Будни имперских диверсантов (СИ) - Курилкин Матвей Геннадьевич - Страница 12

Контроль своих чувств для меня настолько привычен, что я давно не обращаю внимания на то что сдерживаюсь. Отпустить вожжи оказалось не так-то просто. Я вызываю в памяти самые неприятные чувства, которые мне довелось пережить. Свои, и те, что мне показала не так давно леди Айса. Страх. Отчаяние. Предчувствие неминуемой гибели. Одиночество. Ничего не происходит. Каналы перекрыты – металл, который охватывает мои руки, пережимает их, не дает двигаться наполнению. «Как мне не хватало этих штук раньше», - думаю я, вспоминая первые дни после появления непрошенных способностей. Тогда я вообще не был уверен, что смогу когда-нибудь находиться в человеческом обществе, не сводя с ума всех окружающих. Посторонняя мысль. Не вовремя – я отмахиваюсь от нее, и продолжаю давить. Действие, абсолютно противоположное тому, чему я учился, и дело идет непривычно. Но идет, потому что антимагические кандалы потому так и называются, что перекрывают движение магии. Но у меня-то не магия. В руках появляется боль. Ощущение такое, будто кисти рук долго пробыли в ледяной воде – их одновременно ломит, и они горят. Но, кажется, что-то начинает получаться. Воздействие усиливаю постепенно – все-таки надеюсь сохранить конвоирам разум. Вижу, как расслабленность уходит из их движений, лица вытягиваются. Оба конвоира стараются не обращать внимания на взбрыкнувшее воображение. Сейчас, темные углы, до которых не достает свет от факела, кажутся им угрожающими. Пляшущие на стенах тени будто обретают плоть. Стражники гонят тревожные мысли. Шаги становятся громче – они будто стараются разогнать топотом давящую тишину. Меня резко и зло толкают в спину. Нет, так не пойдет. Я еще немного усиливаю давление, несмотря на то, что терпеть становится откровенно больно. Но так даже лучше – эта боль тоже идет конвоирам.

Стражникам теперь не до меня. Их шаги замедляются, они начинают нервно оглядываться по сторонам. Меня уже не тянут вверх за руки, я позволяю себе выпрямиться – конвойные не обращают на мою вольность внимания. На лицах собираются мелкие бисеринки пота, губы дрожат. Все. Кажется, дальше можно обойтись обычными средствами. Я делаю глубокий вдох, и издаю вопль, который сделал бы честь любому сумасшедшему. Это становится последней каплей. Мой крик подхватывают, один из стражников толкает меня вперед, навстречу привидевшейся опасности, они разворачиваются и со всей возможной скоростью убегают к лестнице наверх. Коридор погружается в темноту – здесь нет своего освещения, только то, что принесли с собой стражники.

Все-таки я слегка перестарался. Откуда-то из глубины коридора раздаются приглушенные вопли. И они звучат гораздо страшнее, чем даже крики удаляющихся стражников. Видимо, жителям пятого блока тоже досталось. Должно быть, их и без того расшатанная ожиданием смерти психика дала сбой. Проверять, что там у них происходит, не стал – время терять не хотелось, да и не интересно было. Если те твари с ума сойдут от ужаса, я даже рад буду. Пусть почувствуют то, на что обрекали своих жертв.

До второго этажа я добрался в считанные секунды. Судя по обстановке, он предназначался для «цивилизованных» постояльцев. По крайней мере, коридор был освещен масляными лампами, вход на этаж перегораживала отдельная решетка, сразу за которой располагался пост охраны. Это стало неприятным сюрпризом. Очень скоро сбежавшие конвоиры расскажут о происшествии, и сюда направят отряд побольше – чтобы разобраться в происшедшем. Даже если беглецы не смогут дать внятных объяснений, это ничего не изменит. К тому времени мне необходимо найти коллег и хоть как-то вооружиться. Бунт заключенных – это не шутки. По всем инструкциям стража в этом случае должна действовать без жалости, и можно не сомневаться, что под руководством капитана они сдерживаться не станут. Ему очень важно меня убить, но еще важнее прикрыть свои махинации с поставками снаряжения в диверсионные батальоны. В этой ситуации «случайная» смерть нежелательных свидетелей во время подавления бунта для него – настоящий подарок. Даже лучше, чем если бы банда Поваренка прикончила только меня. Я никогда не пошел бы на прямое неподчинение страже, если бы перспектива недожить до окончания разбирательств не была столь высока. Поэтому теперь нужно было действовать очень быстро. Руки освободить не получилось – кандалы заклепали тщательно. Только переступить через цепочку, переведя руку вперед.

На руку мне сыграл тот факт, что объятые ужасом конвоиры пробежали мимо второго этажа не останавливаясь. Поэтому мое появление стало для дежурного охранника сюрпризом. И еще очень повезло, что пост охраны находится практически вплотную к решетке, перекрывающей вход на этаж.

Перед тем как арестовать, нас, конечно же, обыскали. Достаточно тщательно – по долгу службы стража такие процедуры проводит профессионально. У меня забрали арбалет и меч, перевязь с метательными ножами и звездами тоже осталась у кого-то из стражников. Вот на сапоги никто не польстился. Побрезговали, должно быть – слишком непритязательно они выглядят. Потертые и с потрескавшейся кожей, они не могут привлечь взгляда как любителей чужого добра. Между тем это впечатление обманчиво. Да, эти сапоги со мной очень давно, еще с тех времен, когда я жил в дольмене. Вот только вещи выделки моих бывших соплеменников могут терять товарный вид, но свои качества сохраняют очень и очень долго. А еще внутри подошвы искусно спрятан длинный и узкий стилет, смазанный сонным зельем. Драться таким проблематично, да и для метания он не слишком удобен – я храню его просто на всякий случай. Однажды, еще в бытность наемником, попав в плен я использовал его для того, чтобы притвориться мертвым. Просто воткнул в грудь, чуть выше сердца, и упал бездыханным. Выглядело так, будто пойманный шпион поспешил расстаться с жизнью, чтобы избежать пыток. Спустя полсуток очнулся, и, выбравшись из ямы для трупов спокойно уполз к своим. Ну как спокойно, рана-то никуда не делась, но в том случае это был приемлемый риск.

В этот раз притворяться мертвым необходимости не было. Пока стражник соображал, пытаясь понять, откуда здесь взялся нарушитель, и что теперь с этим делать, я сквозь решетку царапнул его стилетом. Это заставило его действовать, но, слава богам, было уже поздно. Он успел только вскочить со стула, а вот закричать уже не смог – яд подействовал. Оставалось только дотянуться до одежды охранника и подтянуть тело поближе. Ключи нашлись на поясе. Ворочать спящего было непросто, но я справился. Заскочив в коридор, побежал в дальний конец – чаще всего именно там располагались одиночные камеры. Сила шефа нужна в первую очередь.

- Ты чего творишь, лейтенант?! – возмутился начальник, завидев мою физиономию. – Ты не понимаешь, что только потрафил этому уроду, местному капитану?

- Полностью разделяю твое возмущение, шеф! – Огрызнулся я. – Сам не знаю, что на меня нашло. Нужно было соглашаться на любезное предложение стражи. Думаю, моя тушка отлично разнообразила бы банде Поваренка тюремное меню. И почему я отказался от такой радужной перспективы?

- Тот самый Поваренок? – вытаращил на меня глаза орк. – Почему его еще не казнили?!

- Передо мной почему-то местные стражи не отчитались, так что не знаю.

- Ладно, ты прав, сейчас это не важно, - шеф сориентировался мгновенно. – Остальных уже выпустил?

- Когда б я успел?

Уже вместе мы освободили сначала леди Игульфрид, а потом и Свенсона. Их соседи по камерам были изрядно удивлены, увидев новых посетителей, но еще больше был удивлен я, когда увидел, с какой теплотой провожали мою возлюбленную ее соседки по камере. Позже девушка объяснила, что уже успела рассказать историю нашего ареста женщинам, и те проявили изрядное сочувствие «невинной девочке из благородных, которую упекли ни за что, ни про что». И которая принадлежа к одному из домов эльфов, смотрела на них не как на мусор под ногами. За то короткое время, что прошло между помещением в камеру и освобождением, ей даже успели обернуть руки под кандалами какими-то тряпками, чтобы не натирало. А все потому, что, побывав за пределами империи, леди Игульфрид однажды оказалась борделе, да и потом долгое время общалась с бродячими артистами (и артистками), чья профессиональная деятельность порой не отличается от трудов работниц публичного дома. Привычное каждому жителю империи презрительное отношение к жрицам любви после этого сменилось на жалость и сочувствие – видимо женщины это почувствовали и отплатили той же монетой.