Барсук - Макгоуэн Энтони - Страница 9

— К тебе, Самит, у меня никаких претензий, — сказал я. — Потому что я не тебя, а Кенни просил никому про него не рассказывать. Это такая вещь, про которую, если сказать кому-то одному, скоро узнают все. Особенно в городке вроде нашего. А если полиция выяснит…

— Если полиция выяснит что?

Упоминание о полиции волшебным образом подействовало на малышню: когда её разметало, как листья бурей, в дверях сарая осталась только худощавая фигура моего отца.

21

Увидев в руках у Кенни барсука, отец охнул.

Не то чтобы он прямо так и сказал «ох». Нет, он сложил губы, как будто для того, чтобы сказать «ох», но при этом не издал ни звука. Первые слова, которые он произнёс, были «Твою ж мать!».

Кенни посмотрел на отца, потом на барсука, потом на меня. И спрятал барсука за спину.

— У меня ничего нет, — заявил он. — Скажи, Самит.

Самит растерянно огляделся по сторонам. Отец подсказал ему выход из положения.

— Самит, ступай домой, — вполне доброжелательно предложил он.

Теперь, когда все посторонние ушли, в сарае остались только я, отец, Кенни и барсук. И ещё Тина, глазевшая на нас из коробки.

— Откуда это? — спросил отец.

— Не знаю, — ответил Кенни.

Он снова держал барсука перед собой, потому что ему надоело прятать его за спиной. Барсук, похоже, не возражал.

Я решил, что правильнее всего будет сказать правду. Поэтому я рассказал отцу про Джезбо с Ричем и Робом и про гибель старого барсука.

Когда я произнёс имя Джезбо, отец вздрогнул и напрягся, как будто кто-то дёрнул его за волосы на затылке. Но при этом он ничего не сказал и молча дослушал мой рассказ. Кенни тем временем надоело держать барсука, и он положил его в коробку к Тине.

Когда я закончил, отец сказал:

— Оставить его нельзя. Таков закон. Если полицейские узнают, что я держу в неволе дикое животное, меня обвинят в нарушении условий подписки. Ты знаешь, что это значит.

— Знаю, — сказал я. — Но у меня есть план.

Я думал, отец спросит, что это за план, но он вместо этого сказал:

— У тебя времени до выходных. И ни дня больше.

В школе я всегда держался особняком. Были пара ребят, с которыми я тусил на переменах, но это и всё. Ещё я играл со всеми в футбол. Когда делились на команды, меня никогда не выбирали ни первым, ни последним — играл я средне, не настолько хорошо или плохо, чтобы кого-то волновало, в какой команде я окажусь.

Но бо́льшую часть времени я проводил в одиночестве: сидел на скамейке с книжкой или просто гулял, стараясь не нарваться на неприятности.

Мне нравилось, когда шёл дождь, потому что в такие дни я мог проводить перемены в библиотеке. Если прийти пораньше, можно было даже попасть за компьютер.

День, о котором идёт речь, был дождливым. Это было хорошо, потому что мне надо было кое-что сделать.

Из книжки про барсуков я узнал, что где-то в радиусе двух миль от времянки в Зарошке должна находиться основная нора. И я приблизительно знал, какое место мне нужно искать. В книжке было написано, что барсуки почти всегда селятся на краю леса, поближе к возделанным полям. Они любят, чтобы у них была возможность и добывать червей с жуками в лесу, и кормиться тем, что растёт на полях: кукурузой, морковкой и прочей съедобной растительностью.

На библиотечном компьютере я сразу же запустил карты Гугл, ввёл почтовый индекс нашего городка и принялся изучать его окрестности. Подходящее место нашлось очень скоро.

Даже режим карты позволил мне по-новому взглянуть на наши места.

Как я уже говорил, до сих пор я был уверен, что поблизости от городка нет ничего, кроме полей. Но я ошибался, хоть и жил тут с самого рождения. Глядя на карту, я узнал много нового для себя. Например, то, что вокруг полно речек и, что было для меня особенно важно, лесов.

Некоторые леса были довольно большие. Но располагались они в нескольких милях от основных проезжих дорог. Какие-то я наверняка видел мельком со второго этажа автобуса, но из такой дали было не понять, что это лес.

Вид со спутника был ещё интереснее. Увеличивая карту, можно было рассмотреть всё вплоть до отдельных деревьев.

Место, в котором живу, я всегда считал унылой дырой. Но сверху, со всеми этими полями и деревьями, оно выглядело очень даже симпатично.

До конца перемены я успел всё, что хотел. Всего в миле от Зарошки нашёлся небольшой лесок.

На картах у него даже было название: Перекопанный лес.

Кроме барсуков перекопать его было некому.

После школы я попросил отца помочь мне починить велосипед Кенни. Отец, сидя за кухонным столом, заполнял какие-то бумаги. Я не помнил, когда в последний раз заставал его за чем-то подобным, и решил, что это как-то связано с делом о краденых дисках.

— Он тебе будет маловат, — отозвался отец.

— Я знаю, пап. Но другого у меня нет, а велик мне нужен…

— Для твоего плана?

Я кивнул.

Отец вздохнул и отложил ручку.

— Схожу за инструментами.

Даже новым велосипед Кенни был полный отстой. Не горный, не гоночный, не какой-то ещё специальный — это был просто детский велик, рассчитанный на ребёнка лет девяти или около того. Сейчас он превратился в полную рухлядь: коричневая краска сходила струпьями, повсюду грязная перхоть ржавчины. Оба колеса были спущены. Одно мы быстро накачали, у второго оказалась проколотой камера. Отец её заклеил и надел камеру и покрышку обратно на обод. Потом он отремонтировал тормоза и взялся за переключатель скоростей.

— Его не починить, — сказал он. — Но я могу зафиксировать вторую передачу — всё лучше, чем ничего.

Отец провозился целый час, и в итоге я получил дрянной, беспонтовый велик. Но это был дрянной, беспонтовый велик, на котором можно было ездить.

Работа была в полном разгаре, когда из школы вернулся Кенни. Вместо того чтобы пристать к нам со своей обычной надоедливой болтовнёй, он заворожённо наблюдал за тем, что делал отец. Как мне кажется, на его памяти отец ничем похожим не занимался.

— Я могу на нём покататься? — спросил он, когда отец закончил.

— Сначала я должен его испытать, — сказал я, вскочил в седло и умчался, не дав Кенни и рта раскрыть.

Чтобы попасть в Перекопанный лес, надо было проехать по просёлку мимо Зарошки. По ровной дороге и под горку велик шёл нормально, но даже небольшой подъём он превращал в пытку. Я молился, чтобы никто меня не увидел, потому что выглядел я на нём наверняка чрезвычайно глупо.

За Зарошкой снова пошли поля, на некоторых из них паслись овцы. Потом надо было проехать по тоннелю под железной дорогой. Так далеко мы никогда не догуливали — дорога сюда и обратно получалась бы уж слишком длинной.

Я не стал распечатывать карту, потому что это стоило двадцать пенсов, но запомнил я её очень хорошо. Перед самым тоннелем дорога была такая разбитая, что я не смог по ней ехать, слез с велика и повёл его за руль. После тоннеля я поднялся на небольшой пригорок и увидел перед собой Перекопанный лес.

На карте он выглядел крошечным, но на самом деле оказался вполне себе настоящим лесом. Непонятно, как так вышло, что мы о нём не знали?

Я сразу понял, что он слишком велик, чтобы исследовать его за один вечер. Уже начинало темнеть. Хорошо хоть, я знал, что искать — большие отверстия и провалы на склонах и в корнях деревьев.

От поля лес был отгорожен колючей проволокой. Пролезая через ограду, верхнюю проволоку я придерживал рукой, но всё равно умудрился порвать худи.

Времени у меня оставалось в обрез, поэтому я сосредоточился на том месте, где вошёл в лес. В лесу было красиво. Деревья были выше, толще и… не знаю, как бы лучше сказать… величественнее… да, величественнее тех, что росли в Зарошке. И всё здесь казалось древним, как будто этот лес рос на этом месте всегда.