45. Выстрел в сердце - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 5

Я опускаюсь на стул, провожу пальцами по краю стола, смотрю в пустоту. Долго. Без мыслей. Без слёз. Я даже не знаю, сколько проходит времени, пока не замечаю, что руки замёрзли.

На кухне темно. Только слабый свет фонаря за окном очерчивает контуры мебели, придавая комнате зловещий, застывший вид. Я открываю бар, беру бутылку, наливаю виски в стакан. Густая тёмно-золотая жидкость скользит по стеклу, и я смотрю на неё, как заворожённая.

Мне нужно что-то, что согреет.

Что-то, что сотрёт это ощущение пустоты.

Я подношу стакан к губам, чувствую запах алкоголя, пряный, терпкий, обжигающий. Я могу выпить. Просто глоток. Просто позволить себе выключиться.

Но я не пью.

Я смотрю на отражение в тёмном окне. На женщину, которая держит в руках стакан виски, но не способна сделать даже глоток.

Я резко разворачиваюсь, подхожу к раковине и выливаю виски. Смотрю, как янтарная жидкость стекает в слив, исчезает, будто её и не было.

Выдыхаю.

Сзади поскрипывает пол.

Я не оборачиваюсь.

– Что случилось? – тихий голос Анжелики. – Ты узнала?

Я вздрагиваю. В груди что-то обрывается.

– А ты откуда знаешь?

Она молчит.

А потом, осторожно, будто боится меня ранить ещё больше:

– Я чувствовала. От него. Чужой запах. Но разве это было поводом сказать тебе то, что разрушило бы семью?

Семью.

Я смеюсь. Глухо, сухо, истерично.

– У меня не семья. У меня руины.

Анжелика делает шаг ко мне, но я вскидываю руку, останавливая её.

– Я не останусь здесь ни секунды. Иди к себе.

– Лада…

– Собирайся.

Она замирает.

– Утром мы отсюда уходим.

– Куда?

– Не важно. Главное – подальше от предателя.

Я сижу на кровати, перебираю вещи, но не вижу их, не ощущаю под пальцами ткани, не слышу шороха молний, когда застёгиваю чемодан. Вещи больше ничего не значат. Чужая одежда, чужие туфли, чужие книги – я прикасаюсь к ним, но не чувствую связи, будто это не моё, а забытый кем-то багаж, случайно оказавшийся в этой комнате. В этой жизни. Я смотрю на серый свитер, на пальто, на перчатки, на шарф, но не могу вспомнить, почему выбрала их. Почему они были важны. Всё, что когда-то было частью моего мира, теперь кажется пустым, ненужным. Я бросаю одежду в чемодан, не разбирая, не складывая аккуратно, просто сжимаю ткань в кулаке, комкаю, швыряю. Потому что всё равно. Потому что плевать.

Я делаю это механически, словно тело движется само по себе, а сознание – далеко. Там, где я ещё не знала, что моя жизнь шесть лет была ложью. Там, где могла сесть на эту же самую кровать, вытянуть ноги и потянуться к ночнику, зарыться в одеяло и закрыть глаза, зная, что где-то в соседней комнате ходит Глеб, говорит по телефону, пьёт кофе. Там, где у меня была семья. Или то, что я принимала за семью.

Я больше не вспоминаю, как целовала его перед сном. Не думаю, что когда-то любила его запах, тепло его кожи. Это теперь другая жизнь. Прошлая. Мёртвая. Та, что нужно оставить здесь, среди этих стен, в этой спальне, на этом постельном белье, которое помнит его не хуже, чем я сама.

Всё, что мне теперь нужно, – это документы. Паспорт, страховка, документы Анжелики. Кредитные карты. Я забираю только то, что позволит уйти.

На тумбе стоит флакон духов, тех самых, которые Глеб когда-то привёз мне из Парижа, сказав, что этот аромат напомнил ему меня. Как давно это было? В прошлой жизни? Я беру флакон в руку, смотрю на него, ощущаю прохладное стекло и тонкий терпкий запах, который раньше ассоциировался с чем-то тёплым, родным, близким. Теперь – с ложью. С Леной. С предательством.

Я сжимаю пальцы, и стекло трескается. Духи растекаются по ладони, впитываются в кожу, и этот запах уже не пряный, не тёплый. Он душит, забивается в лёгкие, вызывает тошноту.

Я швыряю разбитый флакон в мусорное ведро и вытираю руки о юбку.

В соседней комнате тихо. Анжелика спит, её ровное дыхание едва слышно, но я знаю – она обязательно проснётся, когда я разбужу её. Повернёт голову в мою сторону, нахмурит брови, коснётся моего плеча и сразу поймёт. Почувствует.

Но пока она спит.

Я оглядываюсь скольжу взглядом по комнате в последний раз и закрываю чемодан.

Я уже у двери, когда он появляется в коридоре – спокойный, уверенный, как будто только что не разрушил мою жизнь, как будто это я сейчас веду себя глупо, нелепо, импульсивно. Как будто я ребёнок, который хлопает дверью в истерике, а он, взрослый и терпеливый, просто ждёт, когда у меня закончится этот каприз. Я чувствую его взгляд – ленивый, тяжёлый, пронизывающий до кончиков пальцев, и в этом взгляде нет ни злости, ни сожаления, ни раскаяния. Только ледяное превосходство. Только молчаливое "Ты же не всерьёз?"

Моя рука уже на дверной ручке, я почти нажимаю, но его голос, ровный, без эмоций, заставляет меня замереть.

– Лада, ты не понимаешь, что делаешь.

Спокойный. Уверенный. Словно я не женщина, которая уходит после шестилетней лжи, а просто капризная дурочка, которая завтра вернётся.

Я молчу.

– Ты хочешь уйти? Куда? В никуда? Ты не потянешь. Ни себя, ни сестру. Притом что она слепая.

Пальцы сильнее сжимаются вокруг ручки. Холод металла давит в ладонь, но этот холод – ничто по сравнению с тем, что внутри.

– Я потяну.

Он усмехается.

– Ты потеряешь всё.

Я медленно поворачиваю голову.

– Этот дом.

Я смотрю на стены, на дорогую мебель, на картины, которые когда-то выбирала сама. Здесь всё безупречно, идеально, стильно, но это не дом. Это тюрьма, в которой я жила слишком долго.

– Деньги.

Банковские счета, совместный бизнес, кредитные карты, статус, комфорт. Всё, что когда-то казалось важным. Теперь – грязь.

– Привычную жизнь.

Он почти смеётся. Как будто мне есть, что терять.

– Я не дам тебе уйти и забрать Анжелику.

Теперь в голосе нет ни тени насмешки. Это приказ. Чёткий, уверенный. Угроза. Он давит, как всегда. Он уверен, что сломает меня здесь и сейчас. Что я сдамся, потому что иначе мне не выжить.

– Ты не справишься без меня.

Я смотрю в его глаза, и в эту секунду всё вдруг становится до ужаса просто.

Я справлюсь.

Я уйду.

Я выживу.

Я не отвечаю. Просто беру Анжелику за руку, чемодан и мы уходим. Глеб остаётся там, в темноте, в той самой пустоте, в которой он оставил меня. Я чувствую его взгляд спиной, чувствую его дыхание в воздухе, но не оборачиваюсь. Его больше нет в моей жизни. Я больше не его. Я больше не принадлежу никому, кроме себя.

Позади где-то Глеб. Позади остаётся этот дом, этот коридор, эта тяжёлая темнота, в которой я задыхалась слишком долго. Я знаю, что он не остановит меня. Знаю, что просто будет стоять, наблюдая, как я выхожу из его жизни, и не скажет ничего, потому что он уже уверен: я вернусь. Он думает, что я слабая. Что у меня не хватит сил, что я испугаюсь, сломаюсь, что утром проснусь в новой квартире, захочу свернуться в комок, и мне захочется позвонить. Но он ошибается.

Квартира небольшая, всего две комнаты, но светлая, с высокими окнами и крошечным балконом. В ней пахнет чем-то чужим, сладковатым, застоявшимся, будто прежние хозяева оставили здесь не только мебель, но и что-то невидимое, неощутимое, какую-то тень своей жизни. Здесь нет ни привычной мягкой мебели, ни дорогих ковров, ни приглушённого жёлтого света, ни шелестящих плотных штор, которые я так любила в той, прошлой жизни. Здесь простая кухня, маленький шкаф в спальне, не слишком удобные, но новые матрасы. И главное – здесь нет Глеба.

Я провожу рукой по новому подоконнику, вдыхаю воздух, слышу, как в соседней комнате Анжелика расставляет свои вещи, слышу её размеренные шаги, лёгкие касания пальцами поверхности стола. Она молчит, но я чувствую, как от неё идёт спокойствие, уверенность. Как будто для неё ничего не изменилось.

– Ну и чего ты стоишь? – наконец говорит она, чуть усмехаясь, а потом идёт на кухню, откуда через минуту доносится стук чашек.