующий, а маг, чья сила позволяла управлять устройством. Для того устройства, что нынче называется императорской реликвией, требовалось не менее пятнадцати кругов силы, а лучше больше, чтобы не было выгорания. У меня в настоящее время было уже почти семнадцать, потому что я не пренебрегал ни медитацией, ни тренировками. Песец говорил, что такой быстрый рост долго не продлится и связан именно со снятием блока: идет высвобождение потенциала, который блоком сжимался как пружина. Вот она и распрямляется.