НеТемный 7 (СИ) - Изотов Александр - Страница 3

«Что же там такое было?» — именно это было написано во взгляде Петры, когда она снова подняла свои глаза. Она пыталась вспомнить сон, но уже никогда его не вспомнит.

Всё, что связано с бардом, забыто. Ушло в такие дебри, где хранились самые первые детские страхи. Забыто, почему она искала колдунов и предсказателей, оракулов и вещателей… Всё это подёрнулось дымкой, и даже про стилет она теперь не вспомнит, даже если знахарь Волх спросит её про него.

Но чем хороша эта магия, так это тем, что жизненный опыт, как ни странно, остаётся в виде предчувствий. Теперь чародейка земли будет знать, что не стоит рассказывать любвеобильным бардам о своей любви к поэзии — это будет её детским страхом.

— Не понимаю… — чародейка тряхнула головой, пытаясь очнуться, — Господин Малуш, что произошло со мной?

Я пожал плечами, потом кивнул на стену шахты.

— Камень.

Она лишь устало потёрла лицо, явно пытаясь что-то сообразить, и привычным жестом, потому что делала это уже тысячи раз, приложила ладонь к камню. Постояла так, прислушиваясь, потом округлила глаза…

— Точно! — она щёлкнула пальцами и от всей души засмеялась, — А мне надо было быть осторожнее, попалась, как нулёвая послушница.

Её искренний смех зазвенел под сводами шахты, раскалывая эхом мрачную темноту и делая атмосферу гораздо радужнее. Но угрюмое лицо варвара в свете магического огонька к веселью не располагало, и это заставило её поджать губы.

— Бросс Малуш, вы всегда такой серьёзный?

— Нет.

Я даже двинул на мгновение уголком губ, чтобы показать, что горцы тоже умеют улыбаться и радоваться жизни. Со вздохом Петра только покачала головой, потом опять прижала ладонь к камню, с улыбкой поясняя мне:

— Магическое золото, оно ведь оглушает, вот меня, видимо, и приложило. А тут такая богатая жила, я просто не ожидала… А мои ученики тут были, и этого даже не заметили! Ну я им устрою!

— Узор, — я махнул головой назад, — Кикиморы.

— Да, да, как раз хотела глянуть ещё раз, — глаза чародейки теперь буквально лучились радостью.

Исчезла та неуловимая грусть зажатого личным горем человека. Девушка шла за мной, охотно рассказывая, что хотела глянуть на узор ещё раз.

Просто она теперь думала, что навряд ли нашествие кикимор связано с этим узором, и это не так опасно, как пытались внушить её некоторые советники кнеза. И что Глебу Каменному пока рано бить тревогу.

— Тут магическое золото, понимаете? — она снова похлопала по стене, — А нечисть, она от него дуреет, у нас на золотых шахтах постоянно дежурят сильные маги и воины. Лезут, как мотыльки на свет, и здесь, в этой шахте, просто всё так совпало…

Я продолжал идти с таким же мрачным видом, и Петра только отмахнулась:

— Ой, кому я говорю.

— Да.

Петра, как ни странно, лишь рассмеялась ещё больше.

Кстати, версия чародейки земли имела право на жизнь. В том плане, что я не знал про действие золотой жилы на нечисть, и эффекты действительно могли наложиться друг на друга.

И хорошо, что чародейка скажет об этом Глебу Каменному. Потому что к тому моменту, как маги снова заинтересуются этими магическими узорами, я вытащу тёмного мага из Камнелома, и Магия Крови будет лишена силы.

Потом Петра долго стояла, рассматривая узор,

— А боярин-то наверняка знал, — вдруг сказала она, — Боярин Игорь Рудничный убеждал кнеза, что его люди всё тут просмотрели… Может, это они и нарисовали?

Я лишь хмыкнул. Вот как удачно решилась проблема с боярином, и старый камнетёс Эрик будет только рад.

— Надо будет сказать Глебу Каменному. Этот камнетёс хорошо поступил, что обратился к кнезу, такое надо поощрить.

Когда мы вышли из шахты, бледные дружинники сразу бросились к нам. Уже заметно стемнело, и на лицах воинов было написано, что они десять раз пожалели, что отпустили госпожу Петру с нами. В руках у них были факелы, и, видимо, они уже готовились нарушить приказ и двинуть внутрь рудника.

— Госпожа! Госпожа? — они замерли, глядя на весёлое лицо Петры.

Та, развеселившись, будто опьянела, как раз рассказывала мне уже десятый анекдот про магов в Камнеломе. Ну, зато её шутки немного объяснили мне, что с магами на севере действительно напряг…

— Он и спрашивает: «А часто у вас тут маги рождаются?» А староста деревни, седой такой старик… Ха-ха! — Петра, как водится, сначала сама отсмеялась над своим анекдотом, отмахиваясь от дружинников, как от назойливых мух, и закончила, — Старик отвечает: «Простите, господин, но я не знаю, мне всего лишь восемьдесят лет». А, как тебе, бросс Малуш?

И засмеялась…

Я всё же решил наградить чародейку земли и, двинув уголком губ, сказал:

— Смешно. Правда.

Это вызвало у Петры ещё один приступ смеха, а дружинники так и стояли, словно пришибленные. Их можно было понять — контраст их грустной госпожи с этой весёлой особой был разительным.

— Так, а вы чего не смеётесь? — наигранно возмутилась Петра, и дружинники улыбнулись.

— Рады, что вы в добром здравии, госпожа.

— А с чего бы мне хворать, — она пошла к своей лошади, кивнув мне напоследок, — Доброй ночи вам, господин варвар. Спасибо вам за компанию, давно я так не веселилась.

— Да, — я кивнул в ответ, погасив огонёк на ладони и заткнув обе руки за пояс. Да так и остался стоять, как истукан, возле входа в шахту.

Дружинники, покосившись на меня, поспешили за госпожой. Она что-то им крикнула, когда они пытались впопыхах заскочить на лошадь и угнаться за ней, и, звонко рассмеявшись, чародейка выскочила за ворота. Её смех, сопровождаемый лаем собак, ещё долго звучал по улице…

Вот теперь я понимал, насколько чародейка стала другой. Точнее, самой собой.

Когда воины ускакали вслед за госпожой, я глянул на появившийся в небе месяц. Солнце уже почти скрылось за горами, и деревня погружалась в вечерние сумерки. Надо бы успеть довезти панцири, ведь мне ещё колдовать в кузнице.

У телеги я заметил довольного Виола, который теперь уже не скрывался. Облокотившись локтем о борт, он смотрел вслед исчезнувшей Петры и загадочно улыбался.

— Эх, видит Маюн, как же она хороша, громада, — мечтательно сказал он, когда я подошёл, — И ведь дело не в фигурке, нет… Не в красоте, не в её… ух, а попка-то какая, слёзы мне в печень! Ты не подумай, варвар, нет! Ты слышал её смех, да? Она же богиня!

Я как раз поправил груз, чтобы не вываливался, и стал ждать Креону. И как бы ненароком сказал барду:

— Да, хороша… Но тебе ничего не светит.

— Ой, громада, ну я же не дурак! Я даже и не думал, что ты… Ох, а как она любит южные песни. Ну, а ведь можно и не говорить о поэзии, да? О камнях, например… Она любит пошлости о твёрдости, варвар, — он поиграл бровями.

Видно было, что история с Петрой очень угнетала Виола, и теперь какая-то часть его души — наверное, та, где было что-то вроде совести — теперь эта часть свободна, и барду дышится очень легко.

Но требовалось немного его приземлить…

— Если ты коснёшся этой чародейки земли, Виол… — спокойно сказал я, проверяя подпругу у лошади, — … то одна твоя штука, видит Маюн, никогда больше не сможет быть твёрдой, как камень.

Бард рассмеялся:

— А ты пошляк, громада! А-ха-ха!.. — он вдруг перестал улыбаться, — ха-а… Что?

— Это Магия Крови, — я взмахнул пальцами, — Она творит чудеса!

— Громада, не смешно… Это ни хрена ни смешно! Это же вообще… жестоко, — он вдруг погрустнел, поняв, что я не шучу, и кинул последний взгляд на ворота, — Петра…

— Может, тебе тоже требуется её забыть?

— Э, нет, — бард поморщился, потом растянулся в улыбке, — Ну, а в Камнелом-то с тобой можно?

Всё же размяк я на стороне сил добра. Расслабился… Когда был Всеволодом Десятым, я бы так не просчитался, потому что всегда держал в уме, кто и на что способен.

Петра ведь говорила в пещере о боярине Игоре Рудничном, который давно положил глаз на шахту старого Эрика, и у меня, видимо от предвкушения удачной сделки с доспехами, это совсем вылетело из головы.